«Народ спивается и в тюрьмах сидит»
Лет восемь назад у нас было стадо оленей — голов четыреста, мы с семьей кочевали, жили в чумеТрадиционное переносное жилище из жердей и оленьих шкур.. Потом зимой дождь пошел — никогда раньше такого не было. Из-за гололеда померли олени. У кого-то вообще не осталось, у нас — голов 50, я их передал брату, — уже делить-то нечего. С таким количеством нереально выжить. Раньше мы в совхоз сдавали оленей на мясо, плюс еще рыбу добывали — получали хорошие деньги.
Когда олени померли, я переехал в поселок — жилье было, получил после армии, я срочку служил в Чечне (Александр участвовал во Второй чеченской войне — «Черта»). Мы с женой устроились в столовую. Зарплаты маленькие, но я еще сети ставил, рыбу продавал. КвотыПредставители малых коренных народов (КМНС) имеют право рыбачить с помощью сетей. Для этого нужно подать заявку в департамент агропромышленного комплекса Ямала. Александр, герой этого текста, занимался ловлей чира (щекура). КМНС Ямала в 2022 году разрешено выловить 200 тонн чира, сига-пыжьяна, омуля и пеляди. Это совокупное количество на 2314 представителей коренных народов - столько заявок было подано в департамент. Если разделить, получится около 86 килограммов на человека. По словам Александра, его квота - 30 “хвостов” чира. для коренного населения небольшие — приходилось, в основном, ловить незаконно, а что делать? Несколько лет назад на это еще закрывали глаза. Бывало, конечно, штраф давали, чтобы люди слишком не наглели.
Я сам попался года четыре назад. Остановили по наводке: местные друг друга сдают, кому светит уголовное дело [за браконьерство], тому говорят: «Мы тебе поможем, ты скажи, кто у вас рыбачит?». Со мной 8 мешков рыбы было — выписали 18 тысяч штрафа и один мешок забрали. А сейчас очень жестко стало. На людях висят огромные штрафыСогласно постановлению Правительства РФ «Об утверждении такс для исчисления размера ущерба, причиненного водным биологическим ресурсам”, штраф за одного незаконно выловленного чира составляет 3640 рублей. Новости о крупных штрафах для местных жителей не редкость. Так, в июле житель села Кутопьюган получил штраф свыше трех миллионов за вылов 920 рыб вида чир., не знают, как выплачивать — у кого-то миллион, у кого-то два. Рейды у рыбинспекторов каждый день практически: устрашают народ, чтобы рыбачить уже не было желания.
Я последнее время рыбу продавал в Салехард, Надым через знакомых. Снегоход взял в кредит, чтобы на рыбалку ездить, но он себя не оправдал. В этом году рыбы-то вообще нет. И в озере, и на Оби. Целыми днями рыбачим — два-три штучки поймаем. Невыносимо уже. Может, потравили, или мы ее сами всю выловили. В том году была рыба, а в этом люди в панике, не знают, что делать. Я слышал, что есть такие семьи, где уже до голода дошло. Так-то государство выделяет какую-то помощь: три тысячи или пять. Но надолго-то не хватит. Дочка десятилетняя ездила со мной весной на рыбалку, когда лед оттаял, увидела, что рыбы нет, говорит: «Папа, ну как будем жить?»
У оленеводов тоже беда. ПантыОленьи рога. подешевели. В прошлом году люди продавали по 2 тысячи за килограмм, в этом — по 500 рублей. Некуда сдавать, никто не покупаетОленеводы чаще всего сдают панты на факториях - это хозяйственные комплексы в тундре, которые могут включать в себя магазин, баню, склад и другие постройки. Панты используются для изготовления биологически активных добавок., из-за этого и цены такие. Люди не знают, как дальше жить.
Ненецкое население не берут на работу, не знаю, почему так. В школах-интернатах у нас приезжие работают. Наши люди оканчивают институты, а им везде отказывают, они начинают шляться, пьянствовать. В основном, народ спивается или в тюрьмах сидит.
На жизнь вообще не хватает, столько долгов набрали — не выкрутиться. Кредит на кредите и сверху кредит. У меня миллион с чем-то накопился постепенно. Зарплаты очень маленькие, а цены такие, что на 30 тысяч невозможно выжить. У меня зарплата 23 тысячи, а коммунальные за двухкомнатную квартиру — 9 тысяч в месяц. Пытаюсь экономить, но ничего не получается, только пенсионеры и могут выжить за счет льгот.
До февраля у нас на продукты цены нормальные были, а из-за войны подскочили: хлеб стоил 41 рубль, а сейчас сам лично покупал по 100 рублей. Банка сгущенки стоила 100-120 рублей, сейчас 250.
«Или голодная смерть, или вот так»
В оконцовке мне пришлось пойти на такой рискованный шаг и подписать контракт — выхода-то больше нету. Или голодная смерть, или вот так. Сейчас просто стало невыносимо, люди идут на войну. Многие так делают, не я один.
По контракту обещают 270 тысяч в месяц. Я хотел сначала пойти в «Вагнер», но потом узнал, что через военкомат в 40 лет берут еще — а я раньше думал, уже поздно. Очень тяжело далось это решение, но выбора-то не было. Долги будут расти и расти, работая за 20-30 тысяч просто нереально выйти из этой ситуации. А так хоть какая-то надежда вырваться. Но если не повезет, конечно, можно умереть.
