Поможет кто-то другой
Однажды зимой в Новосибирске Алексей А. увидел, как на крыльце ночного клуба мужчина избивает девушку. Вокруг толпились люди. Алексей не сразу вмешался, «думал, что кто-то еще поможет девушке». За нее попытались вступиться случайные прохожие — пожилые мужчина и женщина. Но мужчина орал, чтобы они не лезли и что девушка ему изменила.
«Девушке так никто и не помог. Я крикнул, чтобы парень убрал руки и что если он еще раз ее тронет, то получит, — вспоминает тот вечер Алексей. — Попытался вразумить его, предложил отойти и спокойно поговорить, а девушке велел уходить». По его словам, он попытался «психологически воздействовать» на агрессора: «Зачем тебе гулящая девушка? И вообще, какая бы она ни была, ты не имеешь права поднимать на нее руку. Своими действиями ты делаешь только хуже. Она может заявление написать, тебя посадят, а она и дальше будет гулять, с кем хочет и как хочет». Эти слова отрезвили агрессора, а девушка успела поймать такси и уехать.
В Санкт-Петербурге Мария К. не смогла пройти мимо уличной драки и даже попала под раздачу. Она увидела, как возле автобусной остановки трое мужчин повалили на асфальт четвертого и стали избивать его ногами. На остановке в тот момент были люди, но никто не попытался вмешаться.
«Я испугалась, что мужчину могут просто забить до смерти — он уже потерял сознание. Начала кричать, чтобы ему помогли и что это не по-мужски, нападать втроем на одного, — рассказывает Мария. — Стало жутко от того, что сейчас на моих глазах убьют человека, жутко от равнодушия окружающих. Никто не реагировал на мои крики, пока я сама не стала оттаскивать одного из нападавших. Он сильно меня толкнул, я упала и больно ударилась бедром. Тогда и другие, наконец, вмешались. Когда приехала полиция, нападавшие уже убежали. Избитого забрала скорая».
В 1968 году американские социальные психологи Джон Дарли и Бибб Латане описали феномен, получивший название «эффект свидетеля»: чем больше очевидцев чрезвычайной ситуации, тем ниже вероятность, что кто-то придет на помощь пострадавшему. Сторонний наблюдатель считает, что помочь пострадавшим может кто-то другой, возможно, более компетентный, а ему не придется брать на себя ответственность, если вдруг вмешательство навредит.
Более свежие исследования выявили, что если пострадавший схож со свидетелем по каким-либо признакам (например, по возрасту, национальности, принадлежности к социальной группе) или когда очевидец и пострадавший знакомы друг с другом, то вероятность получения помощи намного выше. В 2019 году европейские ученые проанализировали записи с камер видеонаблюдения Великобритании, Южной Африки и Нидерландов и обнаружили, что в 9 из 10 случаев по крайней мере один очевидец пытался помочь пострадавшим от насилия. Причем вероятность вмешательства увеличивалась прямо пропорционально числу очевидцев. Немецкие исследователи отмечают, что эффект свидетеля снижается, когда очевидец воспринимает происшествие как опасное. Такие ситуации быстрее и яснее распознаются как «настоящие», вызывая больший уровень возбуждения и, следовательно, большее желание помочь.
При этом поведение свидетеля также зависит от разных факторов, ситуации и эмоционального состояния. Например, насилие может происходить на людной улице или в темном переулке, а агрессор — физически превосходить безоружного свидетеля.
«Вариантов много, и разные люди в одной и той же ситуации ведут себя по-разному: кто-то «не заметит» происходящего или будет молча переживать и ждать развязки для оказания помощи пострадавшему, кто-то подключит третьих лиц, например, полицию или случайных прохожих, чтобы совместными усилиями остановить акт насилия, а кто-то попытается остановить происходящее собственными силами — защитить жертву или вразумить человека, совершающего насилие», — говорит педагог-психолог, методолог Центра доказательного социального проектирования МГППУ Алексей Газарян. По его словам, зачастую ситуация, не всегда осознанно, считывается человеком как стрессовая. Каждый по-разному реагирует на стресс — сбегает или впадает в ступор.
Опасный контакт с агрессором
У конфликтов, которые приводят к насилию, часто криминальная природа, и вмешательство в них, даже с благородной целью, может обернуться против очевидца.
«Если вы, вступившись за пострадавшего, оттолкнете агрессора, а тот ударится головой и серьезно пострадает или умрет, доказать, что ваши действия не выходили за пределы допустимой обороны, будет достаточно сложно, — отмечает социолог, профессор НИУ ВШЭ Елена Рождественская. — Тем более, что личный или усвоенный из медиа опыт не прибавляет доверия к институтам, отвечающим за обеспечение правопорядка».
