Насилие в больницах: опыт свидетелей
Лиза Вернер из Санкт-Петербурга относится к тем, кого учителя и родители называют «трудными подростками». Девушка рассказывала журналистам, что дома она сталкивалась с физическим насилием, а в школе — с буллингом со стороны одноклассников. В конце декабря 2018 года Лиза сбежала из дома и ее арестовала полиция. Во время ареста девочка сильно ударилась головой и полицейские передали ее врачам, а те заметили на руках Лизы порезы и отправили ее в Центр восстановительного лечения «Детская психиатрия».
По словам девушки, ее увезли в стационар ночью, без ведома родителей. Следующие два месяца Лиза сравнивает с пребыванием в штрафном изоляторе. В Центре, по рассказам Лизы, подолгу держали подростков, чье поведение не устраивало учителей или родителей. Некоторые могли проводить в больнице по полгода, до тех пор, пока родители не соглашались их забирать. За нарушения внутреннего распорядка детей наказывали — привязывали к кроватям, иногда избивали. Единственная связь с внешним миром была возможна только через личные встречи. Детей, у которых были синяки, не пускали на встречу с родственниками.
С момента освобождения из больницы прошло несколько лет. Лиза пишет и дает интервью о своем травматическом опыте. Ее история побудила нас узнать, насколько общепринято насилие в подростковых отделениях психиатрических больниц.
«С матом скрутили меня и повели в отделение»: подростки в психбольнице и насилие
Кате из Санкт-Петербурга было 15 лет, когда ее начали посещать суицидальные мысли. В разговоре с психологом из частной клиники она призналась, что периодически хочет броситься под поезд в метро. Психолог направила Катю в психоневрологический диспансер, и оттуда она сразу же попала в подростковое отделение Санкт-Петербургской психиатрической больницы №3 им. Скворцова-Степанова. В приемном отделении «Скворечника», как называют эту больницу бывшие пациенты, Катю ждал не очень теплый прием:
«Женщина очень грубо разговаривала со мной, пока записывала мои личные данные. Затем меня завели в комнату, где было несколько санитаров и врач, от которого дурно пахло, — вспоминает Катя, — Они сказали мне раздеться до трусов, что я делать отказалась. После недолгих уговоров они с матом скрутили меня и повели в «буйное», третье отделение».
Попав в отделение, подросток становится беззащитным перед медперсоналом. Алиса — бывшая пациентка подростковых отделений психиатрических больниц. В 15 лет она столкнулась с тяжелым депрессивным эпизодом. По словам Алисы, врачи районного ПНД направили ее в больницу Скворцова-Степанова, сказав, что кладут ее в «санаторий для девочек».
Медперсонал понятия не имел о врачебной этике
По воспоминанием девушки, в учреждении подростки беспрерывно находились во власти грубого и безразличного медперсонала. Алиса рассказала, что однажды медсестра избила девушку с тяжелыми суицидальными мыслями. «Когда она расплакалась, вместо того, чтобы успокоить пациентку или хотя бы вколоть ей успокоительное, та женщина начала бить ее тапком», — вспоминает Алиса.
Другая пациентка подросткового отделения «Скворечника» вспоминает, как санитар вколол большую дозу аминазина (тяжелого антипсихотика с эффектом снотворного) девушке, чем-то провинившейся перед медперсоналом. «Ее поставили в «ночной караул» — вспоминает Катя — Когда девушка засыпала, санитар ее будил и заставлял «караулить» дальше».
В этих историях инициатором насилия выступал конкретный человек — врач или санитар. Человеческий фактор — одна из главных причин насилия, считает практикующий психолог Мария Литвина.
Жертвой насилия может стать человек в любом закрытом учреждении: детском доме, больнице, отделении полиции. Главным источником вреда в таком случае остается конкретный человек — работник психиатрической больницы. Именно он наделен властью и склонен самоутверждаться за счет тех, кто не может сопротивляться, отмечает Литвина. Психиатрическая сфера в таком случае оказывается частным случаем проявления механизмов насилия.
«Издевались над самыми беззащитными»: вербальное насилие в больницах
Если санитары и санитарки распускали руки только в качестве меры наказания, то моральный абьюз был нормой в общении с пациентами.
«Медсестры не были откровенно жестокими, но вели себя грубо и неэтично» — вспоминает Алиса. По словам девушки, медсестры ругали пациенток, обесценивали их проблемы. Пожилая медсестра сказала девочке, пережившей сексуализированное насилие со стороны отца, что та сама спровоцировала насильника. Тем, кто страдал от селфхарма или суицидальных мыслей, медработники говорили, что «они себя режут, потому что это модно».
С похожим опытом столкнулась Лера из Архангельска (имя изменено по просьбе героини). Девушку шесть раз госпитализировали с разными диагнозами в подростковое отделение Архангельской областной психиатрической больницы. Во время первой госпитализации Лере было 13 лет. По воспоминаниям Леры, медсестры и санитарки не стеснялись в словах и выражениях, грубо шутили и обзывали пациентов.
«Особенно они издевались над самыми беззащитными, детьми из детских домов, с задержками в развитии. Называли их между делом «дебилами, идиотами», будто так и надо», — вспоминает Лера. Девочке, очень ждавшей своих родителей, медсестра пела «жди меня, и я вернусь».
С точки зрения детского психиатра Артема Новикова, грубость и хамство — следствие системных проблем российской медицины. Врачей не учат коммуницировать с пациентами и не объясняют, какое поведение считается этичным, а какое — неэтичным. Поэтому среди психиатров и простого медперсонала встречаются люди, безразличные к личным границам пациентов.
