Рассылка Черты
«Черта» — медиа про насилие и неравенство в России. Рассказываем интересные, важные, глубокие, драматичные и вдохновляющие истории. Изучаем важные проблемы, которые могут коснуться каждого.
Спасибо за подписку!
Первые письма прилетят уже совсем скоро.
Что-то пошло не так :(
Пожалуйста, попробуйте позже.

«В 14 лет дочь пришла и сказала, что она мальчик»: родители трансгендерных подростков — о сомнениях, принятии и жизни в современной России

Читайте нас в Телеграме

Кратко

Растить девочку, а потом внезапно узнать, что это — мальчик. Пережить первый шок, узнать больше о трансгендерности, избавиться от стереотипов. Столкнуться с непониманием и осуждением родственников, научиться не обращать внимание на мнение окружающих. Жить, зная, что государство считает твоего ребенка врагом, и бояться каждый раз, когда он выходит на улицу в той одежде, которая ему нравится. И несмотря ни на что — любить и всегда продолжать поддерживать своего ребенка. «Черта» рассказывает, каково это — быть родителем ребенка, которого не принимает мир вокруг. 

С Викторией* мы встречаемся на скамейке безлюдного лесопарка на окраине Москвы. Для встречи выбираем время посреди дня, когда детей нет дома, и у женщины есть немного времени побыть наедине со своими мыслями и настроиться. Перед интервью она предупреждает, что разговор будет эмоционально тяжелым.

У Виктории самая обыкновенная семья: муж айтишник, сама она не работает и растит двоих детей — 14 и 17 лет. Мы будем говорить о старшем ребенке, который предпочел бы, чтобы о нем говорили в мужском роде — хотя родился он девочкой.

До того, как старший ребенок пошел в среднюю школу, Виктория не сталкивалась с темой трансгендерности: ни среди ее близких, ни даже в самом широком кругу знакомых она не встречала таких людей. «Видела только трансвеститов в Таиланде, но это же просто шоу. Для меня было странно, что человек добровольно может что-то сделать со своим телом», — вспоминает о своих впечатлениях Виктория.

Три года назад Виктории пришлось познакомиться с темой получше. «В 14 лет дочь пришла ко мне и сказала, что она чувствует, что родилась не в том теле, что она хочет поменять пол. Это был долгий, очень эмоциональный разговор. Я говорила: «Тебе сейчас 14, необязательно принимать окончательное решение сейчас. В любом случае, сейчас никто ничего не будет делать, это невозможно (речь о трансгендерном переходе — «Черта»)». Весной 2025 года ребенку Виктории исполнится 18 лет, но мать и сейчас относится к идее трансгендерного перехода отрицательно — опасается рисков для здоровья.

При этом женщина подчеркивает, что не против любых изменений внешности, которые не наносят вреда организму: «Если тебе комфортно в мужских трусах, я закажу тебе мужские трусы — вообще никакой проблемы. Пусть одевается как угодно, стрижется, бреется, прокалывает, что угодно. Но когда она заказала себе биндер, я ее убеждала: «Это вредно, это пережимает сосуды. Давай подберем тебе обычное спортивное белье, которое сглаживает грудь». На это она согласилась, и биндер сейчас носит редко». Муж Виктории придерживается похожих взглядов: спокойно относится к любым изменениям внешности и старается поддерживать ребенка во всем, что не касается гормональной терапии и операций. 

То, что ее ребенок не похож на большинство других девочек, Виктория объясняет «стремлением плыть против течения»: «Все девочки должны быть красивыми, с длинными волосами, в одинаковых юбочках, а она так не хочет. Когда всем в классе уже надо было краситься, ей это было совершенно неинтересно». По словам матери, за эту непохожесть ребенка дразнили в школе, в старших классах это переросло в травлю. Заботясь об эмоциональном состоянии ребенка, Виктория перевела его на домашнее обучение. 

После каминг-аута Виктория отвела ребенка к психологу и психиатру. Основная проблема, из-за которой подростку потребовалась помощь специалистов, — суицидальные мысли. Терапия длится уже три года, за это время Виктория перебрала нескольких разных врачей, но опасение за жизнь ребенка никуда не ушло. Женщина подчеркивает, что это — а вовсе не поиск гендерной идентичности — сейчас самая главная проблема. Хотя и признает, что суицидальные мысли ребенка напрямую связаны с несовпадением пола и гендерной идентичности.

