Наташа, украинка, 28 лет
Мы были в браке около полугода, узнали о беременности до начала войны. Но на радость у нас было всего два дня. Мы только успели купить родителям погремушки, чтобы красиво рассказать о беременности. А потом началась война.
Застала она нас в Киеве. Мы переехали к моим родителям в Житомирскую область, а вскоре муж ушел служить в ТрО (тероборону — прим. «Черты»), сейчас он в ВСУ в Киеве.
Мы готовились к тому, что будет война и не планировали детей. Но так получилось. Я старалась абстрагироваться от плохих новостей, особенно, когда появились фотографии с Бучи, Ирпеня — я эти новости даже не смотрела специально, потому что у меня как раз был срок 2 месяца, в этот период есть вероятность выкидышей.
Сама беременность у меня прошла легко, без осложнений. Где-то на 4 месяце я переехала обратно к мужу в Киев. Рожала тоже в Киеве. У меня не было мыслей уехать из Украины. Были такие мысли у мужа: он всю беременность хотел меня куда-то отправить. Я не захотела оставлять своего мужа и я не хочу чувствовать себя так, будто меня выгоняют из моей страны, где мне комфортно, спокойно. На всех тревогах я всегда была в убежищах, я понимала, что на мне ответственность — все-таки ребенка носила в утробе. За безопасностью своей следила, но не боялась.
Когда ходила на последних сроках, я постоянно ребенку говорила: «Ты выношен в войну, родишься в войну — ты будешь очень сильным ребенком, патриотом». Смеялись, мол, родится и будет сразу петь гимн.
Когда муж пошел служить, мне очень было страшно, и он мне ничего не рассказывал. Я уже потом узнавала такие вещи… О взрывах, каких-то захватах. Он был в ТрО в центре Киева, и я уже потом, спустя 4-5 месяцев, узнавала такие вещи, что он был в большой опасности. Он специально мне ничего не рассказывал, чтобы я не нервничала. Слава богу, что муж служит в тылу, а не на фронте, а то я бы этого не пережила. Но опасности у них не меньше.
Совсем трудно было 10 октября. Тогда случился жесткий налет на Киев, по жилым домам попало, по машинам. В то утро я ехала на плановое УЗИ, в роддом прямо в центре Киева, на Печерке, где куча военных объектов и частей. И так получилось, что я простояла в метро пять часов. У меня тогда уже начинался девятый месяц беременности. Людей было очень много, паника, связи нет. Мы слышали взрывы, потому что это было на станции недалеко от места, где все это творилось. Тогда было очень страшно, я перенервничала. И хотя мне люди помогали, предлагали воду, но пять часов в духоте и на нервах — это было очень тяжело. Это был первый раз за всю беременность, когда я стрессанула и перенервничала.
Рожать мне было не страшно. За пару дней до того, как меня положили [в стационар], я была дома, помню, пью кофе, смотрю в окно и вижу, как работает ПВО. Все взрывается, летит, звуки, бахи — это было страшно. Но когда рожала, никаких прилетов и массированных атак не было, было более или менее спокойно, это уровень тревоги снизило.
В роддоме был длинный этаж, вдоль которого много родовых палат, и приблизительно каждые два часа я слышала новый крик. Рожениц много, очень много переселенок — с Марганца, Никополя, Мариуполя. В основном это были женщины, которые выехали с оккупированных или прифронтовых территорий.
А когда меня выписали после родов уже, на следующий день в тот район, где мы лежали в больнице, прилетела ракета в жилой дом, было много пострадавших. Буквально на следующий день, представляете?
Когда я была беременна, кому я ни рассказывала о беременности, мне все говорили только одну фразу: «Это единственная хорошая новость во время войны». И у людей поднималось настроение, у них огонечек какой-то появлялся, что жизнь продолжается и все будет хорошо.
Сейчас я не в Киеве. Там сейчас вообще капец с этими блэкаутами, света нет, воды нет сутками. Я пока у родителей [в Житомирской области], тут ситуация получше.
Соня, россиянка, 29 лет
Мой брат живет в Израиле, и мы с мужем поехали туда в конце февраля. Мы там оказались, когда как раз всё началось.
Мы получили израильское гражданство. Муж остался в Израиле, занимался там документами. А я уехала обратно в Россию, потому что у меня там бизнес, мне надо было там присутствовать, работать. В марте я узнала, что беременна.
Реакция была смешанная. В самом начале войны мне казалось, что это не будет долго продолжаться, что это сейчас кончится. Поэтому я радовалась беременности и надеялась, что война прекратится.
Беременность была запланированная. У меня не было мыслей, делать аборт или нет — я просто не в такой ситуации, в которой это вопрос выживания. Тем более у меня год назад был выкидыш. Единственный вопрос был еще до того, как узнала о беременности, — уезжать или не уезжать из России. Когда я узнала, что беременна, он сам по себе решился — уезжать.
Беременность стала одним из решающих факторов, потому что теперь вообще непонятно, когда все закончится и что будет после этого. Как-то рожать детей в России совсем несправедливо по отношению к ним, они же ничего не сделали.
