Экономическая зависимость и выбор работы
Анастасии 33 года, у нее двое детей трех и пяти лет. С будущим мужем Алексеем она познакомилась на первом курсе университета, когда ей только исполнилось 18 лет. Он был в два раза старше и разводился с женой. Алексей снял для Анастасии квартиру, а когда развелся с женой, сам к ней переехал.
С момента знакомства и до свадьбы прошло восемь лет: «Мы долго не расписывались, и в какой-то момент я ему сказала, что надо либо расписываться, либо расходиться, потому что это никуда не идет. Мы познакомились в 2005 году, а расписались в 2013».
Получив диплом психолога, Анастасия начала работать менеджером по персоналу. Первое время она скрывала от мужа, где именно работает — он разрешал ей работать только в детском саду.
Позже Анастасия призналась мужу, что с детским садом не сложилось, но настоящее место работы супруги ему не понравилось: «Для него самым важным условием было, чтобы я была дома в шесть, чтобы на столе был борщ. Он говорил, что ему не нужна моя работа, что “***** моя работа”, мол его заработка хватит на двоих».
Через полгода она уволилась и решила открыть собственный бизнес — интернет-магазин товаров для домашних животных. Позже его пришлось продать: денег не хватало. «Бизнес запустился и начал работать, но на каком-то этапе в него нужно было больше инвестировать, но муж, естественно, меня в этом не поддерживал, хотя деньги у него были», — объясняет она.
Когда с бизнесом не сложилось, Анастасия все же пошла работать в детский сад педагогом по развитию речи, как и хотел муж. Но вскоре забеременела первым ребенком, ушла в декрет и так из него и не вернулась, потому что забеременела снова.
С насилием со стороны Алексея, как эмоциональным, так и физическим, Анастасия столкнулась уже в первые годы их отношений. «Однажды он пришел домой пьяный, повалил меня на кровать, залез на меня, захотел ударить по лицу. Было больно, жестко, хотя он меня и не ударил», — вспоминает она. Это произошло в первый год совместной жизни.
В ту ночь она сразу ушла из дома и переночевала у подруги, позже сняла квартиру и переехала, но ненадолго: встретилась с Алексеем, поговорили, и решила вернуться. «У меня правда была большая любовь к этому человеку, как и зависимость — эмоциональная и финансовая. Мы разошлись, но я и сейчас чувствую, что это была сильная связь», — говорит она.
«Он никогда не признавал свои ошибки. Даже сейчас, когда мы переписываемся, он обвиняет меня, что я ушла и разрушила брак. Но когда спрашиваю, помнит ли он, как он меня душил, таскал за волосы, бил головой об стол, он говорит, что я все придумала. Это такой конкретный газлайтинг, он называет черное белым, а белое — черным», — говорит она.
Насилие на карантине и развод
Анастасия с мужем часто ездили в Испанию, где у него была недвижимость, поэтому Анастасия решила рожать второго ребенка за границей. «Буквально на седьмой день жизни ребенка, когда дочка сидела у меня в слинге на груди, муж не мог найти в доме какие-то документы. Он разозлился и начал таскать меня за волосы по квартире вместе с ребенком на руках. Это было очень травматичный опыт, пойти в чужой стране мне было некуда», — рассказывает она.
После этого случая она поняла, что жить с мужем уже небезопасно: его агрессивное поведение могло угрожать детям. Анастасия подала заявление на перевод детей из частного детского сада в обычный, чтобы она самостоятельно могла его оплачивать. Она также решила продолжить учебу, поступила на гештальт-терапевта и начала частную практику.
Отношения с мужем у них испортились. Каждый жил своей жизнью — Анастасия проводила много времени с детьми и периодически уезжала в Испанию, Алексей продолжал работать в России, на детей почти не обращал внимания.
В середине марта на территории всей Испании были введены жесткие карантинные меры, и вернуться оттуда Анастасия с детьми смогли только в конце месяца. По возвращении они должны были обязательно сесть на двухнедельный карантин.
«Мы решили переждать карантин на даче, он приехал к нам. Вечером мы сходили в баню, он выпивал. Утром, когда я начала готовить завтрак — большую испанскую яичницу из 12 яиц, он сказал: “Дай-ка ее сюда”. Я ответила, что он может подойти и попробовать сам. Он лежал на кресле, и когда я приподняла спинку кресла, он вскочил, схватил меня за волосы, начал таскать по комнате, поставил на колени, зажал голову между ног», — вспоминает Анастасия.
