Зимой в семь утра в Орске еще темно, за окном гуляет степной ветер, пронизывающий и холодный. 27-летняя Лена Скрипка — так девушку звали в миру друзья — бесшумно, пока все спят, спускается из своей кельи в прихожую жилого монастырского корпуса, надевает черное пальто поверх подрясника, ботинки, хватает инструмент и бежит по наледи в соседнее здание, где тоже живут монахини, схимницы и матушка. Четыре года назад, когда Лена только обосновалась в Иверском монастыре, сестры узнали, что она скрипачка, с тех пор несколько раз в неделю Лена будит их своей игрой.
Невозможно представить подобную ситуацию в любом другом монастыре, уверяют послушницы. Подъем в обителях не сопровождается живой музыкой, а творчество не поощряется — только труд и молитва. По их словам, Иверский женский монастырь уникален прежде всего свободой, которую духовное начальство предоставляет своим чадам. Впрочем, инаковость местного уклада жизни — не единственная причина, по которой православные чины недолюбливают этот монастырь.
Вопреки устоявшейся традиции возводить скиты на развалинах дореволюционных монастырей, Орский монастырь — новодел. Его построили по чертежам духовника обители протоиерея Сергия Баранова буквально на краю Орска в Оренбургской области. 54-летний Отец Сергий — это и есть Орский монастырь, говорят прихожане. К харизматичному батюшке тянутся люди со всей страны. Покупают дома в соседней деревушке, лишь бы быть поближе к духовнику.
Еще в 2008 году, когда Баранов был настоятелем храма Георгия Победоносца (он же Свято-Георгиевский кафедральный собор) в Орске, вокруг него сформировалась небольшая сестринская община из местных. Жили они почти по монашескому уставу и назвали себя сестричеством преподобной Марии Египетской, которая считается покровительницей всех кающихся женщин. Только собственного дома у общины не было — жили по своим квартирам, молились и трудились в приходе кафедрального собора, отец Сергий был там настоятелем до 2016 года.
В 2013 году по решению местной епархии, секретарем которой был Баранов, на краю Орска начали строить монастырский комплекс — два монашеских корпуса (70 с лишним келий), семь храмов (в том числе домовых). Сейчас весь комплекс достроен и функционирует, осталось лишь расписать стены Троицкого собора.
Девушка, которая играет на скрипке
Орский монастырь активно ведет соцсети — больше 15 тысяч подписчиков у YouTube-канала и восьми тысяч во «Вконтакте». Чаще всего на видео отец Сергий отвечают на вопросы паствы, а ролик «О страхе последних времен» посмотрели 31 тысячу раз. Сейчас монастырь выходит на аудиторию из иностранных православных христиан, выпускает видео на английском языке. «Я уже думать начала по-английски», — шутит Лена. Ведение соцсетей монастыря — ее миссионерское послушание. Кроме православного SMM Лена заведует творческой студией монастыря «Лети высоко». Снимает фильмы, проводит концерты и сама в них участвует, а недавно с благословения батюшки написала музыку для православной рэп-песни. «Люди куклы, оживи их боже, мы твои тоже», — поет женский голос в припеве.
В 20 лет Лена жила ярко, обосновалась в Милюте — известном столичном сквоте, где обитают молодые московские художники, фотографы и музыканты — и хотела поступать в берлинскую консерваторию. В какой-то момент Лена стала частым гостем антикафе «Циферблат» и влилась в местное творческое комьюнити. «Кто-то рассказал мне, что есть такая Лена Скрипка, которая пишет довольно сложную музыку и хочет играть ее в распахнутые окна «Циферблата». Эта идея повергла меня в ужас», — вспоминает смеясь приятель Лены Дмитрий Гаврилов, работавший в «Циферблате».
В антикафе Лена познакомилась с другими музыкантами и присоединилась к арт-рок группе «Муляров квин». «Ее все звали Лена Скрипка. Помню у нас был концерт, Лена играла тогда не на скрипке, а на мелодике (клавиши с дудкой) и в конце внезапно выдала импровизацию. Она была простая, но очень красивая и гармоничная. Я тогда очень впечатлился, — вспоминает приятель Лены по группе Анатолий Яцков. — Но в целом отношения у нас были не идеальные, что-то в ней вызывало у меня антипатию».