биндер, трансчеловек
Иллюстрация: Midjourney

Спустя три года Виктория не говорит о своем ребенке как о транс-подростке и продолжает обращаться к нему, используя женское имя и местоимение. Делать так советует психиатр, причем мнения врача и психолога расходятся: «Психолог советует пытаться хотя бы иногда дома называть ее мужским именем, а психиатр категорически против этого. Он считает, что ее надо возвращать в ту жизнь, где она была». С друзьями подросток уже много лет использует местоимение «он», а с восьмого класса мужским именем его стали называть и некоторые учителя в школе. С момента каминг-аута подросток ни разу не говорил, что его гендерная идентичность снова как-то поменялась.

При этом Виктория уверена, что ребенок еще «сам не определился — девочка он или мальчик». Она делает такой вывод из-за того, что ребенок встречается с парнями и иногда носит женскую одежду. Женщина до сих пор надеется, что «это пройдет». О возможности, что ребенок так и останется в мужском гендере, Виктория говорит: «Естественно, для меня это не окей. Прыгать от восторга не буду. Но и из дома никто ее не выгонит, никто не будет ругаться на эту тему».

На вопрос, почему такой вариант развития событий «не окей», женщина отвечает: «Изначально картинка в голове была другая. Когда ты рожаешь девочку, воспитываешь как девочку, а потом она решает, что она мальчик — это странно. Пока время не помогло мне это принять». Еще один важный аспект, о котором говорит Виктория — отношение к трансгендерности: «Мать всегда будет стараться, чтобы ребенку было максимально комфортно в обществе. Ни в России, ни в Европе, ни в Америке — нигде не будет стопроцентного принятия. К таким людям все равно все относятся с осторожностью». 

«Мама прямо здесь и сейчас умрет от этой информации» 

«Когда родитель узнает, что его ребенок — трансгендерный человек, он сам сталкивается с огромным стрессом и изоляцией», —  рассказывает Егор Бурцев, клинический социальный психолог, который больше 10 лет работает с транслюдьми и их родителями. 

По практике Бурцева, большинство родителей узнают о трансгендерности своего ребенка после каминг-аута: «Чаще всего ребенок уже некоторое время пытался родителю что-то донести, пытался привлечь внимание». При этом, не стоит делать вывод о трансгендерности человека из-за того, что он играет в игрушки противоположного пола или увлекается нехарактерными для его гендера спортивными играми, объясняет психолог: «Трансгендерность — это идентичность, когда человек сам о себе заявляет: «Я не девочка, а мальчик», или говорит о небинарности». 

Алина Фогель*, сотрудница правозащитных организаций, помогающих трансперсонам, рассказывает, что в старшем школьном возрасте подростки часто стараются скрыть информацию о себе от родителей. В некоторых случаях родители узнают о трансгендерности своего ребенка из личных переписок или дневников.

подростки, прогулка после школы, дети в россии
Иллюстрация: Midjourney

«Если подросток готов рассказать о себе родителю — это значит, что есть близкие доверительные отношения и он хочет видеть взрослого в своей жизни», — говорит квир-психологикс и небинарная персона крис покрытан. В некоторых случаях подростки так сильно переживают за эмоциональное состояние своих родителей после каминг-аута, что обращаются за поддержкой к психологам: «Иногда на консультации мне говорят: «А не могли бы вы с моей мамой поговорить?» Они думают, что мама прямо здесь и сейчас умрет от этой информации», — рассказывает Егор Бурцев. 

Даже людям, далеким от трансфобии и готовым принять и поддержать своего ребенка, очень непросто осознать перемены. Многие родители воспринимают каминг-аут буквально как потерю ребенка — во всяком случае того, которого они знали, рассказывает Бурцев: «Иногда родственники так и говорят: у меня умерла дочка или умер сын. С этим работают психологи, говоря о том, что человек никуда не делся. Он точно такой же, как был — такой же добрый, такой же веселый, такой же взрывной. Просто изменился гендерный маркер, манера себя вести».

