На баррикадах
«Омоновцы не видят людей в других, для них толпа — это работа. Они не выбирают, на чью сторону вставать. Как охранники в магазине: сидят, следят, чтобы товар не украли, если крадут — реагируют. Если омоновцам ставят задачу “вытеснить людей”, плевать, как это будет происходить. Ты будешь давить бабушек, женщин и детей, но выполнишь приказ», — рассказывает 24-летний Марк Майоров (Имя изменено по просьбе героя — Утопия.).
В 2016 году, после получения диплома юриста-бакалавра, он поступил на срочную службу в Отдельную дивизию войск нацгвардии оперативного назначения имени Дзержинского, где его и его сослуживцев специально тренировали разгонять митингующих.
Сейчас Марка сложно представить в военной форме: волосы аккуратно уложены гелем, на шее болтаются цепочки, в ухе — заживший шрам от серьги. Только конституция тела выдает, что пять лет назад парень целый год проходил в берцах вместо ботинок и тулупе вместо мантии. До политики что тогда, что сейчас парню дела нет.
В армии Марка научили стрелять, заводить танк «с толкача» и реагировать на митингующего, который кидает «коктейль Молотова». И не просто митингующего, а обязательно «проплаченного, продажного, общественно опасного провокатора-митингующего» — так «объясняли» на плацу.
По словам психолога Наиры Парсаданян, психологическая техника, когда на тренировках силовикам вместо реального соперника лепят «удобный» образ, называется дегуманизация — то есть, лишение субъекта черт, которым можно сочувствовать. «Те, кто идет в правоохранительные органы, скорее всего изначально социализированы и воспитаны в среде, в которой им транслировали позицию “свой — чужой”. Служба лишь укрепляет их в мнении, что они все делают правильно, а митингующие — нарушают закон».
Майоров вспоминает слова командиров, что из-за провокаторов в стране очень шаткая обстановка. Беспорядки, по его словам, преувеличивали: каждое утро солдатам говорили, что в Москве чуть ли не революция — готовили к выходу в свет.
Для срочников правила были просты: на вопросы не отвечать, людей не бить, без приказа не двигаться. Летом 2017 года Марк попал в оцепление на Красной площади во время акции «Он вам не Димон». Полдня не шевелясь просидел в машине, там же заснул из-за раннего подъема и проснулся от криков командира: «Нужно перекрыть Тверскую!»
«Мы бежали в полном обмундировании от отеля Four Seasons до Макдональдса на Тверской, — вспоминает Майоров. — Весь путь народ вокруг орал, какие мы *******, уроды, предатели и так далее. Но было не до стыда: думаешь только, когда уже можно будет поесть и поспать». Остаток дня Марк простоял в оцеплении в шеренге поперек улицы.
В интервью «Медузе» бывший полицейский рассказывал, что в оцепление ставили самых низких по званию или сильно провинившихся — стоять живым забором и пугать людей ударами палок о щиты.
Если человек изначально не был настроен на жестокость и применение силы, то, придя в силовые структуры, он становится перед выбором, объясняет Парсаданян. «Либо это настолько чуждо его концепции мира, что он не готов просто в этом во всем участвовать и будет уходить из системы, либо он рационализирует свое участие в насильственных действиях и оправдается: нужно кормить семью, все вокруг делают так же, я делаю хорошее дело», — говорит психолог.
По ее словам, в психологии различают термины «абьюзер» и «автор насилия» в зависимости от того, получает человек удовольствие от причинения насилия или мучается из-за внутреннего конфликта. Первым, говорит психолог, помочь практически невозможно, а со вторыми можно работать. Так же и с силовиками.
Выбор в сторону гуманности, приводит пример психолог, сделали силовики в Минске 14 августа во время демонстрации на площади Независимости. Тогда бойцы ОМОНа у Дома правительства Беларуси опустили щиты перед демонстрантами в знак солидарности. Митингующие встретили мирный жест аплодисментами, цветами и объятиями.
