Ирине чуть меньше тридцати, у нее два высших образования, осенью 2023 года родился ребенок. В СИЗО она попала в 2022 году на 11 неделе беременности. Девушку обвиняют в мошенничестве по 4 части 159 статьи УК РФ. Адвокаты Ирины настаивали, что суд к ней предвзят, потому что из нескольких обвиняемых под стражей находится только она. Сама Ирина утверждает, что ее «подставили непорядочные люди». А заключили «под самую жесткую меру пресечения ради признательных показаний».
Так Ирина оказалась в «шестерке» — московском СИЗО-6 в Печатниках. «Я не расчленила 15 людей и не съела их, но тенденция сейчас такая, что сажают всех подряд. Даже за экономическую деятельность меня все равно заключили под стражу. В стране более пяти мер пресечения, неужели для беременной сложно подобрать что-то еще?», — сетует она.
При этом женщина отмечает, что в ее следственном изоляторе «VIP-условия по сравнению с остальными в России». По ее словам, в «шестерке» для беременных и женщин с детьми есть три отдельные камеры. В прошлом году их отремонтировали: стены покрасили в пастельно-желтые цвета, нарисовали персонажей из мультфильмов: «Маша и медведь», «Смешарики», «Три кота». У каждой матери рядом с кроватью стоит кроватка ребенка, есть даже душ с закрывающимися дверьми.
«Красиво разукрашенные стены все равно не значат, что там можно находиться — в 30 квадратных метрах пятеро мам и детей разного возраста. Невозможно спать, выстраивать быт и, естественно, нервная система у детей страдает», — объясняет она.
В СИЗО есть врачи-гинекологи, которые следят за арестантками, а если происходят схватки — вызывают фельдшера, те предупреждают конвоиров, и женщину везут в ближайший роддом. В наручниках и под непрерывным наблюдением стражи и камер.
«Тебя всегда сопровождают двое мужчин и одна женщина: в приемном отделении, пока оформляют, как ты на [гинекологическом] кресле сидишь. И неважно, голая ты или нет — конвоир обязана стоять рядом и снимать все на регистратор. В это время ты еще и пристегнута наручниками, отстегивают только на время осмотра. Женщина-конвоир — твои глаза, твои уши, твое все», — говорит Ирина.
Если нужно в туалет, то перед тем, как отпустить туда женщину, в помещении уборной проводят обыск на камеру. После посещения — еще раз. Дверь полностью закрывать не разрешают, но никто туда не заглядывает.
После тяжелых родов и экстренного кесарева на 42 неделе в СИЗО Ирину вернули не сразу — она на чувствовала ног из-за наркоза и не могла встать. Ее оставили на пять дней в роддоме.
«Мужчины-конвоиры не знают, что такое роды, — сетует она. — Я физически не могла встать. Врач говорил: надо расхаживаться, хотя бы в палате. А там коробка маленькая, пройтись можно только от окна до двери, шагов семь не больше. Конвоиры мне это тоже запрещали. Все пять дней я была в наручниках в палате и под охраной конвоя. Отстегивали только для посещения туалета. Ты ничего им не объяснишь, потому что есть указка: «не имеем права». А ходить по коридору уже врачи запрещают, потому что везде сопровождают конвоиры и другие роженицы пугаются».
Ребенка у нее забрали сразу же после появления на свет — дочь родилась с пороком сердца. Ее забрали на 16 дней. Ирина была в стрессе и ужасе: как она там, с кем? Из следственного отдела звонить в роддом ей тоже не давали.
«Молоко у меня не пропало – я сцеживалась. Мне приходилось молоко просто выливать все шестнадцать дней. У многих оно пропадает, кто-то на этой почве отказывается от кормления. Для меня это был вопрос силы воли и какой-то внутренней силы, что я не сдалась всем обстоятельствам», — добавляет она.
