«Если ситуация коренным образом не изменится, то всех несогласных будут выдавливать и увольнять»
Преподавательница английского языка Ольга Лизункова уже больше полугода живет в Кыргызстане — в сентябре прошлого года она уволилась из филиала Нижегородского государственного инженерно-экономического университета в поселке Воротынец после того, как ее оштрафовали на 30 тысяч рублей за «дискредитацию» армии. По ее словам, на одном из уроков студенты спросили ее, как она относится к мобилизации, на что девушка ответила, что не надо брать повестки в военкомат, и назвала Владимира Путина «старым маразматиком».
Ольга начала говорить со студентами о политике еще до начала войны. Студенты знали про ее политическую позицию и живо интересовались ее мнением по многим вопросам.
Например, про обстрел роддома в Мариуполе — и Лизункова сказала им, что доверять информации Минобороны в том случае было нельзя. «Но я всегда уточняла: “Это ваше мнение, я не призываю вас думать как я. Это ваша позиция, и она должна быть только ваша, на нее не должны влиять. Вам показывают одну сторону, я показываю другую, дальше думайте сами в свое свободное время”», — отмечает Ольга.
Ольга высказывалась о происходящем в стране прямо — что идущая война ненормальна и преступна, что Путин — не царь и бог, что лесбиянки и геи — не отродье, что феминизм — не радикальное террористическое движениеВ начале апреля 2023 года депутат Госдумы Олег Матвейчев разработал законопроект о признании феминизма экстремистской идеологией. Параллельно этому в ее вузе на собраниях преподавателей руководство просило не разговаривать со студентами на указанные темы, а в холле главного здания на закольцовке показывали ролики на тему «Как отличить фейки от правды» — смотреть только программы Владимира Соловьева и верить только Министерству обороны.
По словам Лизунковой, у студентов вуза тоже быстро сформировался негласный запрет на обсуждение «неуместных тем» — считалось, что за такие разговоры могут лишить бюджетного места или вообще исключить.
Ольга продержалась до сентября — ее уволили после доноса одной из студенток и последовавшего штрафа за «дискредитацию» российской армии. В тот же день замдиректора пригласил Лизункову на беседу, где начал отчитывать ее, стыдить и пугать «иноагентством». По словам Ольги, тогда к ней пришло «озарение», что работать в университете она больше не хочет. На следующей день она подала заявление об увольнении, по указанию руководства ее рассчитали одним днем без отработок. Еще через несколько дней ей позвонила полиция и пригласила на составление протокола. Ольга предполагает, что таким образом замдиректора решил отомстить ей за ее увольнение.
В то же время, другие учащиеся вуза стали собирать подписи для петиции с требованием восстановить преподавателя. Однако руководство вуза пригрозило тем, кто открыто поддержал Лизункову, — «вам же хуже будет».
Еще один преподаватель, не боящийся говорить со студентами о войне, Вадим (имя изменено) по-прежнему работает в Новгородском государственном университете имени Ярослава Мудрого. Сейчас за его позицию руководство вуза лишает его финансирования исследований и научных командировок. Вадим занимается археологическими раскопками и по совместительству преподает вспомогательную историческую дисциплину — и еще до войны прямо говорил о своих оппозиционных политических взглядах. По его словам, сейчас он старается не говорить о войне в стенах университета и делает это только в социальных сетях.
«Я не ставлю перед собой цель кого-то переубедить. Все больше упирается в мое отношение к жизни, для меня свобода — одна из главных ценностей. У меня такая позиция давно, я был наблюдателем на выборах, участвовал в экологических проектах. Если что-то нехорошее происходит, то надо назвать это нехорошим», — считает Вадим.
При этом в образовательном процессе Вадим, по его словам, избегал какой-либо идеологизации исторических событий, напротив, пытался донести до студентов важность работы с источниками и разной их интерпретацией.
«Критика источника — это основа исторического исследования, при этом она работает в любой сфере жизни — хоть ты новости читаешь, хоть инструкцию к лекарствам. Этот навык помогает понять, где правда, а где неправда, и я этот навык активно продвигал, — вспоминает педагог. — Я как преподаватель, историк и научный сотрудник получаю зарплату за то, чтобы выяснять истину. Моя работа исследовать прошлое и учить других искать эту истину».
Научную деятельность Вадима в вузе стали ограничивать после того, как в этом феврале его оштрафовали за антивоенные посты в «ВКонтакте». По его словам, когда он подал документы на командировку в соседнюю область, ему ее не одобрили. И пока Вадим пытался выяснить причину отказа, он узнал, что появилось распоряжение «сверху» — не одобрять ни командировки, ни заявки на исследования археолога. В это же время в вузе появился так называемый «Этический кодекс», запрещающий сотрудникам Новгородского университета критиковать президента и вести «антироссийскую агитацию».