Лена вела обычную московскую жизнь — с романами, вредными привычками и вечеринками. «Я не сомневаюсь, что было место наркотическим веществам, — говорит Гаврилов, хотя признает, что сам ни разу не видел, чтобы Лена употребляла. — У меня сложилось впечатление, что романтические отношения для нее — это платонический и околоспиритический опыт. Бывает, от людей исходит сексуальная энергетика, но не в случае Лены. Мне кажется, она предпочла бы послушать вместе ночью музыку». По словам экс-участника группы Лены Анатолия, девушка ничем не выделялась в их компании и никогда не стремилась доказать или навязать свою точку зрения.
Друзья Лены вспоминают, что в 2015–2016 годах Лена не была довольна своей жизнью. «Говорила, что занимается ерундой, ломает людям жизни, что фэшн-съемки, которыми она начала зарабатывать, — это ужасно, что я тоже погряз в грехах», — вспоминает Анатолий.
«Мне очень нравилось унывать»
В 2017 году в паблике «Твое лицо» во «Вконтакте», где молодые люди рефлексируют на тему жизни в социуме, Лена написала большой пост и приложила несколько своих фотографий. На одном фото у 23-летней Лены грустный задумчивый взгляд, в руках сигарета, на гладко выбритой голове маленькая красная шапка, как у Жака-Ива Кусто. На другом фото — красные волосы и пирсинг над губой. «Я много чем занималась помимо учебы в инязе, играла на басу и делала свой музыкальный проект Sad Party. Из названия понятно, что мне нравилось унывать», — писала она. Дальше Лена перечисляет, как переключалась с одного занятия на другое, ходила на митинги за Навального и марши, «тусовалась с панками и всей юной творческой шпаной», открывала магазин винтажной одежды, затем ее увлечение фотографией и модой переросло в модельное агентство Jugend.
Лена сама стала моделью, носила одежду Гоши Рубчинского. К 24 годам, когда ушла в монастырь, она успела прожить несколько жизней, однако «чувствовалась во всем этом какая-то мертвечина». Сейчас девушка говорит о том времени со снисходительной улыбкой, ведь все это – «страсти человеческие».
«Я ощущала пустоту то ли в пространстве, то ли внутри. Человек ведь всегда ищет, если ему чего-то не хватает. Я помню, что меня не устраивало все, что я видела вокруг, весь мир меня раздражал. Я видела, что что-то в нем не так», — вспоминает Лена в разговоре с «Чертой». А в 2017 году ее мир перевернулся — умер близкий друг Альберт.
«Он был очень добрым, искренним и по-детски простым. C другой стороны — очень несчастным. Сейчас мне кажется, что он искал бога, — продолжает Лена. — Он мечтал заниматься кино. Однажды они с другом полезли по пожарной лестнице девятиэтажного здания смотреть на Москву и сорвались вниз. Альберт погиб сразу, а парень остался жив, сломал позвоночник, но сейчас вроде даже ходит».
Лена уверяет, что знала заранее: ее друг погибнет, несмотря на то, что к вере она на тот момент еще не пришла. «В последнюю нашу встречу я просила его беречь себя. Я за него переживала, как за младшего брата. Знала, что в этой жизни ему тяжело и он уйдет», — рассказывает она. Об этой утрате вспоминает и Анатолий. Он также дружил с Альбертом и видел, как тяжело Лена переносила его смерть.
После похорон она уехала на две недели в Оптину пустынь по совету священника, дружившего с ее матерью. «Вокруг были настоящие, чистые люди, полные любви. Все остальное, что составляло мою жизнь в городе, показалось каким-то фальшивым и наносным. А ведь от лишнего избавляются», — вспоминает Лена ту поездку. Тогда она впервые почувствовала «чистую всеобъемлющую любовь».
Там девушка решила впервые в жизни исповедоваться: «Иеромонах, прочитав весь список моих прегрешений, наверное, был поражен. В тот момент у меня не было раскаяния. Но на следующий день слезы сами полились. Невозможно объяснить, что произошло, как невозможно объяснить человеку, никогда не летавшему с парашютом, каково это».
В Оптиной пустыни Лена встретила трудниц — женщин, которые приезжают в монастырь на время, молятся и помогают по хозяйству. «Они были очень простые и добрые. Увидев это, я почувствовала себя очень злой, замученной и ненужной», — вспоминает она.
Именно после этой поездки Лена твердо решила уйти в монастырь. Про Орский монастырь девушка услышала от своих воцерковленных знакомых, мол, там харизматичный батюшка и «благодать от него исходит божественная». Впервые Лена съездила в Орск около пяти лет назад осмотреться и твердо решила, что именно там ее место.
