«Мне было 13 лет, а ему 45. Это был мой дядя. Все происходило в его супружеской постели. Там я оставила свою невинность, уважение к себе и внутренний покой» (Соня, Твиттер)
«Я уже и не знаю, когда все началось и когда закончилось. Это происходило столько раз. Знаю, что мне было 7-8 лет… Я не знаю, почему он выбрал меня. Он сломал меня. Но то, что действительно нужно сломать, так это табу вокруг инцеста. Сломать медленно убивающее молчание» (Матильд, Твиттер)
«Мне было 6 лет, когда он начал меня трогать, в 15 я уже была “женой” отца, он насиловал и продавал меня, в 16 мне пришлось сделать аборт, чтобы избавиться от его ребенка, в 17 я все рассказала, и семья отвернулась от меня…» (Коринн, Твиттер)
Это лишь несколько историй из десятков тысяч. Многие люди долгие годы хранили молчание и решились рассказать о пережитом насилии только сейчас.
Каждый десятый
В конце 2020 года Международная исследовательская компания Ipsos по заказу НКО Face a l’inceste («Перед лицом инцеста») провела исследование. Оно показало, что 6,7 миллионов французов пережили в детстве инцест. Каждый десятый в стране. При этом, более 75% сексуализированного насилия над детьми совершается в семье. Только 10% переживших его обращаются в правоохранительные органы, и лишь каждое десятое заявление приводит к обвинительному приговору. Таким образом 99% насильников не получают наказания. А почти половина переживших инцест пытается покончить жизнь самоубийством. Почему французское общество обратило внимание на эту проблему только сейчас?
Молчание, окружающее инцест, обусловлено несколькими факторами: насильник запугивает ребенка, мало кто обращается в правоохранительные органы, тема табуирована и, наконец, многие пострадавшие забывают о пережитом насилии.
Частичная или полная амнезия возникает после серьезного травмирующего события: мозг не справляется с тяжестью происходящего, происходит диссоциация, воспоминания о событии сохраняются, но остаются недоступными в течение короткого или длительного периода времени. Когда человек находится в стабильной ситуации или переживает крайне важное событие, воспоминания могут вернуться.
По статистике французской НКО Mémoire Traumatique et Victimologie, полная амнезия бывает у 40% переживших сексуализированное насилие в детстве, частичная — у 60%. Причем она может длиться до 40 лет. События стираются из памяти и у свидетелей преступления из-за отрицания происходящего, например, у близких родственников, — это случается в 70% случаев.
Таким образом, если информация о преступлении и всплывает на поверхность, то часто это происходит много лет спустя и может быть слишком поздно. Например, во Франции срок давности истекает через 30 лет после наступления совершеннолетия жертвы, то есть преступник избежит наказания из-за того, что нарушение закона случилось слишком давно. Общественным организациям, борющимся за права переживших инцест, этой цифры удалось добиться не так давно — в 2018 ее увеличили с 20 до 30 лет.
После столь масштабной огласки и начала движения #metooinceste французские власти решили наконец принять меры. Президент республики Эмманюэль Макрон выступил с официальной речью, чтобы поддержать переживших инцест, сказав, в частности: «Мы слышим вас, мы вам верим».
За его словами последовали новые назначения в правительстве, Макрон пообещал ввести обязательные проверки в младших и старших классах, призванные выявить пострадавших и помочь жертвам инцеста. Власти также собираются предоставить бесплатную психологическую помощь пережившим сексуализированное насилие.
15 марта Национальная ассамблея проголосовала за поправки в Уголовном кодексе: установить «возраст несогласия» — 15 лет. То есть любые сексуализированные контакты с детьми младше 15 лет будут априори считаться преступлением. А в случае инцеста увеличить «возраст несогласия» до 18 лет. Окончательное принятие закона намечено на эту весну.
«Случаев насилия может быть гораздо больше»
Международная некоммерческая организация Face à l’inceste помогает пострадавшим более 20 лет. Последние изменения в законодательстве и общественном дискурсе — во многом именно их заслуга, ранее они уже смогли добиться, чтобы понятие «инцест» внесли как отдельное преступление в уголовный кодекс Франции.
Вице-президент организации Патрик Луазелер в разговоре с «Утопией» заявил, что пугающая статистика про каждого десятого француза, пережившего инцест, не вполне отражает реальность. Случаев насилия может быть гораздо больше. Он обращает внимание, что среди пострадавших 22% — мужчины, которые и сейчас редко рассказывают о пережитом сексуализированном насилии. Он добавляет, что правительство страны по-прежнему не считает проблему инцеста вопросом здравоохранения: «В отличие от рака или ДТП, у нас нет даже официальной статистики, плана предотвращения или раннего выявления такого рода преступлений».
