— В сентябре на вас завели уголовное дело за «повторную дискредитацию российской армии». В чем именно вас обвиняют?
— Когда началась война, я сразу стала делать листовки с текстом «Путин, уйди с Украины» и «Украина будет свободной». Несколько таких листовок я выставила в подъезде, за них на меня завели административные дела. Сначала оштрафовали на 30 тысяч, потом дважды на 15 тысяч.
Первое уголовное дело на меня завели в конце сентября за одну маленькую листовку, которую я написала от руки и выставила на доске объявлений в лифте. Текст был такой: «Война продолжается. В Россию вернулись в гробах 75 тысячМинистр обороны Сергей Шойгу в своем обращении после объявления мобилизации заявил о 5937 погибших. По подсчетам «Медиазоны» и «Би-би-си», в открытых источниках есть сообщения о 7822 погибших российских солдатах. По оценке главы ЦРУ, к концу июля Россия потеряла в Украине более 15 тысяч военных. Генштаб ВСУ оценивает потери российской армии в 50 тысяч человек наших молодых ребят. Половина Украины разгромлена. Погибло огромное количество детей, стариков, и многие из них русские, живущие в Украине. Мне очень стыдно за свою страну, которая громит страну, где я родилась, и где сегодня пока еще живут мои родственники».
Сначала я даже ничего не знала про уголовное дело. В последнее время мне очень тяжело психологически, я переживаю, плохо сплю. У меня довольно тяжелая форма диабета и астма. В день, когда ко мне пришли (первое уголовное дело на Татьяну Савинкину завели 19 сентября — тогда же в ее квартире прошел обыск, — «Черта»), я встала в 7:00, выпила лекарство, которое мне надо пить рано утром, и снова легла. Но в 8:15 внезапно позвонили в дверь. У меня нет привычки спрашивать, кто там, — плохие люди ко мне не ходят. Я накинула халат и открыла. Вошла толпа: две женщины и пятеро огромных мужиков. Говорят: «Мы должны провести у вас обыск». Я говорю: «Подождите, может быть я оденусь?». Не дали. Они проводили обыск больше двух часов. У меня много живописи, целая коллекция карельских художников. Они снимали картины со стен и смотрели с обратной стороны. Я спрашивала: «Что вы ищете-то?», — «Что надо, то и ищем». Я им говорила: «Вы хотя бы ставьте на место вещи». Один из них мне ответил: «Мы имеем право здесь все перевернуть и так и оставить, мы не обязаны ничего ставить на место».
Видимо они думали, что я эти листовки где-то в квартире размножаю. А я все пишу от руки, в единственном экземпляре. Конечно, они ничего не нашли. Увидели красный маркер и изъяли его — потому что листовки «Украина будет свободной» были написаны от руки красным маркером. А потом повезли меня, голодную, неприбранную, на допрос к следователю. Разрешили только халат снять.
— С вами был адвокат?
— Обыск был без адвоката. Вы представляете мое состояние? Я только что встала, неизвестные люди ворвались в квартиру. Не каждый день меня обыскивают, и далеко не каждый день я общаюсь с сотрудниками МВД, хотя сама из органов. Они уже начали обыск и между делом говорят: «Вам нужен адвокат?». Я им сгоряча сказала: «Да ну вас». И дальше они проводили обыск без адвоката, хотя адвокат у меня был.
Когда меня привезли в отдел на допрос, следователь еще раз спросил, нужен ли мне адвокат. Тогда я уже пришла в себя и ответила, что нужен. Они мне уже вызвали кого-то, но у меня есть свой адвокат Наталия Чернова, которая ко мне и приехала. Адвокат сказала, что не надо [давать на допросе] никаких объяснений, необходимо подготовиться. С меня взяли подписку о невыезде, допросили. Спрашивали, моя ли эта листовка. Я сказала: «Да, конечно, это писала я и никто другой». Отправили меня на психолого-психиатрическую экспертизу, которая длилась три с половиной часа.
— За что на вас возбудили второе уголовное дело?
— Оба уголовных дела и административные дела возбуждены по доносу 75-летней председательницы нашего ТСЖ Тамары Свитич. Она докладывала об этих листовках в полицию. На допросе мне разрешили сделать фотографию листовки о количестве погибших в Украине, за которую на меня завели первое уголовное дело. Я сделала копию и повесила ее около квартиры председательницы с подписью: «Свитич, вам не стыдно?». Через несколько дней мне сообщили, что на меня возбуждено новое уголовное дело — она эту же листовку снова принесла в полицию.