Вернувшись в Москву, девушка позвала всех соседей по Милюте в свою комнату и раздала все, что у нее было, — коллекцию фотоаппаратов и редких предметов одежды, которые собирала по барахолкам несколько лет. Так она начала подготовку к отъезду в монастырь. По совету того священника, который рассказал ей про Оптину пустынь, Лена решила прожить в миру еще год, чтобы убедиться в искренности своего решения.
До воцерковления она думала, что еще много поездит по миру. Хотела побывать в Индии, в Таджикистане, откуда родом ее предки. Но после Оптиной поняла, что «хотела не страны посмотреть, а найти ответ на вопрос „зачем“».
Весь год до отъезда в Орский монастырь Лена зарабатывала шитьем и преподаванием французского детям. Говорит, что терпела мирскую жизнь, в которой ей стало тесно. Девушка хотела снова ощутить радость и полноту, которую почувствовала в Оптиной пустыни и которую еще называют первой благодатью.
«Человек, переживающий этот опыт, чувствует себя чуть ли не святым — настолько ему хорошо, и он думает, что это самое лучшее, что происходило в его жизни. Но потом Бог потихоньку забирает это, и ты настоящий возвращаешься. Это как конфетка, которую тебе показали, но возвращается благодать с большим трудом — через монашество», — объясняет Лена, зачем сейчас находится в монастыре.
Она вспоминает, что уходить в монастырь отговаривали даже верующие подруги: «Они говорили, что это желание пройдет, что монастыри уже не те, что многие их знакомые в этом разочаровались». Сейчас Лена живет в монастыре в статусе послушницы и занимается миссионерством. Она и не думала, что будет cнова заниматься музыкой или кино, но именно такую работу ей поручил отец Сергий. Когда Лену постригут в монахини и произойдет ли это, знают только он и игумения.
Поговорить с родственниками Лены «Черте» не удалось, поскольку отец Сергий, духовник Лены и остальных сестер, не дал на это благословения. Без его разрешения сестры не могут принимать большинство решений — так они тренируют отсечение воли и выполняют послушание.
Службы и много труда
Послушание в монашестве — один из трех главных обетов. Остальные два – нестяжательство, то есть отсутствие собственности, и обет безбрачия. В православной литературе есть такие примеры: послушник поливал палку до тех пор, пока та не зацвела, а человек высокого происхождения мыл туалеты или подбирал хлеб, брошенный старцем на землю, и ел его. Раньше суть послушания заключалась в бессмысленности или унизительности труда, рассказывает антрополог и автор книги «В монастырь с миром. В поисках светских корней современной духовности» Дарья Дубовка. Сейчас в монастырях таких послушаний не дают, поскольку не хватает ресурсов даже на осмысленную работу — в огороде, коровнике и на восстановлении храмов.
В Орском монастыре живут почти 40 сестер, две трети из них — монахини (самые почитаемые и отрешенные от мира — схимы), остальные — послушницы. В больших монастырях, самый известный из которых Дивеевский, живут по несколько сотен людей. Но как в малых, так и в больших монастырях есть лишь одна игумения, то есть настоятельница, и один духовник. Они — духовные родители для общины. В малочисленной общине шансов получить совет и поддержку больше, чем в крупной.
Еще одно отличие Орского монастыря — акцент на Иисусовой молитве. Обычно православные монастыри представляют собой трудовые коммуны, где на физический труд приходится по 10–12 часов в сутки — нужно вести хозяйство, убирать коровники и пахать на огородах, объясняет Дарья Дубовка. «В больших монастырях быт приблизительно одинаков — службы и много труда», — говорит Дубовка.
В идеале монахиня должна трудиться и читать молитву. Но в Иисусовой молитве есть нюансы. Нужно занять определенную позу, следить за дыханием и фокусироваться на обращении к богу. Делать это, пока ты доишь корову или работаешь в огороде, затруднительно.
Молитвенный путь через Иисусову молитву — самый индивидуалистский путь во всем православии, отмечает Дарья Дубовка. Человек стремится все время быть на связи с богом, а весь окружающий мир перестает для него существовать. Это состояние в чем-то похоже на медитацию, и отчасти поэтому молитвенные монастыри могут привлекать буддистов.
