Ваши последние две работы «Мир» и «Мы против войны» вызвали резонанс — фотографии активно расходились по соцсетям. Удивлены такой реакции?
Я делаю серию «Слышу голоса России», пока в ней всего две работы. На первом костюме я написала на языках разных народов «Мы против войны». Во второй работе я использовала более абстрактное, безопасное слово «Мир». Я удивлена, что именно последняя из работ так разошлась: мне казалось, что четкого и понятного антивоенного высказывания люди ждут больше.
Раньше я действовала из позиции активизма: например, выходила в пальто с надписью «Нет войне». Мне хотелось выразить свою позицию публично, это были импульсивные, быстрые реакции.
Со временем я выбрала для себя путь сопротивления через искусство. Я художница, и мне комфортнее всего действовать из этой позиции. И я хочу показать, что в мире российского искусства есть люди, которые высказывают свою позицию публично.
Работы из серии «Слышу голоса России» я задумывала именно как художественный проект с более сложными техническими формами. В моем искусстве и раньше были работы, которые можно надевать на себя: костюмы, маски. Так что я логично продолжаю делать то, что делала раньше — но теперь мои работы пропитаны войной.
А что мотивировало использовать разные языки?
Когда увидела заголовок публикации Ильи Красильщика в Нью-Йорк Таймс (колонка бывшего издателя «Медузы» называется «Россияне должны принять правду. Мы проиграли», но на русский его перевели как «Русские провалились как нация» — «Черта»), у меня, как и у многих, возникли вопросы. У меня вызвала больше вопросов формулировка «Мы провалились как нация». Я сразу же задала вопрос: какая? Нас здесь 190 разных народов живет, во мне самой намешано очень много кровей.
Мне и до войны было интересно подсветить вот эту тему, показать, что Россия — это не только русские. Через проект «Слышу голоса России» я хотела расширить как-то понимание людей, показать разнообразие.
Люди стали говорить о дискриминации по национальному признаку — эта проблема была у нас в стране всегда. Какая тут может быть денацификация где-то в другой стране? Но я рада, что люди стали больше говорить о своих проблемах, заявлять об этом громко.
Я решила использовать разные языки в своих работах по еще одной простой причине — сейчас я нахожусь в ситуации, когда нужно подбирать слова (В середине апреля на Алису Горшенину составили протокол за «дискредитацию» российской армии — «Черта»). Из-за запретов на фразу «Нет войне» приходится искать новые способы, чтобы выражать свое мнение. Я увидела, что люди пишут антивоенные лозунги на своих родных языках, и это показалось мне более безопасным способом выразить свою позицию. Работа «Мир» — моя очередная попытка оставаться неравнодушной, искать доступные мне формы. За них тоже могут привлечь, но вероятность чуть меньше.
Я не носитель всех этих языков, я просто собираю слова и спрашиваю в соцсетях у носителей, как правильно написать. Среди них часто возникают споры из-за путаницы со значением слов. В последней работе с крыльями есть одно не совсем правильное слово на бурятском языке — там слово мир в значении планета. Хочу исправить это и вшить заново верное слово.
На вас составили протокол за «дискредитацию» российской армии. Как именно вы ее «дискредитировали»?
Обвинение состоит из двух частей. Первая часть — когда я участвовала в акции «Женщины в черном». В протоколе написано, что я стояла на улице у дома детского творчества «Мир» и использовала агитационный материал в виде розы. Мне нравится эта забавная формулировка «агитационный материал в виде розы» — интересный художественный образ. Очень смешно. Я потом вырежу это из протокола и сохраню. По их версии, на агитационном материале была лента с надписями на татарском и чувашском языках, которые переводятся «мы против войны».
Вторая часть — фотодокументация этой акции, которую опубликовали в телеграм-канале феминистского антивоенного сопротивления без указания имени, но фотография со мной — это тоже является обвинение. Протокол составили 15 апреля, но что-то долго процесс идет по административке. В местных СМИ я читала, что суда вообще не будет. Интересно, могу ли я им верить?
Как такое может быть?
Сейчас медиа активно следят за этим делом, а я активно выкладываю информацию в соцсетях. Может журналисты достали суд или полицию и там им что-то сказали. Протокол на меня переделывали три раза и он все три раза был с ошибками. Последний раз на переделку было три дня, но по прошествии времени его в суд так и не вернули. Загадочная история. Тем не менее ко мне домой продолжает приходить полиция, я подписываю бесконечно предупреждения, что обязуюсь ничего больше не делать.
А планируете «что-то делать»? Заниматься активизмом больше чем искусством?
Активизм сам присоединяется, это новая реальность. Не могу себе представить, что делаю работы без отражения действительности, они всегда личные, про мое состояние. Раньше я разделяла свою гражданскую позицию и искусство, они редко пересекались, только когда происходили большие потрясения. Например, работа в поддержку Юлии Цветковой или против поправок в Конституцию.
Сейчас стена между миром моего искусства и реальностью сломалась. Работы трансформируются. У меня есть проект «Русское инородное», в нынешней реальности он обретает абсолютно новый смысл и форму. Я буду продолжать работать с привычными формами, в том числе и костюмами. но теперь все подчиняется нынешней реальности.
Как российские художники реагируют сейчас на происходящее?
Мне кажется, что многие в шоке. Именно трансформации искусства не так много, но кто-то реагируют не работами, а личным высказыванием позиции. Появилось много антивоенных работ — я собрала большой архив антивоенного искусства, искала его по соцсетям.
Если взять обширную тусовку в современном российском искусстве (мы часто видим одни и те же имена номинантов на премии и т.д), то среди них, мне кажется, мало трансформаций работ в антивоенную повестку. Как будто люди пока не знают, что делать дальше. Как музей Garage, который просто замер и остановил деятельность.
У меня тоже было в первые две недели состояние ступора. Потом я ушла больше в активизм и не думала, что смогу вернуться к искусству. Сейчас немного ожила и смогла через близкую мне форму выражать мнение. Я не могу ничего требовать от людей, но хочется увидеть масштабную антивоенную выставку. Наверное, это утопия. Вряд ли какой-то крупный музей или галерея решатся устроить подобное. По крайней мере внутри России.
