«Это был нескончаемый вопль»
В мае 2020 года, когда в Каталонии только начали снимать коронавирусные ограничения, в барселонский офис психолога Марины Р. пришла женщина с ребенком. Дарья Сидоркевич, родом из Санкт-Петербурга, а теперь жительница небольшого городка под Барселоной, привела на прием пятилетнюю дочь. После тяжелого развода Дарья не раз замечала странности в поведении девочки: она то вела себя агрессивно, то требовала чрезмерного тактильного контакта, то постоянно хотела есть, то засыпала на ходу.
Все предыдущие психологи объясняли эти странности эмоциональным аффективным расстройством из-за конфликтов родителей и их непростого развода. Но Дарья подозревала, что за поведением дочери скрывается что-то большее. Она предполагала, что бывший муж практикует психологическое и физическое насилие над дочерью. Именно из-за этого они и расстались.
Прием начался с обычного опроса, но внезапно пара вопросов психолога вызвала у ребенка истерику. Психолог поинтересовалась у девочки, где она спит, когда ночует у папы, и попросила рассказать, как она там моется. «В этот момент у дочки началась истерика. Она забралась под стол, а когда я попыталась ее оттуда вытащить, она с криком выбежала из кабинета в коридор. Это был нескончаемый вопль», — вспоминает Дарья. Прием решили закончить, но психолог сказала матери: «Я подозреваю, что мы сковырнули, но лучше, если ты с ней сама поговоришь, когда она успокоится». И добавила: «Готовься».
По пути домой в машине девочка успокоилась, и, помня совет психолога, женщина решила выяснить причины столь странной реакции. Ответ ее ошеломил. Дочь сказала, что папа трогает ее за интимные органы. По словам Дарьи, ее первая мысль была — нет, я что-то неправильно поняла. «Мы приехали домой, я дала ей куклу и попросила показать, как папа ее трогает. Она сняла с куклы штаны и начала тереть ей между ног, пытаться засунуть пальцы, говорить то, что ребенок не может знать в пять лет», — рассказывает Дарья.
Она засняла это на видео и отправила психологу. «Да, это оно самое. Я столько раз видела это за свою практику», — пришел ответ на видеосообщение. В тот вечер ребенка «словно прорвало». Дочь рассказала, как отец ее трогает, как пытается поцеловать, как смотрит странные видео и что сам делает в этот момент.
Дарья еще несколько раз приводила дочь к психологу, и на каждом приеме вскрывались все новые и новые подробности. Помимо сексуализированного насилия, девочка рассказывала, как отец заставлял ее стоять на коленях, как запирал ее на балконе, а сам уходил из дома. С отчетом от психолога (есть в распоряжении редакции) Дарья отправилась в суд, чтобы подать заявление на отца, приостановить режим посещений после развода и получить защитный ордер, который бы позволял ей не передавать ребенка бывшему мужу. Без судебного постановления отказ от передачи ребенка другому родителю в Испании карается штрафами, а также вместо совместной опеки суд может назначить исключительно отцовскую.
Спустя полтора месяца Дарью с ребенком пригласили к следователю. Допрос ребенка в подобных случаях проводится специальной судебной психологической комиссией, родителей на него не допускают. Девочка рассказала в подробностях, чему подвергается в доме отца. Это было вкратце отражено в отчете комиссии (есть в распоряжении редакции). Но в документе значилась и другая фраза, способная свести на нет все показания ребенка и обернуть дело против Дарьи, — «не исключена инструментализация ребенка».
Инструментализация как приговор
Термин «инструментализация» используют вместо «синдрома родительского отчуждения» (SAP). Его впервые описал профессор Колумбийского университета Ричард Гарднер в 1985 году. Через этот «синдром» он объяснял особое психическое состояние у детей, когда один из родителей не позволяет другому участвовать в жизни ребенка или сильно ограничивает общение между членами семьи. Большинство мирового научного сообщества раскритиковало подход Гарднера. Термин не включили ни в классификацию психических расстройств DSM-IV, которой руководствуется Американская психиатрическая ассоциация, ни в Международную классификацию болезней (МКБ) Всемирной организации здравоохранения.