Одна из причин такой болезненной реакции — социальный контекст. «На постсоветском пространстве мало информации о трансгендерности, мало свободы самовыражения, и есть стереотипное представление о том, как растить ребенка в соответствии с гендерными ролями. [После каминг-аута ребенка у родителей] возникает разрыв с их собственными внутренними представлениями, ценностями и установками. Им приходится перестраиваться, поэтому они тоже проходят через кризис идентичности. Он всегда связан с какими-то потерями, эмоциями и трансформациями», — говорит Егор Бурцев. 

Алина Фогель объясняет, что родители трансгендерных подростков проживают стандартные пять стадий горевания: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Но из-за трансфобной политики, транслируемой российскими государственными СМИ, не все проходят этот путь целиком: многие родители так и остаются на стадии отрицания и рассматривают каминг-аут ребенка как акт протеста, подросткового бунта.

О роли пропаганды говорит и крис покрытан: «Мы видим, что за эмоциями стоит российская государственная политика, которая навязывает отвращение к квир-людям. И не все даже осознают, почему испытывают это отвращение. Но эти чувства уже глубоко укоренены». 

Важную роль играет эмоция стыда. Несмотря на то, что гендерная идентичность человека формируется биологическими, психологическими, социальными и другими факторами, родители часто объясняют трансгендерность ребенка собственными ошибками в воспитании: ««Может быть, я что-то не так делала», «Я была одинокой матерью», «Наш папа очень слабый и плаксивый»», — перечисляет причины, которые приводят родительницы, психолог Егор Бурцев. 

Еще один важный аспект — отношение к трансгендерности как к заболеванию. В 2019 году Всемирная организация здравоохранения приняла новую версию списка Международной классификации болезней (МКБ-11) и исключила трансгендерность из списка психических расстройств, но Россия отказалась от новой классификации. «Пропаганда выносит на поверхность старые научные источники, которые патологизируют трансгендерность, — объясняет Бурцев. — И действительно, часть врачей считают, что это психиатрическое заболевание и назначают людям тяжелые препараты для лечения шизофрении».

Алина Фогель тоже сталкивалась в своей практике со случаем, когда трансгендерному человеку поставили серьезный психиатрический диагноз. Матери подростка пришлось долго бороться с медучреждениями и добиваться отмены этого решения. 

С отношением к трансгендерности как к болезни сталкивался правозащитник и врач-психиатр Константин Бойков: «Родитель после каминг-аута переживает страшное горе — с его точки зрения, любимое чадо безнадежно больно страшной болезнью, которая может передаваться чуть ли не воздушно-капельным путем — ведь пропаганда говорит о том, что если ребенок общается с ЛГБТ-человеком, то он и сам может таким стать». 

Подобные заблуждения иногда приводят к попыткам «вылечить человека от ЛГБТ» с помощью конверсионной терапии. Этот метод не только не работает — поскольку лечить человека не от чего — но и вредит ЛГБТ-людям. В российских медучреждениях конверсионная терапия широко не применяется, но существуют частные центры, где за деньги обещают «переделать» человека обратно в девочку или мальчика. Константин Бойков последовательно критикует конверсионную терапию и говорит об этой практике как о «позорном явлении, запрещенном во всех цивилизованных странах». В своей юридической практике Бойков защищал трансгендерных людей, которых насильно удерживали в реабилитационных центрах и подвергали конверсионной терапии.

Все опрошенные «Чертой» специалисты призывают родителей трансгендерных подростков ни в коем случае не прибегать к конверсионной терапии. «Это заканчивается либо суицидом, либо большими проблемами в будущем. Она очень сильно бьет по будущим отношениям, по сексуальности, по самореализации, по уверенности в себе. Не калечьте своего ребенка. Если вы не можете ничем помочь, просто оставьте его в покое», — предостерегает Егор Бурцев.

Пятнадцать лет растить сына, а потом внезапно узнать, что у тебя дочь

Елена жила в небольшом провинциальном городе в России, а после начала войны эмигрировала вместе с младшим ребенком в Европу. Разговор она начинает просто: «У меня Т-дочь, ей 22 года, она остается в России». Сейчас у Елены это не вызывает никаких отрицательных эмоций, но для того, чтобы научиться называть своего ребенка женским именем, ей пришлось проделать большой путь.