«Для церковного руководства очевидно, что хороший монастырь должен быть восстановлен, иметь большое хозяйство, распаханные огороды и расписанные храмы. А молитву померить нельзя. Что в отчетах-то писать? Как контролировать? Кроме того, если людей привлекает харизматичный лидер, а не церковь как институция, это тоже вызывает вопросы», — рассказывает антрополог. О том, что Орский монастырь недолюбливают, говорят и некоторые прихожане, правда, причины называть отказываются, опасаются навредить общине и самому батюшке.
Духовник монастыря Сергей Баранов — не монах. И это тоже отличает Орский монастырь от других и вызывает критику со стороны некоторых клириков. У 54-летнего Баранова шестеро детей, он поет баллады, пишет иконы, а еще у него богатый опыт социальной работы. В 90-е он создал первый в Орске приют для бездомных людей: «Кто в 90-е не жил, даже не представляет, какая это была проблема», — говорит он.
В конце 90-х администрация города дала Баранову — на тот момент настоятелю Орского кафедрального собора — здание бывшего туберкулезного профилактория, которое собирались снести. Тот его кое-как обустроил на деньги от прихода.
«Первые мои жильцы — это семья, которая жила в землянке с рухнувшей крышей. Их не придавило только потому, что крыша повисла на шифоньере. Так они и жили — отец, две дочери и грудная внучка», — вспоминает Баранов.
Постепенно количество жильцов росло, двухярусные кровати стояли везде — и в коридорах тоже. «У нас там жило по сто человек. Кто-то постоянно болел, рождались дети. Пили, дрались, блудили, но все равно там было что-то святое. Через пять лет меня забрали в кардиологию с сердечным приступом, они меня доконали», — смеется отец Сергий.
По его словам, другие священники не понимали, зачем он носился с бездомными. «Внешние люди, которые никогда не варились в этом, многого не могут понять. Вот перезимовал у меня человек. И ушел опять пить. Но в эту зиму он не умер! — объясняет Баранов. — Был якут, ушел и замерз прямо за приютом в поле. Нашли через неделю, ему к тому моменту лицо выели лисы. Стали отпевать, я попросил ребят гроб открыть и простынку поднять. Чтоб другие видели».
Однажды во время эпидемии гриппа отец Сергий сам всем жильцам приюта делал прививки: «Мне потом врачи говорили: „Ты дурак! Если б были осложнения у кого-то, тебя б посадили!“». Сейчас приход батюшки поредел из-за того, что тот в одном из стримов монастыря для верующих зрителей поддержал вакцинацию от ковида.
Когда Баранов ушел из кафедрального собора, приют закрыли. Он стал ездить в тюрьмы и общался с заключенными, в том числе в «Черном дельфине». Помог отремонтировать дом неподалеку от монастыря, в котором дети с сохранным интеллектом из местного психоневрологического интерната живут с воспитателями, ходят в обычную школу и имеют хоть какие-то шансы на социализацию.
Весь наш разговор батюшка рисует круги вокруг Орска за рулем своей старенькой недорогой иномарки. Это единственное место, где его не одолевают прихожане и можно спокойно поговорить. Завидев его машину во дворе монастыря, сестры, улыбаясь, бегут к нему. Кто-то берет его под руку, кто-то просит совета, и все как одна смотрят на него с благоговением.
«Когда мы познакомились, у меня было впечатление, что он плечами упирается куда-то в небо — такая у него величина», — вспоминает настоятельница монастыря матушка Ксения.
В храме только девушки
Литургия в Орском монастыре звучит завораживающе красиво. Женщины во главе с настоятельницей матушкой Ксенией, бывшей джазовой певицей, исполняют колыбельную на грузинском языке.
«Когда я жила в миру, у меня была очень интересная творческая жизнь, но всегда казалось, что я не живу в полноте. Этот недостаток я пыталась восполнить и поездками по миру, и интересными знакомствами, и творческой работой, — рассказывает настоятельница монастыря. — Мама с детства приучала меня жить высокой красивой жизнью. Но что такое красивая высокая жизнь? Я думала, что это карьера, богемное общество, ведь я вертелась и в композиторском, и в театральном кругах, но неизбежно в конце концов испытывала разочарование».
До пострижения в монахини матушка Ксения была Татьяной. Еще в юности она пела под гитару, заметила, что людям вокруг нравился ее нежный высокий голос и ее стихи. Девушка решила, что в этом ее призвание.