«Если ситуация коренным образом не изменится, то всех несогласных будут выдавливать и увольнять. Это уже происходит, но будет шире. У меня нет желания уходить, я буду всегда гнуть свою линию. Я работаю в вузе много лет. Должен остаться я, не они», — категоричен преподаватель.
«Остальных выбрасывают на улицу»
Преподаватели с антивоенными взглядами сталкиваются с ограничениями в работе и в московских вузах, в том числе тех, которые еще совсем недавно свободолюбивыми. Александр (имя изменено) — преподаватель НИУ ВШЭ. За последний год из некогда «самого либерального вуза страны» уволили за антивоенные высказывания по меньшей мере 15 преподавателей, а тех, кто хотел уехать из страны и преподавать дистанционно, заставляли проходить специальную комиссию, без одобрения которой оформить документы для удаленки невозможно.
По словам Александра, эта процедура появилась еще во времена пандемии — чтобы преподаватели не злоупотребляли дистанционкой, им нужно было писать заявление на имя проректора, которые либо давал разрешение, либо не давал. «Мне повезло – мне по какой-то причине дали. Многим коллегам почему-то отклонили и им пришлось либо увольняться, либо брать отпуск за свой счет», — вспоминает Александр.
После начала войны сотни ученых и преподавателей, по словам Александра, уволились сами, были закрыты сразу несколько научных центров, под вопросом оказались программы многих курсов, а также профессиональное будущее некоторых сотрудников. Кроме того, после принятия закона о «ЛГБТ-пропаганде» по факультетам стала ходить методичка, в которой указывалось, что нужно понимать под «гей-пропагандой» и как ее пресекать. В конце марта издание «Проект» это подтвердило.
Александр, тем не менее, продолжает в своей работе пытаться быть честным перед студентами. «За долгое время преподавания у меня выработалась собственная методика подачи материала и сложился более-менее однородный перечень тем. После полномасштабного вторжения России в Украину 24 февраля 2022 года я практически ничего не менял. Я продолжаю обсуждать со студентами те же темы и разговариваю с ними тем же языком, ничего не скрывая и не сглаживая. Просто из-за наступивших перемен обсуждаемое, конечно, выглядит по-другому. Если раньше мы обсуждали российскую политику памяти или сталинизм, то почти ни у кого таких прямых аналогий с сегодняшней Россией не возникало, а сейчас они есть. Но если кто-то напрямую это озвучивает, я никого не прерываю и не ругаю — я даю возможность высказаться всем и готов всегда ответить на любой вопрос», — говорит он.
Он добавляет, что на парах речь о войне заходит редко, но если это происходит, то студенты относятся ко всему с интересом и одновременно сочувствием, задают вопросы. Видно, что им хочется поговорить, но из-за участившихся репрессий им очень страшно. Доносов на него пока не было.
Но угроза санкций за такие разговоры в вузе вездесуща, продолжает преподаватель, — и чаще всего это кончается увольнением. Для этого руководству достаточно просто не продлить финансирование центру или лаборатории на будущий год или сильно срезать его, чтобы денег на зарплаты хватало только двум-трем сотрудникам. — «остальных выбрасывают на улицу». Так было с Институтом советской и постсоветской истории, утверждает Александр. При этом массовые политические увольнения в вузе были и до войны и уже тогда были поставлены на поток.
«Лучший метод воспитания — это исключительно личный пример»
Юлия (имя изменено) работает в одном из университетов Улан-Удэ и преподает предметы юридического круга. По ее словам, после 24 февраля каких-либо распоряжений сверху преподаватели не получали — их лишь информировали о том, что в городе проходят патриотические мероприятия, но участвовать в них не заставляли.
В самом вузе, по словам Юлии, почти ничего не изменилось, стала заметна лишь общая усталость от плохих новостей и страх коллег и студентов «сказать что-то лишнее».
При этом учащиеся все равно интересуются позицией преподавателя и иногда задают вопросы. После того, как Юлия назвала происходящее в Украине «совершеннейшим безумием и преступлением», и ответила студентам, что ей очень стыдно и больно за свою страну, в прокуратуру поступило заявление на ее имя с жалобой — от одного из студентов, который, по мнению Юлии, сделал это «скорее из хулиганских побуждений». Однако, как признается женщина, для нее все закончилось «благополучно». Пока прокуратура направляла запрос в университет, пока собиралась комиссия, а полиция проводила проверку и лингвистическую экспертизу, срок для привлечения к административной ответственности истек, и Юлия продолжила работать в вузе.
Для Юлии, как и для других преподавателей, принципиально важно развить в студентах навык критического мышления — но напрямую требовать анализировать какие-то актуальные инфоповоды она не хочет, чтобы не подвергать риску себя и студентов. Но вопрос о том, насколько вообще можно верить новостям государственных СМИ, ей на занятиях проговаривался и обсуждался, отмечает она.