Что реальные цифры таких преступлений могут быть существенно выше согласен и Лоран Буайе, глава и основатель другой профильной НКО Les Papillons («Бабочки»). Оба эксперта считают, что последние обещания Макрона хоть и дают надежду на изменения, но пока не предлагают конкретных мер властей. По мнению обоих правозащитников, предложенных поправок в законодательство недостаточно.
«Отрицание проблемы инцеста и сексуализированного насилия над детьми существует не только в семье, но и в обществе, и в Парламенте, — объясняет Луазелер. — Когда обсуждали законы о сексуализированном насилии, депутаты рассматривали исключительно случаи с совершеннолетними. Понятие изнасилования во французском Уголовном кодексе предполагает, что пострадавший мог быть согласен на половой акт, если не доказано, что он подвергался угрозам, физическому насилию, принуждению или неожиданному нападению».
Это определение относится ко всем пострадавшим вне зависимости от возраста. Таким образом, 11-летний ребенок (или младше) по умолчанию рассматривается как «согласный» на половой акт, если не подтверждено противное. С 2010 года под принуждением рассматривается разница в возрасте или подчиненном положении между насильником и пострадавшим. «Это несколько улучшает ситуацию, но все еще недостаточно, — комментирует Луазелер. — Авторы насилия продолжают настаивать на “согласии” детей и иногда добиваются своего в суде».
Еще один сложный юридический вопрос: как доказать насилие и привлечь к ответственности преступника, если человек обратился в полицию через десять или тридцать лет после пережитого?
По словам Лорана Буайе, доказать что-либо столько лет спустя, действительно, непросто: «Это сложная работа, предполагающая сбор показаний пострадавшего человека, допросы предполагаемого преступника, очные ставки, опросы соседей, перекрестные проверки и психологическую экспертизу показаний заявителя».
Иногда есть фото, видео, письма или другие свидетельства, задокументированные медицинские осмотры. А если речь о серийный насильниках, то чем больше времени проходит, тем больше жертв и вещественных доказательств вины, добавляет Луазелер.
Путь пострадавших от инцеста к достижению справедливости крайне тяжел еще и из-за предельной табуированности темы. Оба французских правозащитника убеждены: бесконечное замалчивание темы происходит из-за специфики внутрисемейного насилия. А семья — это фундамент общества.
«Семья очень важна для многих из нас, и невозможно представить или принять факт, что отцы, братья или другие родственники могут совершать такие преступления. Это сложная и болезненная реальность, но лучше смотреть ей в лицо, чтобы принять меры и защитить детей», — объясняет Буайе. — Борьба с инцестом дело не только государства, но и каждого человека: семья должна встать на сторону потерпевших. Только так можно будет добиться каких-либо изменений».
Что происходит с инцестами в России
В России понять масштаб случаев инцеста почти невозможно — такой статистики не существует. Одни из немногих цифр, которыми можно апеллировать, — исследование 2007 года по Северо-Западному региону, в котором участвовали чуть больше тысячи подростков. Результаты показали, что 14% юношей и 21% девушек сталкивались с той или иной формой сексуализированного насилия со стороны родственников.
Есть и официальная статистика МВД, по ней в 2019 году зафиксировали 14 755 преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы несовершеннолетних (по ст. 131-135 и 242 УК РФ). Но сексуализированное насилие в любой форме относится к латентным видам преступлений, а значит подавляющее большинство пострадавших, даже взрослых, не обращаются в полицию. У ребенка еще меньше возможностей сообщить о случившемся, поэтому статистика правоохранителей будет отражать лишь малую часть такого рода преступлений, объясняет Наталья Курасова, психологиня и координаторка просветительских программ Центра «Сестры», помогающего пережившим сексуализированное насилие.
«Мы совершенно точно знаем, что до обращения в полицию, до возбуждения дела и тем более до завершения суда и наказания преступников, доходит невероятно маленький процент случаев», — соглашается соосновательница «Тебе поверят», петербургского проекта психологической помощи тем, кто столкнулся с сексуализированным насилием в детстве, психолог Анжела Пиаже.
