Ирина Знаменская, переехала из Москвы в Черногорию
Мы переехали в Черногорию в 2018 году, дочке на тот момент было почти шесть лет. До этого жили в Москве. Здесь дочка пошла в первый класс, сейчас она в четвертом. В Черногории детей берут везде и всегда, в любой кофейне можно увидеть маму с младенцем на груди. Всегда кто-то бегает рядом. Это гораздо более расслабленно, чем у нас: дети могут начать кричать, пинаться — и это нормально.
Считается нормальным трогать других детей. В Москве я с таким не сталкивалась. Если мой ребенок орет — то это только моя ответственность, люди будут на меня цыкать. Здесь все дети как будто общие: если что-то такое происходит, люди скорее спросят, нужна ли помощь маме, а если ребенок как-то неаккуратно бежит, могут его взять на руки и помочь. Моя дочь уже второй год ходит пешком из школы: это два километра через дорогу, через центр города и частный сектор, и я не совершенно не боюсь. Потому что когда у нее не было телефона и внезапно пошел дождь, она к кому-то подошла на улице, мне позвонили и я за ней приехала. Есть ощущение, что твоего ребенка не бросят другие взрослые.
У нас тут была нашумевшая ситуация: девочка стояла ждала маму возле школы, подъехал мужик в машине и говорит: «Что ты тут стоишь, давай я тебя подвезу, я знаю твою маму». Это увидела проходящая женщина и спросила у мужчины, кто он и что тут происходит. Для меня то, что она не прошла мимо — это показатель. После этого была большая дискуссия по поводу того, что все же не надо помогать чужим детям, сажая их в машину и оставаясь с ними наедине. Хотите помочь — позвоните родителям или позовите учителя.
Еще что здесь интересно — подростки очень любят детей. Меня это сначала пугало: идет толпа пятнадцатилетних парней и говорит: «Господи, какая красивая девочка». У нас это не принято. У них правда нет никаких плохих намерений, то есть могут дать ребенку деньги, могут дать еду. Мне это было некомфортно поначалу. Сейчас у меня дочь уже старше, и теперь мы с этим не сталкиваемся — она сама практически подросток.
Момент, который мне не нравится, это то, что взрослые здесь пьют и курят при ребенке. Курят везде, и это абсолютно нормально, если беременная женщина курит или в присутствии беременной женщины курят. Курят с малышами на руках, даже кормящая грудью женщина может в этот же момент курить. Я вижу подростков, которые открыто курят, родители иногда покупают детям сигареты. Это, конечно, задевает мои материнские чувства. Я разбиралась, почему так, но здесь просто такая культура. Вдруг я поняла, что у нас в России пройден большой путь по профилактике табакокурения. В Черногории эта тема вообще никак не табуирована.
По сравнению с Россией дети здесь гораздо более самостоятельные. В восемь-девять лет ребенок ходит в магазин, гулять с собакой, ходит в школу самостоятельно, ездит на общественном транспорте. По сравнению с Москвой гораздо чаще люди ходят в гости. Сейчас у нас постоянно полный дом каких-то детей, которых я не знаю. Они приходят, сами заказывают пиццу, мне остается только оплатить. Моя дочь может прийти домой в девять вечера, потому что она была у друзей. В Москве такого не было, и не потому, что моя дочь была маленькой.
Дочь постоянно играет во дворе, в Москве и такого не было. Даже если выходишь на площадку, это все равно всегда родитель плюс ребенок. А здесь они играют сами, я вижу, что там дети от четырех до 12-13 лет. Очень разновозрастные группы играют вместе в какие-то большие сюжетные ролевые игры, клады ищут, с собаками гуляют, играют в мяч. Это оценочно, но мне кажется, что к детям здесь более пофигистичное отношение. Но это потому, что здесь среда более безопасна. У родителей есть уверенность, что с ребенком ничего плохого не случится, потому что люди настроены гораздо более дружелюбно, чем у нас.
Родители гораздо более расслабленно относятся к соплям, даже к температуре и рвоте. Ребенка тошнит — окей, если он не ударился головой, то значит, можно просто попить колу. И если голова болит, то всем прописывают или колу, или нурофен — и все лечение. Если сопли, то само пройдет.