Женщина рассказывает, что у старшего ребенка были проблемы в подростковом возрасте — она объясняет это болезненным разводом с его отцом. «Мой на тот момент сын очень тяжело это переживал. И вот где-то лет в 13-14 я стала замечать, что что-то идет не так: в нашей жизни появились женские капроновые носки. Я тогда попыталась узнать, в чем дело, он сказал, что ему нравится носить женскую одежду. Я спросила: «Ты гей?» Он говорит: «Нет, я люблю девочек»». 

Спустя два года подросток совершил каминг-аут — сказал матери, что чувствует себя женщиной. Елена вспоминает, что первой ее реакцией был нервный смех. По ее словам, она была готова услышать, что ее ребенок гомосексуален, и уже смогла подготовить себя к этой мысли. Но он ее огорошил: «Согласитесь, никто к такому не готов. Пятнадцать лет растить сына, а потом внезапно узнать, что у тебя дочь, — неожиданно». 

трансгендер, трансгендерный человек, транс-подросток
Иллюстрация: Midjourney

Елена, как и многие родители, в первое время считала, что это «подростковое» — поэтому она договорилась с ребенком, что до совершеннолетия он не будет ничего предпринимать. Но он не послушался и стал самостоятельно принимать женские гормоны: «Тогда меня это очень сильно напугало, потому что в понимании человека, который вырос в Советском Союзе, гормоны — это что-то страшное. Начал их принимать — весь организм на свалку».

Информация в интернете тоже поначалу не сильно помогала: страшилки о трансгендерности заставляли еще больше переживать за здоровье своего ребенка. Но однажды Елена нашла интервью с трансгендерными женщинами, одна из которых оказалась ее ровесницей — на Елену это произвело особенное впечатление. История жизни украинской блогерки Ланы Даневич успокоила Елену, позже она стала находить информацию и о других трансгендерных людях.

«Не могу сказать, что я приняла [трансгендерность своего ребенка] с распростертыми объятиями, но мы договорились держать нейтралитет. Единственное, о чем я попросила — особо это не афишировать, потому что папа не вполне адекватный. Когда в 14 лет ребенок покрасил волосы, он выгнал его из дома в десять вечера». Кроме бывшего мужа, Елена опасалась реакции пожилой бабушки и учителей в школе.

Но и эта договоренность соблюдалась не всегда —  например, иногда ребенок Елены приходил в школу с мейкапом. Это приводило к конфликтам в семье. Женщина рассказывает, что пыталась поставить себя на место трансгендерного человека, но все равно не могла понять, зачем демонстрировать окружающим свою гендерную принадлежность. Только когда Елена начала общаться с «Центром Т», — проектом, помогающим трансгендерным людям в России — она смогла понять, насколько дискомфортно для человека находиться в чужом теле.

«Себе я это смогла объяснить это так. Я всю жизнь худая, у меня максимальный вес 56 килограмм при росте 176 сантиметров. Я представила, что было бы, если бы я вдруг проснулась с весом 120 кг. Эта мысль меня пугает гораздо больше, чем мысль проснуться мужчиной. И вот здесь я понимаю, что я сделала бы все, чтобы стать назад стройной. А если бы у меня не получилось, может быть, я вышла бы в окно», — говорит Елена. 

Перемены в ее отношении происходили постепенно — сначала она начала называть дочь женским именем, когда они оставались одни. «Я обнаружила, что когда я разговариваю с сыном — это такая жесткая, колючая, депрессивная личность, постоянно нервные срывы, постоянно все плохо, «я самый несчастный человек в мире», на любую мою фразу мог вылиться какой-то негатив, — вспоминает Елена, 

— А когда мы разговариваем как девочка с девочкой, мы очень легко находим общий язык. И я говорю с абсолютно счастливым, свободным, веселым, остроумным человеком. Этот контраст меня очень сильно поразил. И в конце концов я подумала: мне какой ребенок нужен? Счастливый или стандартный?»

Младшего сына, которому на тот момент было 10 лет, Елена сначала решила не посвящать в эти изменения. Когда дочери нужно было куда-то выйти в женской одежде, она просила брата какое-то время не выходить из комнаты, чтобы они не столкнулись в коридоре. Но перед отъездом из России в 2022 году Елена решила все-таки рассказать сыну о старшем ребенке: «Я сказала, что этот человек — это не брат, а сестра. У сына тоже начался нервный смех, и он начал петь песенку: «Сестра-брат, сестра-брат, славный, веселый, малыш сестра-брат» на мотив песенки из мультика «Котопес». Он принял это гораздо проще, чем я ожидала».