Законодательство в нашей стране тоже несовершенно. Сексуализированное насилие в нем прямо не определено: часть действий может попадать под уголовное право, часть — под административное, отмечает Екатерина Тягай, партнёр и руководитель практики Особых поручений коллегии адвокатов Pen&Paper. Значительное количество случаев, если речь не идет об изнасиловании или насильственных действиях сексуализированного характера, остается за рамками правового регулирования. Особенно, если такое насилие происходит в семье за закрытыми дверьми.
В России сроки давности для привлечения к ответственности по таким преступлениям — 15 лет. Но даже если с момента преступления прошло больше времени, можно заявить о случившемся. Предела для обращения в правоохранительные органы нет, и человеку не могут отказать в принятии заявления, подчеркивает Тягай.
Одна из главных проблем — дети и подростки далеко не всегда могут обратиться за поддержкой к близким, в полицию, а поддерживающего взрослого рядом может не оказаться. К тому же часто дети вообще не способны идентифицировать, что над ними происходит насилие, противостоять ему, понять, что кто-то из близких может представлять угрозу. «Получается, что только потом, в процессе работы психологов, психиатров и психотерапевтов с детьми может выясниться, что конкретно произошло. Плюс авторы сексуализированого насилия часто проживают совместно с детьми», — добавляет Тягай.
Недоверие системе
Российская правоохранительная система настолько дискредитирована, что многие стараются избегать ее и не обращаться, даже когда это необходимо. «Люди боятся полиции, боятся обращаться за помощью, не доверяют. Включается логика: “да нас по судам затаскают, ничего все равно не докажут, это бесполезно”», — комментирует Анжела Пиаже. Cистема работает неоптимально, и многие родители или опекуны всерьез взвешивают собственные силы и силы ребенка. Будет очень и очень непросто: придется столкнуться с неэтичным отношением, долгими и мучительными допросами. Не каждый на это решится.
Недавняя громкая история: 13-летней девочке за время суда и следствия пришлось 23 раза рассказать о пережитом многолетнем сексуализированном насилии, в том числе на очной ставке с четырьмя насильниками. Ее продолжают вызывать на судебное производство, несмотря на рекомендации экспертов исключить возможности встреч с предполагаемыми насильниками. Опекун ребенка обратился в ЕСПЧ, и суд коммуницировал жалобу.
Органы опеки, представители правоохранительных органов, психологи, педагоги часто не обладают специальными знаниями по работе с детьми, пережившими насилие, — объясняет Тягай. Ситуация зачастую сводится к попытке разобраться между взрослыми, не учитывая мнения самого ребенка и нанесенную ему травму. Анжела Пиаже добавляет, что необходимо модернизировать саму систему выявления, расследования, сбора доказательств и судебного делопроизводства, связанную с такими делами.
Крайне сложный сюжет при доказывании инцеста — ситуация слово против слова. «Взрослые часто убеждены: ребенок манипулирует или пытается привлечь к себе внимание. Взрослые и близкие сопротивляются тому, чтобы поверить в правдивость детских слов. Следы насилия могут очень быстро проходить, поэтому если не провести освидетельствование в кратчайшие сроки, зафиксировать их потом будет практически невозможно. И впоследствии будет почти невозможно доказать сам факт насилия», — считает Тягай.
Возможно ли #metooinceste в России
Франция долгие годы оставалась достаточно безразличной к проблеме инцеста, и новая волна публичного обсуждения настигла республику после #metooinceste. Российские эксперты считают, что в нашей стране такое движение едва ли возможно.
«Сейчас любой, кто решается публично рассказать об опыте пережитого сексуализированного насилия, рискует столкнуться с волной осуждения, агрессии и даже угроз. Представьте, сколько силы и смелости нужно иметь, чтобы рассказать об этом, если насильник — член семьи», — говорят в Центре «Сестры».
В России даже само слово «инцест» пугает людей — кажется, что такие случаи очень редки, подчеркивает Анжела Пиаже. Кроме того, подавляющее большинство переживших этот опыт сами находятся во власти табу и стигмы и не понимают, почему об этом важно говорить. По ее словам, прямо сейчас в нашей стране тема насилия в широком смысле не совсем понятна людям. Она острая, дискуссионная, бытовое насилие воспринимается на уровне «не нужно лезть в семью». И до сих пор у большинства очень низкая осведомленность о том, что такое сексуализированное насилие в отношении ребенка, насколько часты такие преступления, почему оно происходит в семье и за ее пределами, кто несет за это ответственность, какую помощь нужно оказывать, кто ее способен оказать и т.д. Люди боятся рассказывать о пережитом, ожидают, что столкнутся с непониманием и обвинениями.
Иллюстрация на обложке: Дарья Иванова / «Утопия»