Переехав из Сибири в Москву и следуя заветам мамы — жить высокой жизнью, — она занялась самообразованием: «Я чувствовала себя провинциальным человеком и постоянно ходила то в музеи, то в консерваторию — у меня каждый день в дневнике был расписан».
Окончив эстрадно-джазовый колледж Гнесинки и попытавшись зарекомендовать себя в шоубизнесе, Татьяна поняла, что эта сфера ей не по душе. Но и быть обычной певицей девушка не хотела — не нравилась зависимость от продюсера, хотела сама придумывать постановки.
Настоятельница вспоминает, что снова глубоко задумалась о смысле человеческой жизни, когда работала над дипломом и как одна из лучших студенток Московского государственного университета культуры была приглашена ставить спектакль в ГЦКЗ «Россия». Постановка была посвящена людям, проявившим героизм во время теракта в бесланской школе.
«Мне хотелось понять, чему я готова служить настолько самоотверженно, чтобы можно было отдать жизнь. Я понимала, что за режиссуру, эстрадное пение я умирать не хочу. Отдать жизнь за человека? Я тогда никого так не любила, — продолжает она. — Я никогда не цеплялась ни за работу, ни за отношения. Был момент, когда я хотела семью, но понимала, что не так уж мне это необходимо».
Тем временем подруга Татьяны пыталась ее воцерковить. В некоторых храмах ей казалось, будто там живет вечность, «словно попадаешь в другое пространство». Ее это сильно впечатляло, но не было и мысли, что она сама станет монахиней.
«Поначалу я воспринимала все это как дешевый театр — когда священник выходит, неестественным голосом что-то говорит. Потом в Дивеево был опыт первой благодати, когда ты чувствуешь это прикосновение настолько живо… Мне кажется, человек не может уверовать через книжки — только подготовиться. И только здесь, в Орском монастыре, впервые в жизни в сердце вошла какая-то честность, правдивость и простота», — рассказывает Татьяна.
В какой-то момент ей начало казаться, что она не так живет. «Как это я хожу в короткой юбке? Как я могу краситься? Ведь это неприятно богу, — вспоминает игумения. — У меня была эйфория, похожая на влюбленность. Только тогда я еще не понимала, что влюбилась в Бога. Я поняла, что вот она — высокая красивая жизнь, о которой мне мама с детства говорила. Я поняла, что это счастье — жить не по своей воле».
Татьяна приехала в Орск с гастролями православного театра, где работала постановщиком с начала воцерковления, 6 мая 2013 года, а уже 7 июля того же года приняла постриг и получила новое имя — Ксения — в честь святой блаженной Ксении Петербургской, которую в Орском монастыре особенно любят.
Считается, что эта святая взяла на себя тяжелейшее бремя юродства после смерти любимого мужа. Отдала дом, облачилась в его одежду и откликалась только на его имя, уверяла всех вокруг, что муж жив, а Ксения умерла.
За месяц до пострига Татьяна позвонила маме. «Мамочка, ты же знаешь, что я всю жизнь хотела лучшей жизни, не могла найти себя — то одним занималась, то другим. И вот я решила стать монахиней… — вспоминает тот разговор игумения. — «Ты с ума сошла? Ты еще молодая, еще можешь выйти замуж!» Мама почему-то решила, что я ухожу в монастырь от некой безысходности, — улыбается матушка Ксения. — Я поняла, что влюбилась, влюбилась не просто в Бога, а в Иисуса Христа. Мне надо было бежать, как на свидание с любимой личностью. У кого-то призвание быть врачом, монашество — тоже призвание. Ничто другое так меня не увлекало. Казалось бы, ты для всех умираешь, в миру по тебе плачут. Хотя ты в том самом месте, где должен быть, и счастлив как никогда».
Матушка Елизавета
Ночную литургию В Иверском женском монастыре открывает с чтения «Часослова» на верхнем клиросе (балконе) сестра Елизавета, которую постригли в монахини в 2017 году. Ей тогда было 29 лет.
Раньше Елизавету звали Машей, она работала юристом сначала в родной Самаре, а потом в Москве. «Я всегда говорила маме, что я не там, где должна быть. Я очень четко ощущала это на протяжении всей жизни. — рассказывает Маша. — Сначала я меняла работу, потом город. В какой-то момент решила, что нужно что-то большее, чем Самара. Москва — там мое счастье».
В столице она работала юристом по гражданским делам, получала хорошую зарплату и умирала от тоски. «Накопила денег и отправилась в райские кущи — сначала в Таиланд и дальше по всей Азии», — вспоминает монахиня.
