Рассылка Черты
«Черта» — медиа про насилие и неравенство в России. Рассказываем интересные, важные, глубокие, драматичные и вдохновляющие истории. Изучаем важные проблемы, которые могут коснуться каждого.

Нет иноагентов, есть журналисты

Данное сообщение (материал) создано и (или) распространено
средством массовой информации, выполняющим свои функции

«В его честь назовут улицу». Монолог матери, потерявшей на войне в Украине сына

Максим Концов, погибший солдат, Бурятия, мать солдата, погибший на войне, погибший в спецоперации
Читайте нас в Телеграме
ПО МНЕНИЮ РОСКОМНАДЗОРА, «УТОПИЯ» ЯВЛЯЕТСЯ ПРОЕКТОМ ЦЕНТРА «НАСИЛИЮ.НЕТ», КОТОРЫЙ, ПО МНЕНИЮ МИНЮСТА, ВЫПОЛНЯЕТ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА
Почему это не так?

Кратко

Мне довелось беседовать со многими родственниками российских солдат, погибших в Украине. Большинство были выходцами из неблагополучных семей или отдаленных городков, где служба в армии – единственный надежный социальный лифт. Максим Концов резко выбивается из этого ряда. Отличник, юноша из благополучной семьи, он внезапно ушел с последнего курса института, стал лейтенантом спецназа, получил звание Героя России и погиб в чужой стране. Чтобы понять, как это произошло, Владимир Севриновский побеседовал с его матерью Татьяной Николаевной. Это совместный материал «Черты» и «Людей Байкала».

Мы встретились в отдаленном районе столицы Бурятии Улан-Удэ возле школы, где учился Максим. Татьяна Николаевна — худощавая женщина с каштановыми волосами, стянутыми в тугой пучок, и высоким лбом в тонкой сетке недавних морщин — гордо рассказывает о погибшем сыне. Но голос ее дрожит, и она часто прерывается, чтобы совладать с рыданиями.

— Мы с мужем обыкновенные люди, всю жизнь на заводах. Я давно на пенсии, поскольку была на вредном производстве, но продолжаю трудиться. Муж тоже до сих пор работает. [У нас] два сына, между ними год и десять месяцев разница. Помню, Максим совсем маленький был, когда родился Дениска, тогда проблемы были с продуктами. Чтобы купить молоко, муж занимал очередь в магазин при молокозаводе чуть ли не в пять утра. Я приходила к открытию, в семь. Ребятишек оставляли вдвоем дома. Если Дениска просыпался и плакал, Максимка вставал рядом и ждал меня с мужем. Уже с этого возраста чувствовал себя старшим. 

Учеба давалась Максиму нетрудно, он был активным мальчишкой. Ходил в кружок народных инструментов, играл на аккордеоне, на ложках. У него не было скованности ни перед камерой, ни на сцене.

Как купили первый компьютер, Максим сразу подсел [на игры]. Я сначала переживала — Counter-strike, всякие гонки. Но потом он занялся не только игрушками, профессию предполагал связать именно с компьютерами. Школу с медалью закончил, будущее мы ожидали хорошее, но видите, как получилось. В школе [у Максима] и мыслей об армии не было. Хотя он был командиром в «Зарнице», детской игре военно-патриотической. Мы еще смеялись: командный голос вырабатывал. 

В школе нам обещали, что к началу учебного года появится мемориальная доска. Классная руководительница приходила на похороны.

В школе каникулы, но сторож сразу пропускает мать Героя России. В просторном холле — портреты Максима и еще одного погибшего в Украине выпускника. Ниже — описание их подвигов. Максим во главе разведгруппы проводил «специальное мероприятие»: вступил в бой с «националистами», убил вражеского гранатометчика и сам «героически погиб». Про второго, начальника связи, сказано меньше. Он был «доброжелательным и позитивным человеком», которого отличали «трудолюбие, дисциплинированность, честность и стремление к победе». На стенде «Наша гордость» Максим Концов значится как один из четырех серебряных медалистов 2005 года. Золотую медаль не получил никто. 

Максим Концов, погибший солдат, Бурятия, мать солдата, погибший на войне, погибший в спецоперации
Фото: Владимир Севриновский/«Черта» и «Люди Байкала»

— Профессию он сам выбирал, мы не давили на него. Подал в три вуза документы и во все поступил. Но остался учиться на программиста здесь, в технологическом университете Улан-Удэ. До третьего курса повышенную стипендию получал. В армию ушел [в 2010 году] буквально перед дипломом, с пятого курса. Подробностей не рассказывал, с его слов я поняла, что у него на третьем курсе случился какой-то инцидент с молодой преподавательницей, и она потом мешала ему сдавать сессии. Хотя он у меня, даже если четверку получал, на пятерку пытался пересдать. Сказал: ладно, мам, я отслужу, приду и закончу, не переживай.