Это не помешало испанскому правосудию годами активно использовать «синдром» при рассмотрении гражданских и уголовных дел, касающихся заявлений о насилии над ребенком. Судебные психологические комиссии охотно упоминали возможность родительской манипуляции в своих отчетах. Если мать вопреки режиму визитов, одобренному в суде, препятствует свиданиям ребенка с отцом, то ее ждет еще один иск и возможное лишение опекунства. Если она бежит из города с детьми в попытке спрятать их, то отец подает иск о похищении — и мать снова рискует лишиться родительских прав.
В 2008 году под давлением общественности и международных организаций Генеральный совет судебной власти Испании отказался от использования термина «синдром родительского отчуждения». Но отказ был лишь формальным. Вместо одного термина в судебных отчетах стали появляться витиеватые синонимы — «инструментализация», «материнское влияние», «давление».
В 2012 году международная некоммерческая организация Save the Children, одобренная испанским министерством здравоохранения, социального обеспечения и равноправия, подготовила отчет. Выводы оказались неутешительны: термин SAP или его синонимы продолжали использоваться в судебных постановлениях. Более того, зачастую обращение матери в суд или полицию из-за сексуализированного насилия над ребенком приводило к тому, что опекунство передавалось отцу-абьюзеру.
Защитный ордер — не для детей
В июле 2020 года бывший муж напал на Дарью на улице и избил ее, это случилось после подачи иска в суд о насилии над дочерью. «Девочка уже сидела в машине, а я грузила велосипед в багажник, — рассказывает Дарья. — Он появился внезапно, попытался вытащить ребенка из машины, она стала его кусать, я схватила дочку. Он бросил меня на землю и всем весом упал на меня». Прохожим удалось их разнять, после чего Дарья зафиксировала побои и обратилась в суд, ей удалось получить защитный ордер. Режим визитов приостановили и назначили отцу свидания с ребенком в специализированных центрах встречи — государственных учреждениях, где дети видятся с родителями под наблюдением специалистов.
Из-за пандемии центры не работали до осени 2020 года. Дарья успела пару раз свозить дочку для встреч с отцом. Во время тех свиданий ребенок плакал и не хотел идти. А затем бывший муж подал встречный иск против Дарьи — и добился отмены защитного ордера. С декабря 2020 он снова должен был забирать дочь к себе домой.
«Иногда, возвращаясь от отца, дочка рассказывала про новые попытки ее потрогать. Она говорила, что он обещал ее убить и подробно объяснял, как будет это делать. Избивал ее пару раз, без особых следов, только синяки», — вспоминает Дарья.
Она обращалась в российское консульство в Барселоне, но там, по ее словам, посоветовали «договориться» с отцом ребенка или уезжать из страны, что фактически равносильно похищению несовершеннолетней.
В феврале 2021 года Дарье удалось добиться, чтобы суд направил ребенка на повторную психологическую экспертизу. Это было на неделе, когда она была у отца. Все это время пообщаться с дочерью не получалось — поговорить по телефону он не давал, а в школу не возил. Повидаться с девочкой у Дарьи получилось только на следующий день после обследования. Когда она пришла забрать ее из школы, то увидела огромный синяк на ее лице дочери и ноги фиолетового цвета. Дочь объяснила, что ее избил отец «за то, что я все рассказала». Суд вновь выдал бессрочный защитный ордер. Но сейчас Дарья опасается, что бывший муж сумеет и во второй раз его обжаловать.
В Испании добиться защитного ордера в случае насилия над ребенком — редкость, хотя такая возможность и предусмотрена законодательством. По данным Генерального совета судебной власти Испании, только 3,1% дел о гендерном насилии в стране заканчиваются приостановкой режима посещения мужчин, которые жестоко обращались со своими женами. И только 5,2% судей принимают решение о лишении опекунства и задержании агрессоров в качестве меры предосторожности для защиты несовершеннолетних. Сейчас Дарья готовится к новым судебным заседаниям.