Однако российское законодательство фактически запрещает правоохранителям выказывать подобное «неуважение» к государственным органам. Если высказывания или действия вызывают сомнения в лояльности сотрудника внутренних дел, его могут уволить. «К сожалению, любая система не любит индивидуальности. Система будет эту индивидуальность либо выдавливать, либо уничтожать», — говорит Парсаданян.
Почему люди идут работать в МВД
По указу президента России, в органах внутренних дел могут работать до 894 тысяч человек, то есть один полицейский на 160 человек. Это вдвое больше, чем в США: там один полицейский приходится на 358 гражданских.
В ряды российского ОМОНа — особого подразделения полиции — к 2014 году вступили 25 тысяч человек. С 2016 года данные о численности и структуре ОМОНа скрыты — теперь это государственная тайна под грифом «Секретно».
Дарья Турченкова, бывший психолог МВД с 13-летним стажем, рассказала «Утопии» о ключевых факторах, которые приводят людей в полицию. Первый — семейная традиция. По ее словам, пример родителя, служащего в органах, актуален до сих пор, хотя порой старшие, наоборот, отговаривают от службы. Второй — возможность сразу трудоустроиться по специальности после окончания профильного вуза.
В начале службы среднестатистический сотрудник полиции получает 40 тысяч рублей в месяц. С повышением звания (лейтенант, майор, полковник, генерал) и увеличением стажа службы и выслуги лет увеличивается и зарплата. Кроме того, сотрудники получают надбавки за сложность выполняемого задания. Например, за разгон митингов на Болотной площади в Москве в декабре 2011 года оклады сотрудникам ОМОН увеличили на треть.
Также сотрудники полиции получают дополнительные льготы от государства: премии до 25% от основного оклада, выплаты за заслуги до 40% от основного оклада, ежеквартальные и разовые премии. Их обеспечивают пропиской, жильем и социальными льготами, бесплатной страховкой, медицинской помощью. Сотрудникам и их семьям полностью оплачивают аренду жилья и частично — отпуска. Отпуск у них также длиннее среднего — от 38 до 53 дней в год, вместо среднестатистических 28.
«У нас многие хотели пойти в ОМОН, — рассказывает Марк. — Для ребят, особенно из регионов, деньги платили довольно большие, но там действительно сложный отбор. Туда лохов не берут: нужно быть два метра ростом, отбитым наглухо и с той идеологией, которая им нужна. В ОМОН ищут людей, которые могут пойти и ни за что избить других людей, а таких так просто не найти».
Выйдя на пенсию через 13 лет службы — один год работы приравнивается к полутора годам стажа, — сотрудники полиции получают высокую пенсию и возможность приобрести квартиру за счет Министерства обороны. Это также сильный мотиватор для службы: в 2018 году численность личного состава МВД резко сократилась, так как сотрудники стали массово увольняться по выслуге лет, дающей право на получение пенсии. По заявлению Счетной палаты РФ, они опасались, что полицейская реформа повысит пенсионный возраст для сотрудников, и предпочли уволиться, чтобы не служить еще несколько лет.
Также на выбор профессии влияют и личные качества силовиков. «В ОМОН идут люди с уже определенным мировоззрением, с определенной концепцией себя и концепцией других, в которой другие — это объекты», — считает Парсаданян. По ее словам, изменить такую модель поведения иногда практически невозможно.
Однако дегуманизирующее мировоззрение может вступать в конфликт с внутренним, из-за чего человек будет разрушаться: ожесточаться, черстветь и терять эмпатию, поясняет психолог.
Чем опасна профессиональная деформация у силовиков
В полицейской психологии особое внимание уделяют профессиональной деформации сотрудников органов внутренних дел. По словам Дарьи Турченковой, в органах сложно найти человека, который бы сохранил «до-полицейскую» картину мира.