Призвали Максима в Уссурийск. Через три месяца мы бац — и узнаем, что он подписал контракт и перевелся в Хабаровск. Я-то предполагала, что он отслужит [срочником] и вернется. Он был бы неплохим айтишником.

С первой женой, Ириной, они со школы друг друга знали, вместе проходили дополнительное обучение, он как раз программированием занимался. После института она в другом городе жила, они общались. Дружеские отношения были, а потом раз — и решили пожениться. Свадьбу сыграли в Хабаровске. Сперва родилась Ритуля, потом Лиля. Рита учится на одни пятерки и в средней, и в музыкальной школе. А Лиле 30 сентября будет 6 лет. Но не сложилось что-то у Максима с Ириной, разошлись.

С Инессой Максим познакомился в Хабаровске. На дне рождения ее двоюродной сестры, муж которой с ним служил. Сегодня (разговор происходил 31 июля — «Черта») Инесса должна родить, в больницу увезли ее. Максим очень хотел сына. Он был в Украине, когда она УЗИ проходила. Инесса написала ему, что мальчик, но непонятно, дошли ли сообщения, связь плохая была.

Он был [лейтенантом 21-го отряда специального назначения] «Тайфун» в Хабаровске. Росгвардия. В первые две командировки ездил на Кавказ. Мы, конечно, переживали. А потом он просто начал нам говорить «все нормально». Подробности службы не рассказывал — видимо, чтобы не беспокоить. Я вообще не знала, в командировке ли сын. Максим звонил периодически, только вот с последней не звонил. 

Сначала я думала, он будет заниматься в армии чем-то близким к его профессии, к IT. Понимала, что служба предполагает и ранение, и гибель, но надеялась на лучшее. В первую же командировку он обезвреживал гранату, она щелкнула как перед взрывом, но Максим не растерялся и отбросил ее в сторону. Его наградили медалью. Я прочитала об этом в росгвардейском журнале.

Максим Концов похоронен в Улан-Удэ, на Южном кладбище. Сектор, выделенный для погибших на войне с Украиной, переполнен. Теперь солдат хоронят ближе ко входу. Рядом со свежими памятниками — дыры пустых заготовок для новых могил в желтом сухом песке. Местные считают это дурной приметой — нельзя копать заранее. И все же сейчас так поступают часто — не только в Улан-Удэ, но и в других городах Дальневосточного федерального округа, из которых многие жители ушли на войну. Пока свежие могилы ждут убитых, агитаторы вербуют новых солдат. Листовки, обещающие премии за сбитые самолеты и взорванные танки, лежат повсюду, вплоть до прилавков сельских кафе. Записывают почти всех желающих — мужчин и женщин, юношей и пятидесятилетних, опытных и не державших в руках оружия. Отправляющиеся на войну зачастую не сообщают родственникам, чтобы не волновались. Известия об их смерти застают матерей и жен врасплох.

— Об участии Максима в спецоперации я узнала, когда сообщили о его гибели. Он просил ничего не говорить родителям. Невестка писала: «Все нормально, не переживайте». Меня еще на работе спрашивали — Максим на Украине, наверное? Я отвечала — нет, на учениях в Хабаровске. Со мной он оттуда не общался. У меня день рождения 15 февраля, они [с Инессой] меня поздравили в СМС. Собирался позвонить, когда будет возможность. Но возможности потом уже не было. 

За что он получил звание Героя России, я знаю только из СМИ. Они приняли бой, Максим был ранен, но не бросил подчиненных. До последнего командовал. Они разоружили группу националистов, фашистов, схрон с оружием захватили, но, к сожалению, Максим в этом бою погиб, единственный из группы. Ценой жизни спас ребят.

Максим Концов, погибший солдат, Бурятия, мать солдата, погибший на войне, погибший в спецоперации
Фото: Владимир Севриновский/«Черта» и «Люди Байкала»

Ирина с детьми иногда приезжает к нам. С младшей невесткой, конечно, тоже общаемся. Ей тяжело — она ждет ребенка, а мужа рядом нет. Материально их сын обеспечил, а морально мы поддерживаем. Выплаты они пока не все получили, но, думаю, с финансами не должно быть проблем. Девочки получают пенсию. Обещали, что и учиться они будут бесплатно. В этом плане я не переживаю особо. Что отца рядом нет, это трагедия. А поддержка государства есть.