Адвокат, руководитель Центра защиты пострадавших от домашнего насилия Консорциума женских НПО Мари Давтян не советует вступать в физический контакт с агрессором — это опасно. Лучше вызвать полицию. «На одну из моих подзащитных на улице напал бывший муж. За женщину словесно заступился прохожий, и агрессор брызнул ему в лицо из перцового баллончика. Все могло кончиться еще хуже. Скорее всего, против нападавшего будет возбуждено уголовное дело: когда пострадал посторонний — шансов больше», — говорит Давтян.
Она рекомендует очевидцам держаться на расстоянии и не вступать в диалог с агрессивно настроенным человеком. «Лучше спросите у пострадавшего человека: “Я вызываю полицию? Мне кому-то позвонить? Вам нужна медицинская помощь?” Это немного ошеломит агрессора, который привык быть в центре внимания. Если он начинает идти на вас, спокойно и уверенно говорите: “Стойте. Не подходите ко мне. Я разговариваю не с вами, а с другим человеком”. Агрессор должен понимать, что вы реально вызовете полицию».
Психолог Алексей Газарян говорит, что одна из возможных причин бездействия очевидцев — страх за себя, зачастую небезосновательный. А мысли о собственной безопасности перекрывают или притупляют эмпатию, не каждый готов вмешаться, понимает, как это можно сделать, в том числе и физически, как снизить градус агрессии. «Речь не только про ценности, эмпатию и неравнодушие, но и про определенную подготовку. Впрочем, есть и другие причины: кто-то может думать, что таков закон джунглей и поэтому не вмешивается. Кто-то — что это личное дело участников процесса. Бездействие может быть связано с представлениями: дыма без огня не бывает, сам(а) нарвался(сь)», — добавляет психолог.
Виктимблейминг, то есть обвинение жертв в случившемся, связан с культурой силы: все решают власть и физическая мощь. Такая культура формирует в обществе отношение к насилию вцелом. И россиянам это совсем не чуждо: по данным соцопроса ВЦИОМ, почти половина людей в нашей стране считает, что подвергшийся насилию человек — провокатор и виновник произошедшего.
С 2006 года в США действует программа Green Dot по предотвращению насилия и дискриминации. Она обучает сотрудников образовательных учреждений, школьников и студентов тактикам косвенного или прямого вмешательства в потенциально опасную ситуацию. Среди них: устное противостояние агрессору, документирование (запись инцидента на видео), отвлечение (например, можно притвориться, что вы знакомы с жертвой), делегирование ответственности (попросить помощи у ближайшего авторитетного лица — например, охранника). Людей учат действовать совместно, работать не только с собственным эмоциональным состоянием, но и предпринимать действия, которые могут повлиять на происходящее. Сейчас эксперты Green Dot разрабатывают пилотный проект для детских садов. Программа уже вышла за рамки образовательных учреждений США. В 2017 году Вестминстерский университет стал первым университетом Великобритании, присоединившимся к этой инициативе. Исследования уже подтвердили, что программа значительно снижает уровень насилия, в том числе и сексуализированного.
«А вам что с этого?»
В детстве Анне И. и ее матери приходилось прятаться от отца по соседям: у него была шизофрения и в периоды обострений он даже пытался задушить дочь. Девушка говорит, что у нее нулевая толерантность к насилию над слабыми, особенно над детьми: «Я сама мама и даже мелкое бытовое насилие, которое у нас называют «воспитанием», для меня — дичь. Если на детской площадке родитель шпыняет, толкает или бьет ребенка, я обязательно подойду и спрошу: “Что вы делаете?” Обычно людям становится неловко, они берут детей и уходят, бурча под нос что-то вроде: “Не ваше дело”».
Адвокат Мари Давтян говорит, что свидетель насилия над ребенком может обратиться в опеку — тогда начнется проверка. Однако дети находятся в зависимости от родителей, поэтому могут отрицать факт насилия. А если семья внешне благополучная, вероятность того, что насилие окажется безнаказанным еще выше. В этом случае могут помочь аудио- и видеозаписи. «В нашей стране не налажена система работы с семьями по профилактике насилия. По факту у органов опеки две функции — ничего не делать (дело сестер Хачатурян, умирающие дети ВИЧ-отрицателей) или изъять ребенка из семьи. Но ведь в некоторых случаях достаточно просто поработать с родителями», — отмечает Давтян.
Муж разделяет взгляды Анны, хотя и воспитывался по-другому: его родители считают, что, если человек попал в беду, «он дурак, сам во всем виноват и не нужно ему помогать». Однажды супругам пришлось спасать девушку, которую избивал сожитель, и столкнуться с равнодушием соседей. Как-то возвращались домой и увидели на лестничной площадке плачущую девушку лет 20. Она сказала, что ее подругу запер в квартире и избивает молодой человек.