Большая часть студентов, как утверждает Юлия, не обращают внимания на военную повестку и надеятся, что она их никак не коснется. Однако пассивной поддержки власти стало меньше — например, еще год назад весомая часть студентов прикрепляла себе на одежду георгиевскую ленточку перед майскими праздниками, теперь таких людей единицы, а официозные новости встречаются «усмешкой либо закатанными глазами».
Преподаватель продолжает считать, что сотрудники вузов могут и должны влиять на отношение студентов к войне.
«Лучший способ информирования, лучший метод воспитания — это исключительно личный пример. Иногда даже не обязательно проговаривать что-то словами, чтобы стало понятно, что ты думаешь по тому или иному поводу. И мне кажется, сейчас, когда изо всех сил стараются создать иллюзию массовой поддержки этой так называемой “спецоперации”, это особенно важно», — считает Юлия.
«А если бы десять директоров школ сказали — мы это делать не будем?»
Сергей Чернышов — преподаватель в педагогическом вузе Новосибирска и директор частного «Новоколледжа». Он готов отстаивать свободу своего образовательного учреждения до последнего — а делать это приходится постоянно с самого начала войны. К нему в колледж из местного Минобра сразу стали приходить методички «Разговоров о важном», предложения показать студентам ролики на YouTube о том, «как нацисты засели в Киеве и 8 лет бомбили Донбасс», а местное ВГТРК хотело позвать в колледж неких «общественников, которые расскажут о структуре нынешнего момента». Но до сих пор Сергею удавалось оградить образование в своем колледже от пропагандистского компонента.
«Все эти “Разговоры о важном”, поднятия флагов — это все до сих пор в России необязательно. Все, что обязательно, написано в федеральном законе об образовании и в федеральных государственныx образовательных стандартах. Письма, методички, все что угодно — это все из серии необязательных требований. А все, что не обязательно — мы и не делаем», — отмечает Чернышов.
В ответ региональная администрация может лишь раздражаться, уверен директор колледжа. Это уже произошло — «Новоколледж» перестали звать на межобразовательные совещания и открытия, а потом перестали подписывать рекомендательные письма для грантов на финансирование. При этом ни родители, ни сами студенты, утверждает Сергей, ни разу не пожаловались на колледж, в основном это делали «неравнодушные городские сумасшедшие». Например, 27 июля на «Новоколледж» пожаловались из-за сказки «Гадкий утенок», рассказанную на дне открытых дверей. Авторы жалобы попросили проверить Чернышова на «антироссийскую антигосударственную пропаганду и навязывание учащимся и абитуриентам либеральных ценностей». А в январе этого года Сергея обвинили в «прививании пацифизма» за то, что он свозил своего сына Федора в Грузию.
Но как преподаватель Чернышов не видит смысла в том, чтобы целенаправленно говорить со студентами о войне —во-первых, «потому что студенты и сами все прекрасно понимают», а во-вторых, — война уже покалечила множество судеб, у части учащихся на фронте погибли родственники, и говорить им, что они погибли ни за что просто бесчеловечно.
«Вот недавний случай, мальчика, несмотря на его отсрочку, отправляют служить. И он сидит несчастный, дрожит, как осиновый лист. Конечно, его это волнует и, конечно, мы об этом поговорим, — размышляет Чернышов. — Надо понимать, что в аудитории может сидеть кто угодно. Там может быть человек, у которого вчера отец или какой-нибудь родственника погиб, и он приехал неделю назад “грузом 200”, а ты будешь рассказывать про то, что мы ведем бессмысленную войну».
Кроме того, отмечает Чернышов, что у студентов обычно больше источников информации, чем у среднестатистического россиянина. По его мнению, молодежи нет дела до «происков коллективного Запада», и она в любом случае лучше их преподавателей и ректоров, «которые подписывают письма в поддержку войны, потому что за свою жопу боятся».
«У нас в одной школе начал бастовать 3 “А” класс из-за того, что там есть одна сумасшедшая родительница, которая всех достала. В один прекрасный день этот класс просто взял и весь не вышел на учебу, кроме ее ребенка. Представляете, они 3 недели не посещали школу. Их звали, к ним приходили прокуроры, они сказали — мы не выйдем, пока вы нас не оградите от этой сумасшедшей. И вся эта огромная махина — прокуратура, Следственный комитет, департамент образования мэрии — ничего не смогли с ними сделать. В итоге это закончилось тем, что в этой школе сменился директор. А если бы десять директоров школ сказали — мы это делать не будем? Какая бы это была проблема. А если бы десять ректоров вузов сказали открыто: что вы делаете вообще, вы там в себе? Кажется, это была бы совсем другая история», — полагает Сергей.