Нам сказали, что в честь Максима назовут улицу и новый микрорайон. Мы гордимся, что он фамилию прославил, но, к сожалению, посмертно. 33 года, жить да жить. 

На улице Максима Концова именных табличек пока нет. Это проселочная дорога, с одной стороны которой — деревянные сельские домики, с другой — хвойный лес. На расчищенном от деревьев участке высится недостроенная многоэтажка. Когда-то здесь будут высотные дома и асфальт, а пока — лишь две колеи в песке. Таком же, как в пустых могилах на Южном кладбище.

— Мир должен знать, что творит Украина. Не знаю, когда это безобразие, этот фашизм закончится. Бедные наши мальчишки попали. Там и пленных кастрируют. Такое не афишируют, это же трагедия для молодого человека, для его близких. Это у них там с радужными флагами подобное нормально, а у нас мужчина должен быть мужчиной.

В нашей семье принято служить в армии. У меня отец служил, деды служили, погибли. Брат служил, и по линии мужа тоже все служили. Без вопросов. У меня и младший сын, хоть у него и проблемы со здоровьем были, гипертония, пошел и отслужил.

По данным Медиазоны на 12 августа, из 5507 военных, чья гибель на войне подтверждена, 235 приходятся на Бурятию. «Люди Байкала» насчитали 281 погибшего, которые служили или родились в Бурятии. Это второе место среди регионов России после Дагестана, однако по числу убитых на душу населения Бурятия превосходит Дагестан почти в три раза. Здесь много военных городков, много семей потомственных военных. Из уст в уста передаются истории о злодеяниях «укронацистов», которые не встретишь даже в официальных СМИ. Одинаковые рассказы про солдата, родственника знакомых, который вернулся из плена грустным, на следующий день повесился, а патологоанатом увидел, что он кастрирован, я слышал в трех разных регионах. И если в Дагестане споры о целесообразности войны с Украиной вскипают даже на поминках, многие родственники погибших жителей Бурятии не знают сомнений, как не знает их Татьяна Николаевна. Даже сам вопрос «Ради чего погиб ваш сын?» вызывает у нее подозрение, словно задаваться им могут только враги, остальным это и так очевидно. Как очевидны права российского государства силой оружия аннексировать украинские земли.

— Мой сын отдал жизнь ради жизни других. И это не высокопарные слова. На Украине после стольких лет фашизм поднял голову. Не понимаю, Запад этого не видит или что? Поклоняются людям, которые убивали. Ладно тридцатилетние, а украинцы, которым сейчас 50-60 лет, жили в советское время, учились по тем же учебникам, что и мы. Как же все так изменилось, мозги им промыли, что ли. Мой сын погиб за Родину, чтобы мы жили в мире. И мир наступит, по-другому просто не может быть. Но после того, как многие наши ребята лягут там. К сожалению. А погибают лучшие.

Я сама была на Украине, в Черновцах, новый 1981 год встречала там. Меня знаете, что поразило больше всего? Поезд, в который я села в Москве, был из Ивано-Франковска, и проводницы-украинки говорили большую часть времени на своем украинском языке. Они нас не обижали, конечно, но это был 1980-й год, не забывайте. Все-таки национализм, конечно, там был. Сейчас он преобладает у них так сильно, что просто диву даешься. Это только русские с широкой душой, всем помогают. Еще меня поразило, что там снабжение хорошее. Здесь, в Улан-Удэ, не очень, в Москве получше, а на Украине все было. Это тоже о чем-то говорит.

И все же мир будет однозначно, иначе ради чего это развязано. Если вы историю знаете, то понимаете, что территория нынешней Украины, большая часть, испокон веков относилась к России. И города были поставлены российскими императорами.

Максим Концов, погибший солдат, Бурятия, мать солдата, погибший на войне, погибший в спецоперации
Фото: Владимир Севриновский/«Черта» и «Люди Байкала»

Когда я достаю камеру перед украшенной многочисленными венками могилой Максима, между мной и памятником стремительно втискивается рыжая кладбищенская работница. Она объявляет, что фотографировать нельзя, и закрывает собой надгробие, снимая меня на мобильный телефон. Объяснения, что я только что общался с матерью убитого и она не против, не помогают. Снимать могилы, показывать, сколько молодых ребят погибли и упокоились здесь за последние месяцы, запрещено. Запечатлев вместо надгробия попытки мне помешать, я убираю камеру и под непрекращающиеся крики — дама уже звонит в полицию — молча стою перед последним приютом молодого парня, который мог бы стать хорошим айтишником и воспитывать долгожданного сына, а вместо этого лежит в желтом песке.