Ирина называет изолятор «консервной банкой» для бактерий — сотрудники легко могут что-то занести с воли, тем более когда постоянно новые люди: «Еще сидишь по восемь часов в сырых подвалах в судах — их называют «конвойка» — без света, без воздуха. Беременной. У меня развилась на этом фоне гипоксия (состояние, когда организм испытывает нехватку кислорода — «Черта»). У ребенка порок сердца. Кому я потом это буду объяснять? И еще не факт, что мою виновность докажут. И кто мне это все будет возмещать?»
«Мы — нормальная семья, которая роком судьбы попала в такие условия. Отец не видел дочь больше девяти месяцев. Мне разрешения на свидания выдавали один, в лучшем случае два раза в месяц, но ребенка на них вывозить запрещали. Супругу предложили два варианта: либо забираешь ребенка на волю, либо ждешь официальных фотографий раз в полгода — и то если звезды сойдутся. И все. А что, если меня не освободят? Он увидит свою дочь только взрослым ребенком?»
Роженицы и изолятор
В мае 2024 года правозащитница и член Совета по правам человека Ева Меркачева на круглом столе в Госдуме рассказала, как содержатся беременные женщины в СИЗО. По ее словам, в некоторых регионах их вывозят рожать в наручниках, хотя ФСИН обещала, что такого не будет. Кроме того, женщин возвращают в камеру через несколько часов после родов, а ребенка отрывают от матери и привозят спустя 5-7 дней.
«Естественно, мать теряет молоко за это время и самые драгоценные часы, сутки, которые малыш должен провести с мамой, он не проводит. Он находится среди чужих людей. Мы формируем патологический образ потом в этом человеке», — заявила Меркачева в Госдуме.
Представительница ФСИН Елена Стрельник не согласилась с ней и заявила, что все происходит по регламенту, а условия содержания рожениц более чем приемлемые.
Позже в телеграм-канале правозащитница пожелала чиновникам от ФСИН «быть ближе к реальности» и напомнила: «В последний раз, кстати, ОНК Москвы возмутилась, когда женщину чуть ли не через четыре часа после родов вернули в камеру. И ведь это легко проверить по документам».
По единственной доступной статистике, на 1 января 2024 года в местах лишения свободы находятся 37 466 женщин, 172 из них беременны.
В июне 2023 года Верховный суд подготовил законопроект, в котором запрещается брать под стражу людей, обвиняемых в ненасильственных преступлениях. Сейчас в УПК РФ нет определения, какие преступления насильственные, а какие — нет. В документе предлагается закрепить эти понятия. Кроме того, в нем запрещается брать под стражу беременных женщин. Но пока он не принят, а дальнейшая судьба инициативы неизвестна.
«Ты уверена, что рожаешь? Может, это так, смешки?»
Надежда из Нижнего Тагила попала в СИЗО-6 в Кировограде на пятом месяце беременности и провела там следующие девять месяцев. Затем еще год и четыре месяца — в колонии в Нижнем Тагиле.
В 2019 году она работала менеджером по работе с клиентами в ПАО «Почта банк» и, по ее словам, «пополнила клиентке вклад не туда». Суд посчитал, что она совершила тайное хищение денег с банковского счета потерпевших. Банк, с ее слов, устроил «показательный суд, в котором участвовала даже Москва». Так Надежду приговорили к трем годам лишения свободы по 158 и 159 статье УК РФ.
«Муж обо всем узнал в день приговора, когда мне дали последний звонок. Я позвонила ему и сказала: «Меня посадили». Он мне сказал: «Боже мой, ты почему промолчала за все это?» Не знаю, что в моей голове в тот момент происходило. Боялась. Родителей даже не думала расстраивать из-за своей ошибки. А мужу почему не сказала? Сама себе ответить не могу. Придумали бы что-то, взяли бы кредит, вернули клиентке», — вспоминает Надежда .