«Женщин выставляют сумасшедшими»
История Дарьи — не редкость для Испании. Похожие дела годами рассматриваются в судах по всей стране. Кастилья-ла-Манча, Каталония, Страна Басков, Андалусия — сложно найти регион, где женщины бы не столкнулись с невозможностью прекратить встречи биологических отцов с детьми, несмотря на многократные акты насилия над несовершеннолетними. Во многих случаях заявления женщин о сексуализированном насилии над ребенком приводили к лишению матерей — а не отцов — родительских прав.
Сильвия Акилес из Барселоны в 2015 году заподозрила сексуализированное насилие над старшей дочерью от биологического отца. Она рассказала «Утопии», что за пять лет судебных разбирательств ее лишили родительских прав, а детей — пятилетнего сына и семилетнюю дочь, — разлучив друг с другом, отправили в центры содержания несовершеннолетних, чтобы подготовить к передаче в семью отца. У Сильвии осталось лишь право видеться с детьми один час раз в две недели в пунктах встречи.
Лаура из пригорода Барселоны обратилась к психологу местной службы по борьбе с жестоким обращением с детьми (UFAM) сразу, как только трехлетняя дочь рассказала, что отец пытался просунуть пальцы в ее интимные органы. В отчете психолог настаивает, что мать «болезненно озабочена разрывом родственных связей с отцом». Лаура добивается через прокуратуру возобновления расследования о жестоком обращении, но суд вновь закрывает дело и отправляет его в архив. Так происходит трижды: прокуратура — возобновление расследования — суд закрывает дело. Все эти годы ребенок продолжает каждые две недели ночевать у отца, как предусмотрено режимом свиданий. В 2017 году суд передал отцу исключительную опеку над ребенком, хотя семилетняя девочка заявила в суде, что он ее избил.
В 2016 году Эстер, родом из Доминиканской республики, живущая в Мадриде 15 лет, рассталась с биологическим отцом своей дочери. Причина в психологическом насилии, частых оскорблениях и угрозах со стороны мужчины. На момент расставания дочери было два года. Через несколько месяцев она стала замечать у ребенка признаки «сексуализированного поведения» — попытки мастурбации с использованием различных предметов, однажды дочка стала напевать песенку с эротическим содержанием. Эстер нашла видео этой музыкальной композиции в Youtube: видеоряд содержал сцены секса. Дочка, насколько могла в свои неполные три года, рассказала, что смотрела это видео у папы дома. Эстер попыталась поговорить с ее отцом, но тот отказался обсуждать эту тему.
В три года девочка смогла рассказать матери, что перед сном отец ее часто щекочет, трогает за гениталии и прикасается эрегированным половым членом. Это был шок для Эстер. «Я сама юрист и знаю, что прежде чем кого-то обвинять, необходимо собрать доказательства. Мы пошли к педиатру, где дочка все рассказала. Врач составил заключение и направил его в правоохранительные органы. Так запустился судебный процесс», — вспоминает Эстер в разговоре с «Утопией».
Спустя месяц отца девочки задержали, но всего лишь на несколько часов: «Его отпустили на свободу, дело закрыли, даже не допросив меня, не проведя психологическую экспертизу дочери». Эстер обращалась с дочерью к нескольким психологам и каждый раз узнавала все новые подробности о насилии. Но в суде отказались принимать результаты осмотров, сделанные сторонними психологами. «Рассказ матери не заслуживает доверия», — резко сказал прокурор Эстер, приняв ее за адвоката со стороны истца.
Женщина стала готовиться к апелляции — собирать документы, доказательства инцеста, результаты осмотров, подтверждать процессуальные нарушения. Она отказалась отпускать дочь одну с отцом. И тот подал против Эстер шесть судебных исков, в которых обвинил ее в манипулировании ребенком, невыполнении режима визитов и похищении. В июле 2017 года суд постановил лишить Эстер родительских прав и передать опеку над ребенком отцу. Три месяца она ничего не знала о дочери. Все так же через суд она добилась права видеться с ребенком в центрах встречи. С тех пор прошло почти четыре года. Эстер продолжает видеться с ребенком лишь три часа в месяц. Во время карантина в 2020 году Эстер несколько месяцев не могла ничего узнать о жизни дочери. Отец ребенка заблокировал ее во всех мессенджерах и запретил педиатру рассказывать матери о состоянии здоровья ребенка.