«Интересна была реакция дочки, потому что мелкий вернулся домой, и сразу написал: «Ну привет, сестричка». А дочь ему не отвечает. Я ее спросила, почему она молчит, и она ответила: «Когда он мне написал, мне почему-то стало стыдно». И тут уже я удивилась: «За что тебе стало стыдно? Это же не твоя вина, не твой выбор. Ты просто такая». Сейчас они нормально общаются», — вспоминает Елена.

После совершеннолетия дочь Елены съездила в Москву, чтобы пройти комиссию. Долгое время поездку в Москву откладывали в долгий ящик, но после того, как началась мобилизация, Елена и ее дочь решили поторопиться. Дочь была ограниченно годной к военной службе, потому что имела диагноз, с которым не берут в армию. Но Елена понимала: в нынешней ситуации даже это не может застраховать ее ребенка от отправки на войну. 

В тот момент Елена думала: «Если на комиссии скажут, что она не транс  — я расстроюсь или обрадуюсь? Потому что если они скажут, что у меня обычный ребенок, то его могут забрать в армию и убить. Представляете, до чего довело людей наше ненормальное государство?». Справку дочь Елены получила «без сучка и задоринки», но документы менять не спешила — опасалась бумажной волокиты. Решиться на этот шаг снова подтолкнули политические события в России — 24 июля 2023 года президент РФ подписал закон о запрете трансгендерного перехода. Дочь Елены успела сходить в ЗАГС в последний день перед вступлением закона в силу. 

Сейчас она остается в России и живет вместе со своей девушкой. Несмотря на риски, уезжать из страны пара пока не планирует. Недавно девушка вышла на новую высокооплачиваемую работу в сфере айти, рассказывает Елена: «Служба безопасности затребовала данные о ней и ее родителях. Мы напряглись: у дочки смена документов из-за гендерного перехода, и мама, которая живет на ПМЖ в Европе. Но на следующий день ей пришел оффер».

 Елена и сейчас, спустя шесть лет после каминг-аута, иногда путается и называет ребенка прежним именем, или говорит в мужском роде о событиях в прошлом. По словам женщины, дочь относится к этому с юмором.

«Может, это само пройдет?» 

Родители трансгендерных людей, не достигших совершеннолетия, часто сталкиваются с сомнениями: а что, если это «подростковое» и «само пройдет»? По словам психолога Егора Бурцева, очень часто трансгендерные подростки сохраняют свой гендерный статус после каминг-аута на всю жизнь, но точной статистики по этому вопросу нет. 

В большинстве стран трансгендерный переход разрешен только с 18 лет, а в России с прошлого года он запрещен вовсе. Поэтому родителям остается только наблюдать за ребенком и по возможности поддерживать его: разрешать одеваться таким образом, как он хочет, или, если это небезопасно, позволять носить любимую одежду дома. «Что касается совсем маленьких детей, то случаи, когда человек стойко с детства выбирает какую-то одну гендерную идентичность, редки. Для ребенка нормально экспериментировать, пробовать разные гендерные роли», — добавляет Бурцев. 

Покрытан также сталкивается с родителями, которые сомневаются в трансгендерности своих детей, и указывает на противоречивость такого мнения: «Родительницы часто первым делом заявляют, что у подростков это все временно, это мода, тренд или нежелание соответствовать гендерным стереотипам. При этом близкие взрослых людей точно так же реагируют на каминг-аут: «Столько лет жила как женщина, ну куда ты в сорок лет-то? Зачем? Ну ладно бы ты в пятнадцать себя осознала, тогда бы я еще подумала серьезно про это, но в тридцать семь?» Это защитный механизм, который помогает родителям пережить первый шок.

«К сожалению, часто родители остаются непримиримы до такой степени, что детям приходится покидать дом, — описывает случаи из своей практики Алина Фогель, — Иногда это происходит по инициативе ребенка, но чаще родители ставят условие: или ты становишься «нормальным», или мы не хотим тебя больше видеть». Бывает, что конфликт в семье переходит в юридическую плоскость, рассказывает правозащитник Константин Бойков. Например, угрожают лишить наследства, если человек не откажется от своей идентичности.