«Когда у меня начались роды, я это поняла, у меня это второй ребенок — я понимала, что схватки, что я рожаю, что буду рожать сегодня», — говорит Надежда. Схватки начались в пять часов вечера. Она оповестила об этом конвойных, на что услышала: «Ты потерпи до восьми, у нас в восемь пересменка, потом рожай». После пересменки она сказала уже новым конвойным, что схватки усиливаются. В ответ: «Ты уверена вообще, что рожаешь? Может, это так, смешки?» Скорую вызвали только спустя еще пару часов. Врачи осмотрели ее и отчитали сотрудников ФСИН: «Вы чего дотерпели до такого состояния, что она сейчас может родить в машине?»
Ее повезли в роддом в Невьянске без паспорта и медкарты — врач в СИЗО ушел домой, и все ее документы остались у него в кабинете. Надежда говорит, что родила легко, без осложнений. Врач и акушерка обращались с ней, как с обычной пациенткой. В родильной палате с ней была женщина-конвоир, а около родовой сидели еще двое сопровождающих мужчин.
Как и в случае Ирины, Надежде не разрешалось ходить по коридорам, даже в туалет приходилось ходить «со всей аравой конвоя». Но она добилась права перемещаться внутри палаты: «Наручниками меня не пристегивали, руки всегда были свободны. Пристегивали только на судах, но потом я сказала: «У меня срок беременности более 20 недель и вы не имеете права меня пристегивать. Не дай бог, пойдете по ступенькам быстро, и я споткнусь и упаду, а я беременна».
В изолятор ее вернули уже на следующий день. Она вспоминает, что за девять месяцев в СИЗО всех ее сокамерниц после родов возвращали так же на следующий день.
«В СИЗО через два дня у меня открылось кровотечение — не сократилась матка. Гинеколог в СИЗО-6 — единственная, про кого никогда не скажу плохого. Она приехала сразу и проставила мне уколы. До победного же в больнице не держат — там без разницы, сократилось у тебя что-то, не сократилось», — утверждает Надежда.
Сына ей привезли через трое суток. Молоко у девушки не пропало — она его сцеживала и «делала все, лишь бы его сохранить».
По ее словам, в изоляторе детей почти не осматривают: раз в неделю приходит педиатр, дежурно и поверхностно посмотрит, и на этом все. Одежду, памперсы, смеси, бутылочки привозят родственники. Если есть, кому помочь.
В колонию Надежда попала с пятимесячным ребенком. Их разделили: сына отправили в дом матери и ребенка (ДМР), где он должен был находиться на карантине 21 день. А ее — в ШИЗО, так как карантинное отделение было занято.
«В колонии нас разделили, он пошел на карантин и два дня ничего не ел. Сын находился полностью на грудном вскармливании — не воспринимал бутылочку, даже соску не сосал. После 21 дня восстановить молоко очень тяжело. Мне сделать этого никто не дал. Каждый божий день, сидя в этом ШИЗО, я при каждой проверке спрашивала, как там мой ребенок. Никто не мог дать ответа. Так две недели ты живешь, не знаешь, что с ребенком, учитывая, что он даже воду не пьет из бутылочки».
Женщина уверяет, что сотрудникам колонии безразличны «и твой ребенок, и ты сама», а дети «ходят в дутых памперсах, в которых все преет, в старых вещах не по погоде».
В Доме матери и ребенка ее сын болел бронхитом — навещать его можно было только на улице, во время прогулки. Другие арестантки, работающие в ДМР, рассказывали Надежде, что там есть склад новых вещей коляски, новая одежда, вкусная еда — но их достают только когда приезжает комиссия.
«Еду ребенку я носила втихушку. Дети фрукты там вообще не видят. По освобождению я столкнулась с проблемой, что ребенку даешь тот же банан, а он не знает, что это — в колонии ты даешь кусочками и быстрее в рот запихиваешь, чтобы никто не увидел. Здесь [на воле] ты просто ему даешь ему в руку банан, он не знает, что с ним делать», — резюмирует Надежда.
