С весны 2024 года российские войска стали чаще атаковать Одессу — как ракетами, так и дронами. В апреле под ракетный обстрел попала популярная среди одесситов набережная в районе Литературной улицы, в результате чего шесть человек погибли, десятки пострадали и были повреждены несколько зданий. А в марте запущенный российской армией беспилотник попал в жилой дом: погибли семь человек, в том числе два ребенка. В июне несколько человек пострадали от обстрелов крылатыми ракетами. Фельдшер одесской скорой помощи Анна (имя изменено по просьбе героини) рассказала «Черте», как в эти месяцы в городе работают врачи, которым приходится спасать жизни людей после обстрелов и в условиях частых повторных прилетов.
Когда военные кричат: «Съебывайте!» — это значит, надо бежать очень-очень быстро
Три года я работаю на скорой — закончила учебу и сразу пришла сюда. Начала работать в ковид. Я буквально человек из мемов про то, что сначала у нас пандемия, потом война. Но сейчас я бы согласилась работать в ковид сутками, лишь бы не было всех этих прилетов.
Я ездила на деоккупированные территории после того, как [ВСУ] освободили Херсон и Николаевскую область, помогать коллегам. И по сравнению с ними мы в Одессе как будто неплохо жили до поры до времени. Я бы сказала, до марта этого года.
В ночь на 2 марта 2024 года при атаке российских беспилотников в Одессе разрушен девятиэтажный жилой дом. Погибли 12 человек (в том числе 5 детей) и 20 человек пострадали. Утром 6 марта российская армия нанесла ракетный удар по Одессе. Погибли пять человек и ранены еще не менее пяти. В это время в одесском порту находились президент Украины Владимир Зеленский и премьер-министр Греции Кириакос Мицотакис. Утром 15 марта в результате российской ракетной атаки по Одессе был убит 21 человек и ранены более 70. Среди убитых — фельдшер скорой помощи и два сотрудника Государственной службы по чрезвычайным ситуациям, которые ликвидировали последствия первого удара и попали под второй. Девять сотрудников ГСЧС были ранены.
Я работаю в бригаде медицины катастроф. То есть я тот человек, который первый выезжает на прилеты. И, кажется, ни дня нет, чтобы не было в городе тревог.
Когда звучит тревога, мы одеваемся — броники, каски — и выезжаем на место прилета после разрешения ДСНС (Государственная служба Украины по чрезвычайным обстоятельствам). Когда они дают разрешение, мы можем приступать к своей работе.
Часто бывают повторные прилеты. К сожалению, ракету замечают, когда она где-то на середине моря. И у нас, по сути, есть максимум 90 секунд, чтобы очень быстро куда-то убежать, после сообщения, что на тоже место летит еще одна ракета.
Недавно из-за этого у нас погиб коллега. Был прилет в частный сектор, и разворотило очень сильно — и дома, и людей там было много. После прилета кто-то [из жителей] побежал просто поглазеть, кто-то помогать. И когда сообщили, что летит вторая ракета, там был такой хаос, что уехать или убежать в укрытие никто не успел.
Бригада взяла пациента и уже собиралась отъезжать, когда сказали про повторный прилет, то есть, что летит вторая ракета. Они не успели отъехать. Девочка-фельдшер успела выскочить из машины. Водитель не успел — его задело осколками и контузило. А мой друг-фельдшер был с пациентом. В момент удара он рефлекторно закрыл собой пациента. И его полностью посекло осколками, он погиб.
Есть рекомендации к нашим действиям во время тревоги. Но в основном мы ориентируемся на сигналы ДСНС. Если они дают добро на выезд — по их оценкам, нет сильного пожара и не ожидается второй прилет — мы едем. Есть еще такой условный сигнал между нами и военными. Когда военные кричат: «Съебывайте!» — это значит, надо бежать очень-очень быстро.
Мы проводим тренинги, обучаем по-максимуму, чтобы все врачи знали, как себя вести на месте атаки. Но даже я, опытная и давно обученная — испытываю страх, когда понимаю, что в любой момент туда, где мы спасаем людей, может быть повторный прилет.
Когда война закончится, мы все заболеем чем-то тяжелым
У нас есть такое понятие как работа на «сортировке». Нужно быстро распознать, кто насколько сильно ранен. В первую очередь смотришь на тех, кто лежит молча, они самые «тяжелые». А те, кто кричит, но при этом ходит — они чаще просто в шоке.
Когда я была в Херсоне, мы приехали на прилет, и во дворе сидела женщина, 86 лет, с сыном. А сыну лет 20 с копейками, и я никак не могла сопоставить эту разницу в возрасте. Она не сильно пострадала, а сын очень.
И я навсегда ее слова запомнила: «Спасите моего сына, я его усыновила. Не спасайте меня». Это врезалось очень сильно в память.
После отступления из Херсона российская армия начала регулярно обстреливать город. По данным разведки Великобритании, на начало февраля 2023 года Херсон — самый обстреливаемый город Украины за пределами Донбасса. Во время обстрела центра города 24 декабря 2022 года были убиты 10 человек и ранены 58. В следующие дни декабря было обстреляно родильное отделение больницы и областной кардиологический диспансер. В новогоднюю ночь — детская больница. Обстрелы продолжались в январе и феврале 2023 года. А 3 мая 2023 года в результате Российской ракетной атаки Херсона и области были убиты 24 и ранены более 40 человек.
После очередного обстрела я забрала [на скорой] пострадавшего от обстрела парня. У него осколок прошел насквозь — малюсенький такой, до сантиметра размером. Зашел в шею, вышел через лопатку сзади. Задело и легкое, и пищевод, и сердце. Я потом поднималась к нему в реанимацию и, слава богу, жить будет.
Я работаю сутки через двое. Но часто, если прилеты вне моей смены, мы с мужем [все равно] выезжаем помогать — у нас есть пропуска на комендантское время. Мы вместе состоим в ассоциации добровольных пожарных. И мы выезжаем на помощь основным экстренным службам, особенно во время массированных атак.
Потом приезжаешь домой, понимаешь, что там была опасность. Тебя могло приебашить. Но в моменте включается робот. Надо спасать — значит, спасаем. Надо успокоить чью-то истерику — значит, идешь и успокаиваешь истерику. Потом приходишь домой и сам чуть-чуть истеришь.
Постоянные приливы адреналина, а отката толком нет. Думаю, когда война закончится, мы все поголовно заболеем чем-то тяжелым.
Мы к этому очень сильно привыкли. И от этой привычки становится уже тошно. Потому что данные с прилета — столько-то погибших, столько-то раненых — стали [чем-то] обыденным. Ну, пять погибших. А это, блин, минус пять жизней. Минус пять моих одесситов или не одесситов, не важно. От этой привычки становится тошно.