В практике Бойкова бывали случаи, когда трансфобно настроенные родители пытались «переделать» детей с помощью заявлений на них в полицию или доносов на помогающие организации. «У нас был и подросток, которому отец дважды ломал руки за то, что он начинал о чем-то таком заговаривать, — добавляет Егор Бурцев. — Попадались родители, кто приходил ко мне в поисках конверсионной терапии и требовал, чтобы их ребенка «исправили». Такие родители часто остаются при своем мнении. Это главная моя боль, потому что с этим практически ничего невозможно сделать». 

Без поддержки близких трансгендерные люди остаются один на один с репрессивными законами и обществом, которое считает их «больными» или «неправильными». Некоторые не справляются с этим давлением, и это приводит к катастрофическим последствиям — существуют исследования, что трансгендерные люди значительно чаще предпринимают попытки суицида. 

При этом, сами родители могут не меньше страдать от разрыва отношений с детьми. И если сам трансгендерный человек может найти себе принимающее сообщество, так называемую выбранную семью, то их семьи оказываются в изоляции: «Многие родители приходят ко мне уже после того, как отношения с детьми утрачены. Они испытывают чувство горя и говорят, что если вернуть все назад, то они бы приняли все, что угодно. Но иногда спустя много лет после каминг-аута уже не остается шансов вернуть эти отношения», — рассказывает покрытан. 

Справиться со своими эмоциями, пока это еще не поздно, родителям может помочь психотерапия и группы поддержки. Чат для родителей трансгендерных людей есть, например, у проекта «Центр Т». Еще один проект, помогающий ЛГБТК+ людям и их близким — группа «Выход»: там можно получить юридические, психологические и карьерные консультации или записаться на группы поддержки. Для родителей трансгендерных подростков, которые пока не готовы напрямую обратиться в помогающие организации, существуют просветительские каналы с полезной информацией — телеграм-канал «Плюс Голос» и чат-бот психологической помощи «Ближе к теме».

Шанс на новые отношения

Иногда каминг-аут ребенка может, наоборот, укрепить связь между ребенком и родителем. Так произошло в истории Светланы*, жительницы крупного города в Сибири. У женщины трое детей, старшему сыну 34 года. Светлана рассказывает, что после рождения первенца она жила в «идиллической картине материнства» с первым ребенком, где была «беззаветная преданность, понимание и чувствование на расстоянии». Когда в 33 года у нее появился второй ребенок, она ожидала повторения этого опыта. Но вышло по-другому.

Светлана признается, что родившийся ребенок сразу «не оправдал ее надежд и ожиданий». «Это был очень странный опыт. Противостояние началось с самого рождения. Глядя на меня, малышка корчила рожи и кричала, а когда приходила моя мама, она ей улыбалась. Я думала, она мне это назло. Сейчас смешно вспоминать», — рассказывает Светлана. Женщина обращалась к психологам, которые советовали ей изменить свой родительский подход, но Светлана отказывалась — тогда ей казалось, что она все делает правильно, а поменяться должен сам ребенок. Оглядываясь назад Светлана считает, что дело было в ее собственной психологической незрелости.

Еще в садике у ребенка появлялись нестандартные для девочки запросы: конструктор вместо кукол, костюм робота вместо принцессы. С десяти лет ребенок стал просить покупать одежду только в мужских отделах магазина. Светлана не придавала этому особенного значения: «Я просто считала, что у меня очень творческая, одаренная девочка. Бабушка занималась эзотерикой, и все время приписывала внучке, что она что-то видит и чувствует, что она «ребенок-индиго»».

трансгендерный человек, транс-подросток, помощь трансгендерным людям
Иллюстрация: Midjourney

О том, что ее ребенок ощущает себя мальчиком, Светлана узнала случайно из разговора с мамой одноклассника: «Я встретила ее на улице. Она что-то рассказывала и говорит: «Вот Женя* у нас вчера был, они играли». Я говорю: «В смысле — был?»  — «Ну он же себя Женьком называет». И тут у меня начинается истерика. Женщина технично отъехала, а я задумалась». Светлана вспоминает, что после этой встречи шла по улице и спрашивала у всех знакомых, которых встречала, что происходит с ее ребенком: «Мне не с кем было это обсудить, а я человек, не имеющий никакой осторожности. Конечно, на меня смотрели как на сумасшедшую, я и сама себя так ощущала». 