«Профдеформация может проявляться в приобретенной эмоциональной холодности, снижении отзывчивости и повышении пессимистичности, — поясняет она. — Это происходит из-за того, что рядовые сотрудники полиции все время сталкиваются с изнанкой общества, видят плохие стороны в людях и работают с негативом».
По данным Санкт-Петербургского университета МВД, существеннее всего на работе сотрудников полиции сказывается изменение мировосприятия. Полицейские искаженно воспринимают события, из-за чего не могут адекватно оценить и спланировать, что делать и в стандартной, и в экстремальной ситуации.
Из-за профессиональной деформации происходят и ситуации неоправданной жестокости в отношении гражданских лиц, тем более в стрессовых ситуациях, отмечают в СПбУ МВД. Так, во время акции в поддержку оппозиционного политика Алексея Навального в Петербурге 23 января полицейский ударил 55-летнюю Маргариту Юдину.
Силовики уводили задержанного, Юдина вышла к ним навстречу и спросила, за что его схватили. В ответ один из них ударил женщину ногой в живот с криком: «С проезжей части!» Женщина ударилась головой об асфальт, врачи диагностировали у нее сотрясение, закрытую черепно-мозговую травму и гематому затылка.
Свой поступок полицейский оправдал тем, что за несколько минут до этого его «залили газом», а забрало шлема запотело, хотя на записи удара видно, что оно было поднято. Женщина подала заявление в Следственный комитет, однако на момент публикации статьи никакого наказания за проступок полицейский так и не получил.
Бывший полицейский и администратор паблика «Омбудсмен полиции» Владимир Воронцов рассказывал в интервью «Медузе», что каждый сотрудник на акции протеста сам решает, применять насилие к демонстрантам или нет — начальство может только дать вводные установки. При этом, во всех положениях закона и устава указано, что, если приказ начальства противоречит закону, сотрудник должен руководствоваться не приказом, а законом. То есть он обязательно должен сам оценивать ситуацию и действовать исходя из положений закона.
У применения физической силы и спецсредств должна быть правомерная цель, объясняет Воронцов. Закон позволяет применять спецсредства, только если несиловые методы не обеспечивают выполнение задач. Если же человек не оказывает сопротивления, а его все равно бьют — это превышение полномочий.
На многочисленных видео с акции 2 февраля видно, что полицейские и сотрудники ОМОНа жестоко избивают протестующих и журналистов, которые не выкрикивают лозунги, не проявляют агрессии и не совершают насилия в отношении силовиков. В Петербурге полицейский применил электрошокер к мужчине, который не сопротивлялся при задержании. В Москве полицейский ударил дубинкой по лицу корреспондента Real Viewer Федора Худокормова, который был в жилетке «Пресса» и с камерой в руках, за попытку показать удостоверение журналиста.
Психолог Турченкова отмечает, что профдеформация у полицейских в первую очередь опасна тем, что у большинства из них есть постоянный доступ к оружию. «Сотрудники постоянно видят и трогают оружие, и оно становится для них нормой. И для них нормально решить проблему, используя привычное для их картины мира средство», — рассказывает она.
Примером стала ситуация на митинге 31 января в Петербурге, когда полицейский направил табельный пистолет в сторону толпы протестующих. По словам эксперта, такой поступок — критичен для сотрудника органов. С точки зрения психолога МВД, это было нарушением закона «О полиции» и должно было повлечь за собой не только обязательное наблюдение у психолога, но и более серьезные меры. Однако в МВД действия полицейского назвали «обоснованными и законными».
«Для [силовиков] митингующий — априори враг, как бы он себя ни вел. По их мнению, он получает заслуженную порцию насилия, — говорил «Медузе» Воронцов. — Для них неважно, насколько перегнул палку сотрудник. Есть свои, есть чужие — вот и все».
Фото на обложке: Елена Лукьянова / «Новая Газета»