На днях меня вызывали по второму уголовному делу. Спрашивали писала ли я эту листовку. Я подтвердила, что писала ее, но оставила только у ее двери. А она уже сама распечатал ее на листе А4 и повесила на доске объявлений, а потом обратилась в полицию. Так что это уже ее искусство. С меня снова взяли подписку о невыезде, требовали, чтобы я отдала им заграничный паспорт, но он у моей дочери. Она предлагала мне уехать, но я не хотела — мне страшно за то, что тут происходит. Наверное, зря. В результате не знаю, что будет дальше. Даты суда еще нет, результатов психолого-психиатрической экспертизы еще нет — ее делают месяц или полтора.
— Раньше вы сами работали в МВД. Чем вы занимались?
— Я работала в отделе кадров, занималась политико-воспитательной работой, учебой сотрудников, создавала художественную самодеятельность, организовывала встречи с художниками, актерами, писателями. А в последние годы я работала в отделе реабилитации политических заключенных. Там я впервые увидела архивы, и я знаю, что огромное количество людей было посажено и расстреляно по доносам таких, как Свитич. Поэтому для меня это больной вопрос. Я многих реабилитировала потому, что не могла быть равнодушной. Мы работали с Юрием ДмитриевымЮрий Дмитриев — историк, исследователь сталинских репрессий. Одним из первых обнаружил урочище Сандармох, бывшее местом массовых расстрелов в 1937—1938 годах. В 2020 году был приговорен к 13 годам заключения по обвинению в насильственных действиях сексуального характера. Дмитриев не признает свою вину, а его сторонники убеждены, что преследование связано с его правозащитной деятельностью, потом я работала помощником депутата Александра Лукина. Мы занимались реабилитацией через суды.
— Сейчас вы снова столкнулись с сотрудниками МВД, правда, уже не по вашему желанию. Вы почувствовали, что в их методах работы что-то изменилось?
— Мне кажется да. Все запуганы. Если народ запуган, то я представляю, как запуганы органы. Жизнь нелегкая, и им важно не потерять высокую зарплату. И поэтому они так себя ведут — не только со мной, но и с другими тоже. Бывшие наши сотрудники мне говорили, что мое уголовное дело долго никто не хотел брать, потому что многие знали меня, и, наверное, им было неловко и стыдно. Потом отдали молодой девочке.
— Как в вашему активизму относятся другие соседи, знакомые и друзья?
— Все очень осторожничают. Подруги говорят: «Танька, тебе это надо? Ты ничего не изменишь, все будет так, как есть». Но мне это надо, я всю жизнь такой была. Многие оправдывают войну с Украиной. Я часто слышу это в автобусах. Иногда я сама начинаю разговор, когда вижу листовку с народным актером, который приглашает «победить», «помочь народному фронту». Я только начинаю [что-то говорить], как мне отвечают: «Все правильно!». А другие молчат.
— Чувствуете ли вы, наоборот, поддержку со стороны жителей вашего дома, города? Как вы думаете, многие ли думают так же, как вы?
— Только в интернете. Меня поддерживают, люди собирали деньги на штрафы [по административным делам]. Я общаюсь ВКонтакте, там очень много неравнодушных людей. Собрали тогда очень много. Я не знала, что делать, и перечислила деньги еще двум нашим оштрафованным — женщине и мужчине из Петрозаводска. А остальные деньги я выслала в «Мемориал». Это была большая сумма, меня за это многие осуждали, потому что неизвестно, что будет дальше. Но я не могла оставить их у себя.
— Откуда вы узнаете новости?
— Телевизор я не включаю, я не могу смотреть это. Иногда РБК на секунду включу, а так нет. Все смотрю и читаю в интернете: Пионтковского, Гордона, Шендеровича, Латынину. В общем всех, кто уехал.
Мой бывший муж сейчас в Украине. Мы созваниваемся: когда разбомбили аэропорт рядом с его домом в Белой Церкви, все жители прятались в подвале. И сейчас по нашему телевидению объявили, что в Белой Цервки разбомбили солдатские казармы, уничтожили 500 «нацистов — украинских солдат». Валера сказал, что ничего подобного: они были пустые уже давным давно, людей там не было.
Родни в Украине много, мы часто туда ездили. Сейчас дочь говорит папе: «Давай тебя увезем». Его друзья в Германию зовут, он знает языки, в последние годы он работал в Карельском правительстве. Он сказал: «Нет, я останусь со своим народом». И отказался поехать, хотя его там ждут. Я очень надеюсь, что все еще может измениться. Но надежды меньше и меньше.
