Елена, Луганск
Мы всю жизнь жили в Луганске, а моя мама до сих пор там. В 2014 году, когда все началось, я не могла уехать насовсем, поскольку у меня была несовершеннолетняя дочь, а вывезти ее без разрешения отца я не могла. К тому моменту, как начались боевые действия, мы уже долго не жили вместе. Знаю, что он ушел в ополчение.
Сначала я приехала в Москву на заработки. По профессии я медсестра, устроилась помощницей к пожилому тяжелобольному мужчине. Делала ему уколы, помогала по дому, готовила, убирала за 25 тысяч рублей.
Когда получила разрешение на вывоз дочери, устроила ее в рыбный техникум в Дмитрове. Там было нормальное общежитие, и я могла оплачивать учебу. Она до сих пор спит плохо и прячется от салютов и петард, хотя уже взрослая, 20 лет.
В 2014 году все началось внезапно — никто ведь не верил, что людей начнут убивать. В первые дни погибло очень много мирных жителей. Как в страшном фильме, по городу ездили грузовые машины с телами. Их брезентом накрывали, но ноги торчали все равно, а с них стекала кровь. Потом отключили газ, свет. Начались мародерства, насилие.
Еще до начала событий на Донбассе я устроилась оператором пульта охраны в частную компанию. Наш инженер устанавливал у клиента сигнализацию, я принимала вызов и отправляла по адресу сигнала тревоги помощь.
Какие только сообщения на пульт не приходили. Однажды человек в военной форме взорвал гранату в кафе, в другой раз некий вояка под дулом автомата заставил девушку сделать ему минет. Она вызвала меня по тревожной кнопке, а сказать ведь ничего нельзя, чтобы себя не выдать. Я слышала только его голос: «Соси, ****(собака)». Очень много было беспредела.
Мы жили с дочкой, которой тогда было 13 лет, и мужем-колясочником на четвертом этаже многоквартирного дома. Во время обстрелов моя мама с дочкой сидели в школьном подвале. А мы с мужем — в подвале нашего дома. За короткие промежутки между обстрелами мне надо было где-то набрать воды, приготовить еду на костре на улице и разнести всем близким по укрытиям.
В школьном подвале человек двести было. И еды на всех не хватало. Один раз нашли где-то заблудшую корову и прямо во дворе школы ее убили и освежевали, чтобы накормить детей.
Я до сих пор не могу слышать салют — меня колотит, слезы бегут и хочется спрятаться. А если я на улице в это время окажусь, то бегу прочь. Сейчас я наконец оформила РВП (разрешение на временное проживание), но этот статус не дает мне право перевезти в Россию маму.
В России у меня родилась вторая дочка, сейчас ей два года. Мы работаем вместе. Так и пишу. «Ищет работу мама с ребенком, медицинский работник, Луганская область: глажка, готовка, уколы, приходящая няня».Если разрешат хозяева, положу на диван спать, если нет, у нас коляска есть. Мы вдвоем живем, у старшей дочки уже своя жизнь, но она нам помогает, когда есть возможность.
Елизавета, Макеевка
Я живу с полуторагодовалой дочкой в Макеевке в 20 километрах от Донецка. Мнения по поводу происходящего разделились: кто-то считает, что нужно срочно уезжать. Но на границе огромные очереди, а у меня маленький ребенок.
Ехать с ней без необходимых вещей, коляски, которая занимает весь багажник, стоять всю ночь — это издевательство. Хотя здесь оставаться, конечно, тоже страшно: если с дочкой что-то случится, я себе этого не прощу.
Все близкие знакомые тоже остались здесь. Кто-то думает, что панику наводят, только чтобы люди поуезжали. Но большая часть понимает, что война длится уже восемь лет и что обе стороны уже давно готовы к наступлению.
Я нахожусь в Макеевке и слышу звуки взрывов, но где-то вдалеке, то есть до нас еще не дошло. Люди в панике скупают в магазинах все, что можно: свечки, бумагу, гречку. У банкоматов огромные очереди, люди поснимали все деньги, которые оставались на картах.
В 2014 году мне было 13 лет, и тогда я боялась намного больше — никто ни о чем не предупреждал, а рядом с нами разрывались снаряды. Сейчас людей предупредили о возможном обострении, но никто не знает, верить этому или нет. Хотя глава республики выступил с заявлением, люди уже привыкли, что затишье и не ожидают чего-то.
Хочу пожелать людям, которые уехали, чтобы все сложилось хорошо и они смогли вернуться в целые дома. А нам, оставшимся, желаю везения.
Андрей, Горловка
Маме сказали, что ее отпустят в эвакуацию в последнюю очередь. Она руководитель на предприятии Донбассэнерго, начальник самого большого участка газовой котельни, от которого зависят и школы, и детсады, и интернаты.
Вот уже 17 лет я живу в Москве и работаю здесь плотником. Каждый год езжу к родителям на праздники, в том числе на Новый год. В первый Новый год бомбили сильно. Днем вроде дети гуляют, все спокойно, а ночью начиналась стрельба, и там уже не разберешь, наши это или нет.
В другой раз я гостил у них на День шахтера. Это важный для нашего края праздник, ведь Донбасс — это шахтеры. Стояла жара, а ночью был ливень с громом, и под этот гром несколько снарядов прилетели в жилые дома. В ту ночь погибла мама моего друга, с которым мы сейчас работаем в Москве.
За последние восемь лет народ стал дружнее. Раньше могли мужики и подраться на дискотеке или в баре, и повздорить. Сейчас уже на такие мелочи никто не разменивается.
C мамой созваниваюсь каждый день. Вчера говорила, что ночь прошла без обстрелов, только танки и БТР спать мешали.
Редакция «Черты» благодарит за помощь в создании материала Комитет «Гражданское содействие» (признан иностранным агентом в РФ), помогающий беженцам и мигрантам.