Я не один решение принял — с семьей. Жена согласилась — знает, что выбор невелик. Дочка у меня занимается боксом, стрельбой, метанием ножей — я ее с детства тренировал. Она сказала: «Папа, надо тебе ехать, вдруг больше войны не будет». Хотя в какой-то момент засомневалась, но она понимает, что нам нужны деньги.
24-го февраля мы сначала не поняли ничего. Информацию о войне я узнаю через Youtube — смотрю и тех, и этих. А сам я, в основном, за справедливость. Сначала я был на стороне Украины, а потом осмыслил, сколько лет они бомбили и убивали людей.
Война всегда давала людям шанс выжить. Вот у меня дед был НКВДшником, прошел войну. Он говорил: «Если бы не было бы Гитлера, мы бы начали друг друга есть». Может быть, где-то место освободится из-за войны, станет легче жить. К нам приезжают таджики, узбеки, украинцы, занимают рабочие места. Если украинцев мало останется, может быть, они не будут приезжать, будут жить там у себя, все станет на свои места.
Я знаю, что некоторые идут на войну, чтобы сорвать ненависть на украинцев: «Почему мы так плохо живем? Это вы виноваты!». Они считают, что чем больше убьют белых, тем больше шансов выжить нашему коренному населению. Бывает, на войну едут дети очень богатых людей, у которых несколько тысяч голов оленей. Они считают себя выше людей. Едут не ради денег, а чтобы чувствовать власть. Говорят: «Я богат и герой, не боюсь ничего». Недавно у меня брат двоюродный на войне без ноги остался. Он-то поехал не ради денег, а так, чтобы на Ямале быть крутым. Я вижу, как из русских на войну идут, в основном, очень верующие люди. У меня были знакомые парни, они говорили: «Вот, украинцы позорят нашего Христа, хотят провести гей-парады, оскверняют нашего Иисуса, их надо наказать». Я сам так не думаю, но они верят. Я думаю, бог рассудит нас. А бывает, едут от безвыходности, как я.
Нас в плен не возьмут. В Чечне не брали ненцев, якутов — северных людей, потому что такие, как я, забирают очень много жизней за собой. Молюсь, лишь бы не остаться калекой — я тогда буду обузой для своей семьи, своего рода. Лучше помереть.
В основном у нас на Ямале все хотят, чтобы русские победили в этой войне. Поддерживают Путина. Каким бы он ни был, он все равно должен выиграть. Я сам еду, чтобы денег заработать. Если бы не кредиты, не стал бы контракт подписывать.
У нас были случаи, когда рыбинспекторы избивали, запугивали коренных, но это делали не русские, а узбеки, дагестанцы, украинцы. Из-за этого ненависть к ним. У меня есть в поселке знакомые украинцы: одни плохие, другие хорошие. Знаю одного предпринимателя, у меня к нему хорошее отношение, я у него что-то покупаю. А поваром когда работал, у меня была начальница украинка — такой бандеровский взгляд, всех оскорбляет, ко всем скотское отношение, считает себя пупом земли. Может быть, из-за таких и начали войну.
«Убивать людей не грех»
У нас, ненцев, религия позволяет убивать. Из-за этого много берут на войну северных людей. Мы язычники, живем на охоте, оленей режем, кровь часто видим, бывает, и пьем. У ненцев нет такой семьи, где кого-то не убили бы по пьяни или в уличной драке — от ножей, в основном, все погибают. К убийству человека у нас относятся легко.
У нас в религии есть правила: никогда не трогай слабых, дай хлеба, если просят, не оставляй человека на дороге без помощи. Оставить на дороге человека — грех, а в убийстве нет греха, как на охоте. Я, когда был на Кавказе, знал, что бог меня оберегает. Вера через это проверяется: надо знать, что бог тебя не бросит. Главное, не убивать безоружных, не бояться — и найдешь путь.
Мы поклоняемся идолам, у нас есть кровавые жертвоприношения, конечно, не людей — оленей. Но [сейчас делаем их] от силы раз в год, а надо каждый месяц. Старые люди говорят, мы обряды не соблюдаем, из-за этого у нас плохая жизнь стала: стали нищими, олени начали вымирать, рыбы нету, дети рождаются больными. Обрусели мы, из-за этого очень плохо живем. У нас и шаманов-то теперь нет — один остался на Ямале.
Мы воспринимаем, как обычное дело, что рано или поздно все помрем. Не боимся смерти. Если ты помер, то твоя душа должна уйти в загробный мир. Наш главный бог — Нум, по-русски — бог синего неба, самый главный перед всеми богами, только он может управлять человеком, знает, когда взять жизнь, когда дать жизнь. Все под богом ходим. Не надо бояться ничего.
Когда я думал про контракт, ездил к шаману на Ямал с дарами, деньгами, как у нас положено. А перед отъездом с ним разговаривал по телефону, спросил: «У тебя не было сна, может быть, мне не надо идти? Вернусь ли я живым? Не стану ли калекой?». Он сказал: «У тебя все будет нормально, бог тебя оберегает». Шаманы делают такие вещи с потусторонним миром, которые очень сложно объяснить человеку, вот почему мы верим им.
Так-то мне не страшно. К своей смерти легко отношусь. Не только я — практически все, кто туда едет, подарили жизнь богу. Наша жизнь в его руках.
* — имя и некоторые детали истории изменены для сохранения анонимности героя