«Сам термин синдром родительского отчуждения не используют, но он читается между строк во всем, что говорят женщине. Матерей высмеивают, выставляют сумасшедшими», — рассказывает Эстер.
«В пунктах встречи с матерями обращаются как с сумасшедшими, а отцов считают прекрасными опекунами. Ни у кого нет сомнений, что это мать плохая. К матери не применяется презумпция невиновности, зато отцу верят на слово», — делится похожими впечатлениями Сильвия Акилес.
Дело Infancia Libre
В 2019 году в Испании полиция задержала четверых женщин, обвиняемых в неисполнении судебных постановлений о режиме визитов отцов и подаче ложных заявлений о сексуализированном насилии в отношении детей. По данным национальной полиции, женщины объединились в ассоциацию защиты прав детей Infancia Libre и действовали как «преступная организация». Доказательством преступного сговора следователи посчитали тот факт, что женщины обращались к одним и тем же специалистам в области юриспруденции и психологии.
В материалах следствия также отмечалось, что женщины были связаны с левоцентристской политической партией Podemos, которую они консультировали. Партия активно выступает за гендерное равноправие, феминизм и борьбу с насилием.
В 2020 году состоялись суды по делу женщин из Infancia Libre. Всех задержанных признали виновными в похищении детей и подаче ложных заявлений. Не убедило суд даже то, что некоторых мужчин ранее уже признавали виновными в семейном насилии. Одно из судебных решений прокомментировала представительница городского совета Мадрида Иса Серра. Она отметила, что наблюдает типичный пример «патриархального правосудия» и кампании «крайне правых», которые пытаются «укрепить миф о множестве ложных заявлений о насилии».
Ведьмы и террористки
Утром 30 марта 2019 года наряд полиции ворвался в квартиру Марты в Мадриде (Имя изменено по просьбе женщины из-за судебных разбирательств — «Утопия».). Под дулом пистолета полицейские задержали женщину, а позднее предъявили ей обвинение в похищении ребенка. «Полицейские говорили мне, что я террористка и ведьма», — вспоминает она.
За два года до этого Марта уехала из родного города вместе с новым мужем, дочерью и сыном от первого гражданского брака. Бегству предшествовали долгие годы судебных разбирательств из-за физического и сексуализированного насилия биологического отца над ее сыном.
Марта рассталась с ним в 2010 году, когда мальчику было два с половиной года. Поначалу Марте казалось, что им удалось сохранить хорошие отношения ради ребенка. Отец приезжал и забирал сына, когда ему хотелось. Но все изменилось, когда мальчику исполнилось четыре года, и он начал рассказывать о своих поездках к отцу, что тот делает с ним, как они проводят время. Сейчас она полагает, что психическое расстройство, которое было диагностировано сыну в два года, тоже связано с сексуализированным и физическим насилием, которому он подвергался.
Узнав о домогательствах, Марта, которая уже была замужем за другим человеком и ждала ребенка, решила запретить отцу видеться с ребенком и обратилась в центры помощи пострадавшим от насилия. Там ей сказали, что случаи сексуализированного насилия в семье очень сложно доказать и посоветовали не заявлять на отца ребенка в полицию. «Мне говорили, что если я подам заявление на отца, то он подаст иск в суд для установления режима свиданий с ребенком. Пока этого не произошло, проще тянуть время и не передавать ему ребенка. К тому же близился срок родов», — рассказывает Марта. Она последовала этим советам.
За полгода, пока мальчик не виделся с отцом, его состояние резко улучшилось, и в 2012 году диагноз психического расстройства сняли. Она называет это «знаковой ситуацией», так как снимают диагноз достаточно редко. Тогда же Марта узнала, что отец ребенка подал против нее иск — об установлении совместной опеки с режимом посещений. В заявлении он обвинял женщину в манипулировании сыном против него, а психическое расстройство назвал результатом плохого ухода со стороны матери.