Около двух лет Маша была ярой последовательницей буддизма, ездила в ретриты и сама наставляла людей, увлеченных буддизмом. Однако и здесь она не нашла своего счастья: решила вернуться в Россию и выйти замуж. Все остальное уже перепробовала, и ничто не закрывало пустоту в душе.
Вернувшись в Москву, Маша решила узнать, как устроены духовные практики в России. Хотя раньше она не интересовалась жизнью православной церкви и даже осуждала ее, признается монахиня. Попала на пасхальное богослужение у Матронушки в Покровском монастыре. Оно шло четыре часа, и девушка «уже не чаяла, когда все закончится», ей ничего не понравилось.
После службы она вычитала все о причащении, исповеди, а также кому молиться, чтобы выйти замуж. «Мне же мужа надо было найти, а каким богам молиться — было все равно. Молилась всем сразу. У меня были кришнаитские четки — я на них 40 раз мантру на замужество и 40 раз „Отче наш“ читала», — смеется Елизавета.
Серьезных отношений у девушки так и не появилось. Сейчас она уверена, что «корыстные цели», которые она преследовала, приходя в храм, вели ее к предназначению — монашеству.
Однажды Маша решила поехать вымаливать мужа в Дивеево: «Вот там я испытала состояние полного счастья. Произошло то, что закрыло дыру в душе. Но тогда я еще не осознавала этого».
Девушка ненадолго вернулась домой, собрала чемодан и поехала в Дивеево еще на 40 дней. «Думала, сейчас пойду в храм, буду чистить подсвечники. А на деле храм я видела только издали — с 8 утра до 9 вечера пахала на огороде, — вспоминает монахиня. — У меня так потрескались ноги, что ходить я могла только на цыпочках, а руки… Приходила с работ, валилась с ног от усталости, любовалась своими руками и думала: «Это самые счастливые дни в моей жизни, это самый лучший мой маникюр». Каждый день был наполнен таким смыслом. Такое счастье я еще раз испытала, может быть, после пострига. Когда ты всю себя отдаешь Богу, он такую благодать тебе возвращает».
По словам Елизаветы, так же внезапно, как выйти замуж, она захотела стать монахиней. Девушка собрала вещи и поехала к своему духовному отцу просить благословения на жизнь в монастыре.
Единственная ниточка, которая напоминает о существовании Маши, — это ее страница в «Одноклассниках». Елизавета не понимает, как ее удалить, и просит помочь ей разобраться в настройках. На фотографиях, опубликованных в соцсети, жгучая брюнетка в узких джинсах томно позирует на фоне закатного моря. В ней едва можно узнать улыбчивую сестру Елизавету.
Что ищут в монастырях сейчас
В конце 80-х и в 90-е годы люди приходили к монашеству «закономерно», говорят исследователи. Во-первых, религия слишком долго была под запретом. Во-вторых, многие обращались к религии в поиске новых координат на фоне рухнувшего коммунизма. Особенно восприимчива к религии оказалась советская администрация невысокого ранга — директор клуба при советской власти вполне мог стать монахом в 90-е, объясняет антрополог Дарья Дубовка.
Статистики, которая отражала бы динамику роста монастырских общин, не существует. Но, по мнению антрополога, количество православных затворников в монастырях снижается, несмотря на популярность монастырей среди паломников и трудников. Она встречала послушниц, вернувшихся в мир, потому что там им легче творить Иисусову молитву. Это люди пенсионного возраста, которые могут позволить себе находиться в полном затворе и не работать.
Уход в монастырь может быть связан с глобальными процессами и тенденциями, среди которых и пандемия, считает религиовед из лаборатории «Социология религии» в Свято-Тихоновском университете Валерия Елагина.
По ее словам, традиционным элементам культуры несвойственно исчезать, они трансформируются и адаптируются к новым условиям. «Поэтому появляются нью-эйдж движения или лоскутная религиозность, когда человек может одновременно делать расклады Таро, ходить в церковь на Пасху, не есть свинину и не чувствовать никаких в связи с этим противоречий», — говорит эксперт.
Отвечая на вопрос, вспоминает ли Елизавета прежнюю жизнь в миру, она говорит: «Для мирских страшна тюрьма, а для нас, монахинь, тюрьма — мирская жизнь». Лена, Елизавета и матушка Татьяна нашли свой путь, отреклись от мирской жизни и не хотят в нее возвращаться.