Была такая ситуация: у нас во дворе дети играли в мяч и ударили машину. К ним подошел мужчина — я думала, сейчас будет орать. Потому что у меня желание подойти и наорать: «Какого черта, я вам три раза говорила не играть здесь». Подходит мужик и говорит: «Чуваки, ваши родители будут за это платить, вот осталась вмятина на машине, это стоит 50 евро. Человек расстроится, кому это вообще надо? Пойдемте, вон там есть площадка, где машины не паркуются». Он вообще без агрессии объяснил детям, в чем проблема.
При этом от можно услышать, как мама спокойно и расслабленно говорит такую фразу: «Еще два замечания, и вы получите по жопе». Телесные наказания здесь есть, но я не знаю, насколько это распространено, и насколько это серьезные наказания, но вот это «получишь по жопе» я периодически слышу.
В школе очень не иерархичная система. Уборщица и директриса вместе пьют кофе. Мне это очень нравится. Когда дочь была в первом классе, все знали, что она еще плохо говорит, что ей нужна поддержка. Когда она приходила, ее все обнимали, спрашивали, как дела, о ее состоянии у меня постоянно интересовались психолог, соцработник. Это была настолько принимающая среда, что она довольно быстро расслабилась и начала говорить. Это очень приятно, когда дети здесь приходят в школу, сотрудники знают имена всех учеников: уборщица, физрук, охранник, бухгалтер, завуч — все обращаются к детям по именам. Очень тепло к детям относятся.
И здесь реально инклюзия. У нас в классе есть мальчик и девочка, они не речевые совсем, только мычат, но не говорят. Они сидят с тьюторами и делают программу. Их приглашают на дни рождения, они приходят с родителями. Это вообще не предмет разговора. Единственное, что было: когда пропали какие-то вещи, кто сказал, что может быть это та девочка взяла, потому что она может не понимать, что нельзя брать чужие вещи. Ее рюкзак тьютор досматривал. Но это было не про то, что она плохая.
У нас в классе этого нет, но я слышала от людей из других школ, что есть национальные конфликты. И особенно сейчас, когда очень много приезжих. Приходит украинская бабушка, начинает скандалить, и они начинают ненавидеть всех украинцев, потому что они думают, что сейчас придут все и будут скандалить. А это просто бабушка — не очень хороший человек. С русскими такая же история. Был русский мальчик, которого преследовали и кричали: «Путин, сдохни!», это была некрасивая история. Но хорошо, что это не замалчивают. Были разборки, учителя проводили беседы о том, что буллинг недопустим, что так нехорошо, что Петя — не Путин.
Очень легко распознать русских, казахов, украинцев, людей с постсоветсткого пространства — они гораздо более тревожные родители. Если ты видишь, что какая-то мама крутится вокруг ребенка на детской площадке, или орет — это, скорее всего, кто-то из наших. Здесь гораздо больше вступают в контакт с чужими детьми. И вот это, кстати, может останавливать родителей от проявления агрессии.
Есть шутка, что в Черногории мальчиков воспитывают как принцесс, а девочек как солдат. И это абсолютная правда. В Черногории в Сербии к дочерям обращаются сынок. Очень большая разница в гендерном воспитании: к девочкам строго, она должна сама уметь машину починить. А мальчики очень красивые маменькины сынки, которые потом плавно перетекают в руки жены, которая и вломить может, и сантехнику проложить дома.
Лилия Дау, переехала из Москвы в Израиль
Раньше я жила в Москве, где-то в 2010 году уехала. Сначала несколько лет жила в Индии, а с 2013 года живу в Израиле. Старшему ребенку сейчас 13 лет, он родился в 2009 году. До 3 лет он жил на три страны: часть в Гоа, часть в Москве, часть в Израиле. В садик он пошел уже в Тель-Авиве.
Первое, что меня удивило на детской площадке в Таль-Авиве, что я была единственной мамой в окружении пяти отцов. Кто-то из них был с двумя детьми, кто-то с тремя детьми. До этого я тусовала на московских площадках, и отцы были там крайне редко. Потом я поняла, что отцы очень включены в вопросы воспитания в Израиле. Может быть, это связано с тем, что декрет три месяца, максимум шесть, и после этого обычно женщины выходят на работу. Сейчас у меня младенец, ей годик, на площадке мамашек процентов десять. Остальные няни.