В то время Светлана относилась к ЛГБТ-людям резко негативно. На ее позицию повлияла в том числе и история из ее собственной личной жизни — отец первого ребенка рассказал ей, что он гомосексуален. «Моя любовь была разрушена этой темой. К тому же, это были 90-е, все это было дико. Я говорила, что мне это неприятно, что они активно совращают людей. То есть я была такая конкретная гомофобка». 

Светлана пыталась обсудить новость о ребенке со своей мамой, но в ответ слышала о «пропаганде», которой подвергается ребенок, и дурном влиянии интернета.  К седьмому классу Женя стал называть себя мужским именем в школе и дружить в основном с мальчиками, но маме обо всем этом подросток не рассказывал: «Отношения у нас все еще были очень далекими, но я почувствовала, что на душе у ребенка плохо, и у меня появилось желание помочь». 

Светлана постепенно начала восстанавливать доверие с ребенком, они стали чаще разговаривать и проводить время вместе. Он постепенно открывался, а после 9 класса стал просить помощи: «Он мне сказал: «Своди меня к психиатру. Но только я тебя не пущу в кабинет»». Светлана признается, что на тот момент ничего не понимала, но к психиатру ребенка отвела. Затем стала искать в интернете статьи о гендере и просить сына рассказать ей об этом больше. «Я говорила: «Женя, разъясни, пожалуйста, что это все значит», и он начинал мне про это подробно рассказывать. И преподносилось это так, что он в этой сфере компетентен». Скоро у Светланы не осталось никаких сомнений в том, что ее ребенок — трансгендерный человек. 

Никакого протеста гендерная идентичность сына у матери не вызвала, даже наоборот: «Это позволило мне вернуться к ребенку. Мы стали наконец-то нормальными, близкими людьми. Именно благодаря этой ситуации мы начали общаться и стали друзьями». 

Когда появилась информация, что в России готовятся запретить трансгендерный переход, Женя уже достиг совершеннолетия. В декабре 2022 года Светлана созвонилась с сыном и, обсуждая с ним новости, сказала: «Тебе уже есть 18 лет, чего ты думаешь? Чего сидишь?» Сын попросил у матери помощи, она оплатила поездку в Москву и поехала вместе с ним. В мае 2023 года Женя официально совершил переход: съездил на комиссию в Москву, а после сменил документы и начал проходить гормональную терапию.

«Вся семья смотрела на нас как на сумасшедших. Бабушка говорила: «Ты своими руками губишь своего ребенка»», — вспоминает Светлана. Она решила на время прекратить общение со своей матерью. Сейчас, спустя полтора года после перехода, отношения с бабушкой восстановились. Правда, полностью перестроиться она так и не смогла: «Бабушка предложила: «Давай я буду называть ее «детина», это слово ведь женского рода, и я буду говорить «она». Я говорю: «Мам, ну если бы тебя называли Порфирием Петровичем, тебе ведь было бы неприятно?», — пересказывает свои споры с матерью Светлана.

Отношения с другими родственниками до сих пор остаются натянутыми. Дедушка не смог принять изменения — он говорит, что «потерял любимую внучку». Невестка Светланы поначалу даже не разрешала своим детям общаться с Женей — говорила, что «дети не должны о таком знать». «Однажды была ужасная ситуация: они приехали в гости, и Женя приехал. И как только жена моего сына его увидела, они развернулись и уехали». Светлана встала на сторону сына и поставила родственникам ультиматум: либо они общаются все вместе, не выключая Женю, либо не общаются вовсе. Впоследствии невестка извинилась за этот эпизод, а отношения внутри семьи немного наладились, хотя некоторое напряжение, связанное с темой трансгендерности, все еще остается. Сейчас Женя хочет заработать на операцию, Светлана полностью поддерживает это решение.

Светлана состоит в чате поддержки для родителей трансгендерных людей «Центра Т» и сама поддерживает других участниц. Женщина повторяет, что ее сын «родился, чтобы заставить ее измениться»: «Я страшно благодарна своему ребенку, потому что он мог бы просто от меня отвернуться. Но он обернулся назад, протянул мне руку и внимательно наблюдал мою внутреннюю эволюцию. В этой ситуации я была маленькой, а он — большой. И для меня ценно, что я получила шанс на новые отношения».

* имена героев изменены из соображений их безопасности