В 2013 году сначала допросили ее, потом ребенка. В отчете прокурор указал, что рассказ мальчика не дает повод сомневаться в правдивости его слов, и запросил у судьи защитный ордер. Вопреки отчету прокурора судья встал на сторону истца и обязал Марту передавать ребенка отцу каждую субботу. Она отказалась выполнять это требование. В ответ отец ребенка подал против нее несколько десятков исков о неисполнении режима посещений. На следующее судебное заседание Марта принесла пачку документов — отчеты о признаках сексуализированного насилия от педиатра и психолога, заявление от школьного учителя. Но судья не принял их во внимание и снова постановил, чтобы Марта обеспечила право отца на свидания с сыном.
К 2017 году за плечами у Марты — десятки судебных заседаний, сотни исков от биологического отца ребенка и полное разочарование в судебной системе. Она решается на переезд в другой город, по сути — на побег. Так она проведет еще два года, пока к ней в квартиру не ворвется вооруженный наряд полиции.
После ее задержания в марте 2019 года, суд лишит ее опеки над сыном, передав его в руки отца, и запретит свидания с ребенком. «Все это время я не знала, как он, где живет, что с его здоровьем, в какой школе учится, вообще жив ли он — ничего». Только спустя полтора года ей разрешат — после череды судебных заседаний — увидеть сына в центре встреч. Марте удалось добиться права узнавать у педиатра о состоянии здоровья ребенка: «Когда мне передали медицинские документы сына, я увидела, что ему диагностировали диссоциативное расстройство личности». Этот диагноз — один из самых частых у людей, подвергавшимся продолжительному и тяжелому физическому и сексуализированному насилию.
Во время одной из встреч с сыном Марта увидела на его руке огромный синяк и спросила, что с ним произошло: «Сначала он сказал, что его ударил отец, потом — что он упал со стула, потом — что ударился о шкаф». Она попыталась убедить сотрудников центра, что ребенка надо отвезти в больницу. На следующей встрече через две недели Марта узнала, что сына так и не показали врачу. И только спустя три месяца в отчете педиатра она прочитала, что мальчика все же отвезли в больницу, где ему диагностировали закрытый перелом. Так как рука не была вовремя зафиксирована, кости срослись неправильно, и теперь ребенку необходима хирургическая операция, говорилось в медицинских документах. Все это время мальчик продолжает жить с отцом.
Согласно судебному постановлению, Марта лишилась родительских прав на четыре года, а также должна выплатить отцу ребенка несколько тысяч евро в качестве компенсации за причиненный моральный ущерб. Сейчас Марте грозит два года и четыре месяца тюремного заключения. Дело еще будет рассматриваться в Верховном суде Испании, но Марта не питает иллюзий.
Согласно опросам, от 10 до 20% населения Испании подвергалось сексуализированному насилию в детстве. Подавляющее большинств случаев (85%) происходят в семейном окружении. По данным отчета Save The Children за 2017 год, средняя продолжительность сексуализированного абьюза над несовершеннолетними составляет четыре года. В большинстве случаев (86,6%) насильником выступает знакомый ребенку мужчина — отец, дядя, брат, дедушка, учитель, священник. Хотя 70% пострадавших рассказывают о насилии, в большинстве случаев им или не верят, или ничего не делают для защиты их половой неприкосновенности, говорится в отчете. До правоохранительных органов доходит только 15% случаев сексуализированного насилия.
Сексуализированное насилие, которому подвергаются дети в семье со стороны биологического отца, — одно из самых сложных и невидимых явлений, объясняет в своих статьях доктор социологических наук Искра Павес Сото. Насилие и инцесты запрещены, но они все еще существуют. Единственное, что удалось — это превратить само обсуждение этой темы в табу, считает Сото. Общество ничего не хочет знать про инцесты и говорить про это.
Заглавная иллюстрация: Дарья Иванова