Когда ребенок пошел в садик, меня очень удивило, какой там был теплый подход. Там была воспитательница и нянечка, сын естественно рыдал при расставании, и она его обнимала, целовала, говорила: «Мой хороший». Иногда говорят, что двери садика закрываются, и ты не знаешь, что там на самом деле происходит, но все-таки у меня ощущение, что к детям относятся тепло. Это связано с тем, что, в принципе, здесь теплее отношения между людьми, это часть культуры. Садики сами по себе намного менее симпатичные, чем в России. У них маленькие совершенно территории, негде погулять на улице. И группы маленькие. Даже в моем советском детстве сад выглядел посолиднее. До трех лет нет бесплатных садов: есть ясельки, но они платные и очень дорогие.
Меня очень удивило в Израиле, что для того, чтобы открыть сад, в принципе даже ничего и не надо, система регуляции государством дошкольного образования практически отсутствует. Частный сад можно открыть у себя дома: просто собрать пятерых детей, они к тебе будут приходить, будешь с ними заниматься. Это очень странно.
В три года начинается взрослый садик, в 4 года нужно уже обязательно туда ходить. Там разные группы, бывает 16 человек, бывает 25 человек. В сад надо с собой давать еду. Потом начинается школа. Школа первые годы без оценок. Меня удивило, что ребенок открывает тетрадку в середине и начинает писать как хочет: снизу вверх, в середине, в углу — и никто ему ничего не говорил. Меня это раздражало, мне хотелось, чтобы научился хотя бы с начала в тетради писать. И до сих пор, в 13 лет, он открывает тетрадку и пишет как хочет. Насколько это правильно, я не знаю.
Оценок нет, домашки довольно долго тоже нет. Она появляется классе в пятом, и то очень ненапряжная. В младшей и средней школе они не сидят над уроками. До 14 лет тут учатся очень расслабленно, а потом, в старших классах, начинается ад и приходится выживать.
Кружки после школы тоже не очень напряжные. Мне не хватало спортивных мест, где было что-то серьезное. Учитель проводит родительское собрание с каждым родителем и ребенком отдельно. Все дети не обсуждаются при всех. Я шла и думала, что сейчас выслушаю про своего ребенка, потому что он у меня непоседливый, хулиганистый, иврита он тогда еще не знал. Пришла, мне сказали: «Какой у вас замечательный ребенок!». Только потом я поняла, что он ничерта не знает. Вот такая система: тебе рассказывают, какой он хороший, а образованием занимайся сам — здесь никто за тобой бегать и заставлять не будет.
Здесь вообще дети — боги. Им можно все. Их все любят, все улыбаются. Я однажды маленькому купила танк, который крутился, пищал, издавал мерзкие звуки, и села в кафе. Говорю сыну: «Давай выключим, пускай люди отдохнут». А мне девушка, причем по-русски, говорит: «Что вы, вы же в Израиле! Пускай играет».
Есть даже истории про израильских детей, которые вести себя не умеют, орут, в очередях в аэропорту — они самое ужасное, что можно встретить. В целом, да: они не умеют себя вести. Телесных наказаний даже близко нет. И я думаю, что если кто-то своему ребенку начнет угрожать наказанием, к нему домой придет комиссия. Тель-Авив может отличаться от периферии в этом плане: здесь я постоянно вижу, как уставшие мамашки по 15 раз объясняют что-то своим детям, контейнируют и вот это все. С первым ребенком мне приходилось себя одергивать: иногда во мне просыпалась советская мамашка. Но сейчас уже такого меньше.
Тут принято брать чужих детей на руки, на площадки дети постоянно миксуются. Бейбиситтер то своего возьмет на руки, поцелует, то чужого. Контакт совсем близкий. Сейчас я вижу на площадке гуляет одна бейбиситтер, она украинка. И видно, что она гораздо более сдержанная: она так же себя ведет, как мы привыкли. Держит когда, то так же себя ведёт. Местные израильтянки постоянно детей зацеловывают, затискивают. Так с ними общаются, что я поначалу думала, что это их мамы.
С точки зрения образования я немного расстроена, потому что много раздолбайства. А в целом подход к детям, конечно, прекраснейший, волшебный. Мальчиков и девочек воспитывают чаще всего одинаково, Израиль — страна победившего феминизма. На площадке игрушки все вперемешку: и куколки, и машинки. Бейбиситтеры с образованием особенного стараются, чтобы у детей были внегендерные игрушки, одежда. Никто не наряжает детей на площадку, все одеты очень удобно, функционально. После Москвы так совсем кажется, что все в пижамах ходят. Школьной формы нет, есть футболка с печатью герба школы — и все.