«Оказалось, это пара, которая жила двумя этажами ниже. В квартире громко играла музыка, и действительно были слышны женские крики, — вспоминает Анна. — Стали стучаться в дверь, на шум вышла соседка, вызвали полицию. Крики не утихали. Мы снова начали стучать в дверь. Парень открыл дверь, сказал: “У нас все нормально!” — и захлопнул обратно. Тогда на лестницу вышел еще один сосед и сказал, что мы сильно шумим и мешаем его ребенку спать — при этом громкая музыка из-за стенки и вопли его не волновали. Когда сказали ему, что там избивают девушку, он ответил: “А вам что с этого? Больше всех надо?» Наконец, приехала полиция, забрали насильника, а девушку всю в синяках забрала подруга».
Социолог Елена Рождественская говорит о глубинных социальных причинах, которые формируют базовые установки на невмешательство. Например, аномия — это состояние общества, при котором распадаются системы норм, гарантирующие общественный порядок. Аномия возникает при переходном состоянии общества от одних социальных порядков к другим. До революции в обществе главенствовал деревенско-общинный уклад, во многом он опирался на солидаризацию и поруку. Советская власть переформатировала его, введя коллективные формы ответственности. Затем наступила перестройка. Мы давно отошли от перестроечного периода и живем в постаномичном обществе, где опыт солидаризации узок или отсутствует. Сейчас люди, видя насилие, чаще предпочитают не вмешиваться или выбирают компромиссное участие, вроде «полицию вызову, но, если будут стучаться в дверь и просить помощи — не открою». «Строить новую этику на позициях свободного индивидуализма очень сложно: недоверие к социальным институтам в отсутствии личного опыта солидаризации запирает нас дома»,— говорит Рождественская.
«Теперь, даже если ее убивать будут — не полезу»
Соседи Татьяны Д. часто выпивали и дрались. Она и другие жители дома грозились вызвать полицию — на некоторое время это помогало их утихомирить. Когда дело дошло до поножовщины, Татьяна решила вмешаться и помочь соседке, но вскоре пожалела об этом: «Соседка с окровавленной рукой (видимо, она пыталась заслониться от удара ножа) выбежала на площадку и заорала: “Помогите!” Я перепугалась, что ее убьют, и вызвала полицию. В отделение забрали обоих супругов, но быстро отпустили: женщина не стала писать заявление на мужа. Когда она узнала, что я обратилась в полицию, пришла ко мне и начала орать, чтобы я не лезла в их семью. Что она любит мужа и что, если я еще раз вмешаюсь в их дела, они меня зарежут. Я была в шоке. После этого решила, что моя хата с краю, и теперь, даже если ее убивать будут — не полезу. Мне своя жизнь дороже. Да и я не могу спасти тех, кто этого не хочет».
Спустя некоторое время история повторилась: снова пьяная драка и крики. В этот раз полиция даже никого не забрала. Тогда одна из жительниц дома пошла к участковому писать заявление. Супругов вызвали по одному на беседу. Женщина вернулась первой и пошла с ножом к соседке, написавшей заявление. К счастью, обошлось только угрозами. Полицейские советовали не вмешиваться, мол, это дело семейное, женщина все равно заявление не пишет — а без него «буйного алкаша» не посадят.
Адвокат Мари Давтян подчеркивает, что по целому ряду преступлений — например, причинению среднего и тяжкого вреда здоровью — для возбуждения уголовного дела заявления потерпевшего не требуется. Достаточно заявления соседей, которые стали свидетелями преступления. Однако именно из-за отсутствия заявления потерпевшего полицейские часто отказывают в возбуждении дела.
Кроме того, по закону, полиция не имеет права деанонимизировать свидетеля. «По факту это делается регулярно: “На вас из 25 квартиры поступило заявление…”. К сожалению, в российском правовом поле в принципе защитить кого-то от насилия сложно», — резюмирует адвокат. Давтян рекомендует искать соратников среди жильцов дома: «Соседи могут успешно объединиться против насилия в подъезде. Я сталкивалась с этим на практике». Еще один вариант — развешивать по подъезду и бросать в почтовый ящик объявления о ближайшем кризисном центре, где помогают пострадавшим от домашнего насилия. Или развешивать информационные материалы, что делать, если вы стали свидетелем насилия.
«В России основной упор делается на практики помощи пострадавшим от насилия — это хорошо, но этого недостаточно, — говорит психолог Алексей Газарян. — Мы проходим, как это обычно бывает, логичные стадии. Вначале программы для пострадавших, затем для людей, осуществляющих насилие, и только потом работа со свидетелями. Но нужно искать способы консолидации свидетелей и повышения уровня их готовности, поскольку у них есть все возможности остановить насилие».