Конечно, ждать ребенка в это время — это очень сложно и неудобно. У меня почти вся беременность прошла со всякими угрозами, из-за которых мне много чего было нельзя.
Но настолько это все какие-то мелочи по сравнению с вещами, которые происходят в Украине… Я каждый раз думаю: «Ну ладно, мне, конечно, неудобно, но там есть женщины в Украине, точно такие же, как я, только они в Украине еще. Вот меня не выпускают, я лежу в больнице под капельницей, а они, может, и хотели бы лежать в больнице под капельницей, но у них там света нет». Многим сейчас в разы сложнее.
Настя, россиянка, 26 лет
Я узнала, что беременна, 19 февраля. Беременность была запланированная, желанная, мы с мужем достаточно долго к этому готовились.
Признаться честно, я до этого в политику как-то сильно не погружалась. Открещивалась от этого, говорила, что мне это все не очень интересно. Спокойно планировала ребенка, не задумывалась о том, что что-то пойдет не так. И, собственно, 19 февраля узнала, что беременна. Это была радостная новость для меня и моей семьи. 23-го уже начались какие-то разговоры о войне, тогда стало тревожно. А 24-го стало все понятно: началась война.
Я изначально понимала, что в любом случае буду рожать. Конечно, это очень страшно. Но, во-первых, я достаточно благополучна с материальной точки зрения и понимала, что если что — можно уехать. А если нет: ну, если даже будет ядерная война, кто от нее застрахован? Что теперь, не жить, что ли, детей не рожать? Действительно были рассуждения по принципу «и во Вторую мировую женщины рожали». Были мысли, что хочется доносить ребенка и выжить. Хочется с этим ребенком познакомиться, увидеть его.
С учетом новых обстоятельств все становилось сложнее. У меня сильно выросла тревога, я плакала достаточно долго. В этот момент уже понимаешь, что не можешь откреститься от вот этих политических повесток, от этих новостей, уже надо знать о происходящем хотя бы для своей безопасности. С другой стороны, хотелось себя обезопасить от какого-то негатива и стресса, потому что нужно было ребенка вынашивать. Такое было противоречие.
В какой-то момент я обратилась к психотерапевту, когда стало понятно, что я не вывожу. Я просто не справляюсь, я бесконечно плачу. А я понимаю, что мне нельзя нервничать: у меня первый триместр. Где-то пять встреч мне понадобилось, чтобы хоть как-то с этим справиться.
Дальше как-то все это стало утихать. А потом у меня последний триместр попал на новые события — мобилизацию. Повысился уровень тревожности: у меня муж недавно служил, и у него подходящая специальность. Естественно, мы испугались, и он уехал из страны. А у меня была 35-я неделя беременности.
Я приняла решение не лететь вместе с ним, потому что перелёт длинный, а у меня последние сроки. Просто опасно. Хотя у нас был план рожать вместе, первые месяцы с ребенком вместе… И как-то картинка вся эта начала рушиться.
Я до сих пор без мужа. Мы с ребенком планируем дальше к нему поехать, хотим улететь до Нового года, но я настолько не уверена в том, что будет происходить в нашей стране, что я понимаю: мы можем полететь вообще в любой момент.
Мне тяжело принять решение, как будет выглядеть моя жизнь дальше. Я чувствую, что я — русский человек, и мне бы очень хотелось когда-нибудь вернуться в светлую Россию, Россию будущего. Я надеюсь, что хотя бы у моего ребенка будет шанс познакомиться с другой Россией, а не с той, которая есть сейчас.
Насте не удалось улететь к мужу до Нового года. Она готовится к отъезду вместе с ребенком в конце февраля.
Тина, украинка, 34 года
Мы жили в Донецке. Ребенка мы планировали, но не ожидали, что это случится, когда снова начнут стрелять и когда мы будем думать о том, что нужно покинуть страну. В конце февраля, когда начались активные боевые действия, я узнала, что беременна. Вопрос о том, что нужно срочно уезжать, встал совсем остро.
Учитывая, что ребенка ждали давно, мы с мужем очень сильно обрадовались. Не верилось до конца, что все-таки получилось. Мне было страшно, но не из-за беременности, а из-за того, что стреляют. Страшно было в принципе находиться в регионе, где активно идет война.
Уехать вместе с мужем нам удалось только в апреле. Пришлось чуть-чуть подождать, чтобы была возможность уехать вместе, сама бы я вряд ли куда-то уехала бы. Начали появляться вопросы, которые без войны во время беременности не появились бы: куда идти в другой стране, как становиться на учет, как рожать… В этом плане было сложно.
Перед тем, как приехать в Грузию, где мы находимся сейчас и где проходили роды, мы 2,5 месяца пробыли в России. Но в России, так как мы граждане Украины, мы не могли встать на учет, анализы сдавали не по назначению врача, а по наитию (просто были наслышаны, какие анализы нужно сдавать). То есть беременность велась не так, как обычно: так, чтобы каждые две недели ходить к врачу — такого не было. Жаль, что рожали не дома, но дома стреляют, там опасно.
Планов вернуться в Украину нет, пока там стреляют, пока там война — конечно, нет. Когда она закончится — непонятно, каким образом она закончится — тоже непонятно.