Ольга Щеголева, переехала из Санкт-Петербурга в Грузию
В этом сентябре мы с семьей уехали сначала в Армению, потом в Грузию. Сейчас мы живем в Тбилиси. Из Санкт-Петербурга мы собирались уехать еще в марте, но тогда наш рейс отменили. Летом мы узнали, что я в положении, и решили, что переезжать слишком проблематично. Но в конце сентября стало понятно, что переезд неизбежен.
Моему старшему сыну сейчас 12 с половиной лет, он ходит в частную русскую школу, новый член семьи ожидается в конце марта 2023 года.
В Грузии к беременным женщинам и детям младшего возраста относятся с большой нежностью. Я ни разу не видела публичного отчитывания ребенка в общественном месте, мне ни разу не делали замечания посторонние. Конечно, мой сын уже довольно взрослый, и, несмотря на СДВГ, ведет себя социально одобряемым образом. Но я видела много разных детей, и все они ведут себя как дети — и агрессии в их сторону я не заметила.
Впервые я поняла, что детей воспитывают иначе, когда была в короткой поездке в Хельсинки. За счет возраста, синдрома дефицита внимания и гиперактивности, сын вел себя так, что заставлял меня стесняться. Я была молода и многого не знала, допускала замечания и критику со стороны посторонних людей. Но, как ни странно, в Хельсинки никто из проходящих мимо не сделал моему сыну ни одного замечания.
Тогда мы были в популярном магазине в центре, сын начал буянить, я побыстрее вышла, чтобы не выслушивать критику своего воспитания. И увидела маму с более взрослым ребенком лет шести, который начал неистово рыдать, сидя в коляске. Я сочувствовала этой маме и думала, сколько на нее выльют за такое поведение ребенка. Но через десять минут криков, мама вышла из магазина с целым пакетом вещей, истерящим сыном на плече и с полным спокойствия лицом. Ни один человек не обратил внимания на рыдающего ребенка и на то, что он «плохо воспитан», как сказали бы наши сограждане. В России я каждый день при походе в магазин выслушивала замечания, хамство и критику, если мой ребенок вел себя «неприлично» в три года.
Уровень принятия и понимания того, что дети — это отдельные люди со своими особенностями и психикой, а не личная собственность, кажется, стал повышаться и у нас. О детях начинают заботиться, а не дрессировать. Это не может не радовать.
Мой дядя и его жена живут в Канаде уже примерно 20 лет. Их дети намного более свободные и счастливые, чем те, с которыми я знакома. Взрослые люди в этой семье лояльно относятся к поступкам и поведению детей. В Канаде мне тоже не делали замечаний — там не принято лезть с советами или критикой, если не просят.
Конечно, агрессия к детям появляется там, где родители «не тянут». Когда мама и папа не имеют достаточно отдыха, денег, свободного времени и удовлетворения от собственной жизни. У них просто не хватает ресурса на принятия особенностей поведения своих детей. Потому что их самих воспитывали так, чтобы они были удобны для взрослых: сидели тихо под столом, играли в свои машинки, не перечили взрослым, не имели своего мнения.
Начать воспитывать детей по-другому, не так, как они привыкли — очень сложно. Чем больше родители удовлетворены своей взрослой жизнью, успехами, отдыхом, партнерскими отношениями, тем более счастливые и свободные дети у них растут. Я надеюсь, что отношение к детям в России будет меняться в положительную сторону и дальше.
Мария Карнович-Валуа, переехала из Подмосковья в Словению
Мы уезжали уже дважды: в первый раз уезжали в марте, а потом вернулись на некоторое время в Москву, чтобы закончить все свои дела. Потом уже уехали окончательно. Сначала мы уехали в Ереван, после этого мы переместились в Турцию, и сейчас уже окончательно переехали в Словению.
Сыну четыре года. До этого мы с ним жили в Подмосковье. Я первый раз задумалась об ощущении родительства в контексте страны, где ты находишься, незадолго до войны. В феврале мы были в Сербии, мы ездили туда за прививками. Поскольку у нас Алеша высокочувствительный ребенок, мы его не можем оставлять, поэтому таскали его везде с собой.Так что у нас была возможность почувствовать себя родителями в другой городской среде.