По словам женщины, ей было больно и обидно, от злости на мужа захотелось ответить ему пощечиной. Она взяла тапок и замахнулась на него, но не дотянулась. После этого он начал избивать ее еще сильнее и два раза ударил головой о детский пластиковый стол. Сразу после произошедшего Анастасия вызвала полицию и написала заявление. В тот же день к ней и детям приезжали медработники, чтобы взять тест на коронавирус, так как они только вернулись из Испании. Анастасия объяснила врачам, что ее избил муж, и они начали оформлять освидетельствование. Сначала в графе о телесных повреждениях врач написала «нет», не заметив следов на лице Анастасии. Позже, когда она начала осматривать пострадавшую, увидела образовавшуюся гематому на глазу. Врач зачеркнула в документе слово «нет» и записала диагноз «черепно-мозговая травма, кровоподтек на верхнем и нижнем веке».
На четвертый день после избиения муж, которого полицейские попросили уехать с дачи, чтобы обезопасить Анастасию, приехал и привез ей чемоданы с вещами. В московской квартире он поменял замки — это она обнаружила, только когда приехала туда.
Анастасия с детьми переехали к ее маме в Подмосковье и прожили там до августа, потом она получила работу и сняла собственную квартиру, а позже подала на развод — дату назначили на конец ноября.
Как проходил суд
Первый суд по делу об избиении состоялся в конце июля, спустя почти три месяца после подачи заявления. До начала слушаний муж угрожал Анастасии, что заберет детей, а полицейские пытались их примирить.
На втором заседании суд рассматривал медицинскую карту с освидетельствованием побоев. Зачеркнутое слово «нет» вызвало вопросы у судей — они пригласили судмедэксперта, который подтвердил их сомнения.
«Я принесла все свои фотографии с гематомами, но мне сказали, что есть разные технические средства, с помощью которых можно сделать такие снимки», — рассказывает Анастасия. Эти фотографии судмедэксперт проверять не стал.
На следующий суд вызвали врача, которая составляла справку, и участкового, который приезжал по вызову Анастасии. Врач подтвердила, что видела у женщины гематомы, а участковый — что видел ее растрепанной и заплаканной. Но это не помогло: на шестом заседании судья вынес решение о приостановлении административного дела за неимением доказательств. Алексей сказал суду, что всего лишь защищался от жены, которая нападала на него с тапком.
«В нем 110 килограмм, во мне — 50, он мужчина, а я женщина. Если на тебя нападают с тапком, ты можешь просто его выхватить, тебе не нужно для этого бить человека головой об стол», — говорит Анастасия.
Она подала апелляцию. Следующее заседание состоится уже не в подмосковном суде, а областном, но женщина уже не надеется выиграть дело: «Муж у меня обладает определенным политическим и экономическим ресурсом, и я понимаю, что областной суд может принять такое же решение».
Что делать?
Такие ситуации не редкость в российской законодательной системе. Недавний доклад «Зоны права» показал, что в России суды в целом стереотипно относятся к пострадавшим: игнорируют гендерную специфику проблемы и обесценивают тяжесть вреда домашнего насилия.
Ситуация усугубляется тем, что сейчас пострадавшие должны сами собирать доказательства вины абьюзера и представлять их суду — полиция не занимается такими расследованиями. Причем доказать они должны не только вред здоровью — справками из травмпункта или освидетельствованием врачей, — но и тот факт, что телесные повреждения нанес конкретный человек. Для этого потребуются аудио- и видеозаписи или переписка с угрозами.
«В силу эмоционального состояния и травм пострадавшим достаточно сложно идти в полицию и травмпункт. Бывает, что им не с кем оставить малолетних детей, чтобы лечь в стационар и пройти лечение или представлять свои интересы в полиции и в прокуратуре в случае обжалования постановления, вынесенного полицией», — отмечает юрист центра «Насилию.нет»* Мария Замолоцких.
Суды принимают сторону абьюзера по разным причинам. Мария Замолоцких объясняет, что делать в разных ситуациях:
- Если в ходе проверки по заявлению пострадавшей в полиции назначают экспертизу, которая не отражает или неправильно квалифицирует вред здоровью, то пострадавшей следует подать заявление в полицию для проведении повторной экспертизы.
- Если порядок проведения экспертизы нарушают медицинские эксперты (как случилось в ситуации Анастасии), то можно подать жалобу в отношении них.
- Если медицинскую экспертизу проводит судебный эксперт и она не отвечает требованиям закона, то пострадавшей следует ходатайствовать о назначении повторной экспертизы. Чтобы обосновать незаконность экспертизы, можно приложить к ходатайству рецензию другого эксперта или медицинские исследования, подтверждающие доводы пострадавшей о вреде здоровью.
- Если суд по каким-то причинам не принял доказательства во внимание и отказал в их приобщении к делу, нужно подать апелляцию об их приобщении.
- Если суд отказал в назначении медицинской экспертизы или повторной экспертизы в суде первой инстанции, следует подать ходатайство о ее назначении в суде апелляционной инстанции.
- Если абьюзер также применял насилие по отношению к детям или они становились свидетелями применения насилия, его можно лишить родительских прав или ограничить в них.
*По мнению Минюста РФ, выполняет функции иностранного агента.