Негуманные практики
Возвращать женщину обратно в СИЗО через пару часов после родов — одна из самых распространенных негуманных практик, отмечает бывший зампред Общественной наблюдательной комиссии Санкт-Петербурга, правозащитник и автор проекта «Женщина. Тюрьма. Общество» Леонид Агафонов. Помимо потенциальных осложнений для роженицы, это несет последствия и для ребенка, который проводит первые дни в медучреждении один. Мать в это время не может кормить грудью и нередко теряет молоко.
Бывает, что конвоиры до последнего не увозят женщину в роддом, поскольку считают, что она может не родить. «Сотрудники ждут последнего момента. Иногда везти уже поздно — она рожает. Тогда сотрудницы принимают роды», — добавляет создательница проекта «Женский срок» Саша Граф.
Как часто арестантки рожают в наручниках — сказать сложно. По словам Граф, это периодически происходит в регионах: «В Москве не так жестят, все-таки СИЗО-6 — большой изолятор, за ним следят. В регионах совсем иначе. В небольших городах женщин держат в общих СИЗО с мужчинами, просто они находятся на отдельном этаже или в отдельных камерах — там сотрудники в основном мужчины, специфика женская их не особо интересует, могут поступить жестче».
«Если конвоиры ее беременную повезли — они должны с ней вернуться, они не могут оставить женщину даже прикованной к кровати. А что такое конвой? Это сотрудники, которые нужны в первую очередь в тюрьме, потому что там всегда есть проблемы. Эти несколько дней — пока мать придет в себя, пока ребенка можно будет вывезти — конвой должен будет находиться в роддоме. Начальство на это не пойдет. Это главная проблема во всех этих историях», — объясняет правозащитница Центра содействия реформе уголовного правосудия Людмила Альперн.
Она предлагает выход из ситуации: отделить тюремную медицину от тюрьмы, потому что сейчас она «абсолютно неэффективная и работает на тюрьму, а не на здоровье людей». Можно создать специальные отделения для арестанток в гражданских больницах, где их можно держать без конвоя, например, под видеокамерами. Качество медицинской помощи можно было бы улучшить созданием тюремного блока в каждой областной больнице. «Свои» больницы при УФСИН, по словам Альперн, печально известны пытками.
Ани Агагюлян, юрист-аналитик фонда «Общественный вердикт», говорит, что системные проблемы, про которые рассказали героини и правозащитница Ева Меркачева, существуют давно. Единственный доступный для заключенной женщины способ на них повлиять — писать жалобы.
При этом жалобы пишут единицы, отмечает Агафонов. Причин этому несколько: не все женщины понимают, что их права нарушены — привыкаешь к тому, что любое, даже самое идиотское действие сотрудника ФСИН законно. Еще одна причина — зависимость от сотрудников ФСИН: «Правозащитник уйдет, а она останется с этими сотрудниками, останутся социальные связи, отношения», — подчеркивает правозащитник.
«В международных стандартах есть такое понимание, как «интересы ребенка». Роды это страшно не только для мамы. Интерес ребенка, который только пережил стресс рождения — всегда быть с матерью, — говорит Ани Агагюлян. — Кроме того, по стандартам Всемирной организации здравоохранения, ребенок до шести месяцев должен быть на грудном вскармливании. Лактация формируется именно благодаря физическому контакту мамы с ребенком. Если маму после родов отлучают от ребенка на пять дней — контакта нет. Это может вызвать серьезные проблемы со здоровьем».
Она отмечает основную проблему — беременная женщина в принципе оказывается в заключении: «Должны же быть какие-то смягчающие обстоятельства для беременных. Почему обязательно нужно лишать ее свободы?» Вопросом не первый год задаются и другие правозащитники.
Людмила Альперн отсылает к своему тексту 25-летней давности «Рожали ли Вы в тюрьме? Очерк в защиту материнства». Там описаны все те же проблемы, что и сейчас: матерей разлучают с детьми, вывозят рожать в наручниках, возвращают в камеру через несколько часов после родов. Она считает, что нет оснований полагать, что за более чем два десятка лет в пенитенциарной системе что-то изменилось.
Имена героинь материала изменены по их просьбе.