Леша гиперактивный ребенок, он практически не умеет сидеть на одном месте, все время куда-то бежит. В Москве это всегда большая проблема. Незадолго до поездки мы были в Москве в ресторане на дне рождения, там мы получили замечания от всех официантов, хостесс, барменов — из-за того, что Алеша бегал по ресторану. Потому что «это опасно», «он что-нибудь сломает» и вообще. В лучшем случае это были взгляды с поджатыми губами, в худшем — выговор из серии «возьмите своего ребенка под контроль». Мы ушли оттуда, мягко говоря, не с очень хорошими впечатлениями.
В ресторане в Белграде мы зашли в ресторан, сын, как обычно, начал шарахаться по ресторану, мы привычно вскочили и стали за ним бегать. Это был старый традиционный местный ресторан, там официанты – взрослые мужчины за 50. Через какое-то время мы обратили внимание, что сын никому не мешает. Официанты умудряются его обходить, ни на секунду не останавливаются: сын лежит на полу, они просто перешагивают его и идут дальше.
Мы поняли, что мы можем расслабиться, что нам не обязательно за ним бегать. Подключались сотрудники, кто-то с ним разговаривал, кто-то отвел его от двери на выход. Вдруг мы почувствовали, что не единственные взрослые, которые могут принимать участие в жизни этого конкретного ребенка. Несмотря на то, что мы его родители и за него ответственны. Но мы окружены другими взрослыми, которые чувствуют, что этот ребенок — тоже часть общества.
Это был первый яркий момент, когда я почувствовала, что у нас все иначе. Я поняла, что мне тяжело не только потому, что у меня ребенок с особенностями. Я поняла, что дополнительную нагрузку дает отношение общества, которое всем своим видом намекает мне, что мой ребенок — это помеха. Что он всем мешает, значит моя задача — минимизировать то, насколько он мешает другим людям. И если я это делаю — то я еще «ничего» мать, а если нет — я «так себе» мать. Когда я поняла, что может быть иначе, мне стало ужасно обидно за то, что мы проживаем свою единственную жизнь в таких условиях.
В Ереване мы заметили, что дети не просто нормализованы в обществе, но их еще и очень любят. Армяне прям восхищаются: «Какой симпатичный ребенок», умиляются, даже если ребенок делает что-то не то.
Второй раз мы улетали четвертого марта, в ужасном стрессе. Мы прилетели в Ереван и пошли поесть. Там в качестве декора стояли кадки с деревьями, вместо земли в горшках скорлупки грецких орехов. Алеша эти скорлупки разбрасывал по полу. Мы уже побывали в Москве, и вернулись снова этим желанием все прибрать, бегали собирали скорлупки. Где-то на третий или на четвертый раз официант нам сказал: «Перестаньте, хватит. Сидите спокойно, это же ребенок, это нормально». И мы поняли, что это действительно нормально, что он шкодит, что делает что-то не то. Мы с одной стороны были в полном ужасе и непонимании, что будет дальше. А с другой стороны — в какой-то невероятной благодарности за то, что вот так нас принимает среда.
Где бы мы ни находились, а за последние десять месяцев мы были в четырех странах, во всех этих местах как мать я себя чувствовала в разы более расслабленно, безопасно и спокойно. Я даже стала замечать, что мое отношение к моему собственному ребенку меняется. Потому что со временем, хочешь — не хочешь, начинаешь впитывать эту идею, что твой ребенок мешает людям, что он не такой, неправильный. Это не делает мою любовь к нему меньше, но это совершенно точно вызывает больше тревоги и раздражения.
Когда общество перестает посылать мне сигнал, что мой ребенок постоянно мешает, я отношусь к своему ребенку как просто к такому человеку, «вот он у меня такой». Позволять не только детям, но и всем людям быть разными — для меня базовая ценность. С этим в том числе связан выбор страны проживания, потому что Словения очень славится своим уважительным отношением к самым разным людям.
Сын пока находится в стрессе, но это понятно: он выдернут из дома, он расстался со своей любимой няней, с которой он был столько, сколько себя помнит. Сейчас есть некоторое проявление агрессии с его стороны: он может не справиться со своими чувствами и, например, толкнуть другого ребенка. Вообще это очень тяжело наблюдать здесь, потому что такое поведение прям выбивается, здесь все дети «на чилле». Здесь вообще все расслабленные, это прям бросается в глаза.
Здесь нет напряжения, хотя мы живем с столице. Никто не бегает за ребенком и не кричит «Вася, ну-ка стой!», «Маша, положи лопатку!». И это поведение взрослых влияет на детей. Потому что сферические дети в вакууме будут везде одинаковые, они начинают меняться только в контексте поведения взрослых вокруг них.