«В нашей медицине главное — спасти жизнь. Врач не обязан быть «хорошим парнем», ему разрешается и поорать на пациента. Главное — чтобы хорошо лечил. Но все-таки хорошая врачебная практика — это когда специалист не просто «хороший врач», но и «хороший парень», который уважает личность и достоинство пациента», — говорит Новиков.
«Медсестры пошли пить водку»: распитие алкоголя на рабочем месте
Неэтичное поведение проявляется и в нарушении рабочего распорядка. По воспоминаниям Алисы, однажды вечером медсестры пили водку на рабочем месте. «Как раз в этот момент одна девочка случайно разбила нос, — вспоминает Алиса, — Мы попросили у медсестер помощи, но те лишь махнули рукой и продолжили застолье».
Похожую история вспоминает Света, в первый раз лежавшая в психиатрическом отделении больницы в карельском поселке Косалма в начале 2010-х. По словам Светы, медсестры и санитарки часто приходили на работу в подвыпившем состоянии. Света вспоминает, как однажды пьяная санитарка запнулась о ступеньку лестницы и опрокинула поднос с лекарствами прямо на пациентов, ждавших вечернюю порцию выписанных таблеток.
«Государственной психиатрии очень не хватает человеческих ресурсов чтобы обеспечить всех людей помощью, которую они должны получить, — говорит Елена Федорова, клинический психолог Тихвинской психиатрической больницы, — Это происходит из-за «оптимизации» медицинской сферы. Количество пациентов растет, количество штата уменьшается. Люди попросту выгорают. Когда ты эмоционально выгоревший, ты не способен на поддержку».
С выгоранием сталкиваются тысячи российских медработников. Еще в доковидные времена ученые Томского государственного университета обнаружили острое профессиональное выгорание у каждого третьего медработника Томской области. Хотя работники психиатрических больниц не работали в ковидных госпиталях (в которых в большей или меньшей степени выгорал почти каждый медработник), у них хватало своих факторов стресса.
По словам Артема Новикова, никто не задумывается о психическом самочувствии медперсонала. Работа с ментальными расстройствами, отмечает эксперт — тяжелое и эмоционально затратное дело. Если человек выгорел, он не сможет общаться с пациентами корректно. Алкоголь — типичное средство, с помощью которого люди пытаются сами бороться с выгоранием, но это лишь усугубляет ситуацию.
Психиатр Валентина Хорева также говорит о массовом выгорании у младшего медицинского персонала. В прошлом она работала в государственных клиниках и замечала усталость и попустительское отношение к своим обязанностям со стороны врачей.
«На общую усталость накладывается ощущение бесконтрольной власти сотрудников государственных больниц над пациентами. А бесконтрольность — следствие ненадлежащего контроля со стороны заведующих отделений» — говорит врач.
«Туалет открывали два раза в сутки»: запреты и ограничения в стационаре
Помимо насилия подростки сталкиваются с огромным количеством ограничений. Жесткое регулирование режима — нормальная ситуация для государственных психиатрических стационаров.
«Больница не была похожа на «санаторий», как мне сказала врачиха из ПНД, — вспоминает Алиса, — У меня забрали все вещи, в том числе очки и линзы. На вопрос, почему в больнице нельзя носить линзы, медсестра ответила “А если мы тебя укол вколем и ты три дня спать будешь? У тебя же глаза склеятся!”».
Со слов Кати, лежавшей в том же подростковом отделении Скворцова-Степанова, все гигиенические принадлежности, даже расчески, медперсонал забирал и сваливал в общую кучу — и выдавал строго два раза в день, утром и вечером. Туалеты в отделении открывали также два раза в день на полчаса — утром и вечером, душ — раз в неделю. За мытье головы в раковине могли наказать — привязать к кровати и наколоть аминазином, или просто отправить мыть полы.
«Кормили нас отвратительно, зачастую кашей с комочками и жидким пюре непонятно с чем. Родители могли делать передачки, но персонал их разворовывал. В палатах нельзя было держать никакую еду и даже воду», — вспоминает Катя. По воспоминаниям Кати и Алисы, медперсонал не учитывал пищевые предпочтения пациентов: веганов и вегетарианцев заставляли есть мясо вместе со всеми.
Лена (имя изменено по просьбе героини, — прим.) попала в подростковое отделение больницы Скворцова-Степанова в феврале 2020 года в возрасте 17 лет. По словам Лены, медперсонал следил за каждым шагом и каждым высказыванием пациентов. Медсестры и врачи читали всю переписку пациентов с родителями. По словам девушки, они оправдывали это «необходимостью убедиться в прогрессе лечения». Поэтому любые жалобы на содержание или самочувствие могли стать поводом для ругани или унижений.
«Медперсонал понятия не имел о врачебной этике. Врачи во всеуслышание называли диагнозы других пациентов, шутили над ними, читали письма, которые постояльцы отправляли своими родителям, — вспоминает Лена. — Очные встречи [с родственниками] были запрещены из-за эпидемии гриппа, поэтому возможности рассказать о происходящем у нас не было».
По словам Леры, примерно такие же условия сложились в Архангельской психиатрической больнице. Подростки содержались в обшарпанном здании, в палатах, которые закрывались деревянными дверьми с окошками по типу следственного изолятора. Днем палаты закрывались: Лера вспоминает, что дети, которым выписывали тяжелые антипсихотики, ложились спать прямо на полу в коридоре. Спать можно было только по расписанию. Есть — тоже: если пациент не ел, его кормили насильно. Мыться их водили раз в неделю. По словам Леры, их по очереди намывала пожилая санитарка, которая отпускала неприятные шутки в адрес внешности и тел пациентов, — например, использовала «неприятные эвфемизмы», описывая их гениталии.
«В больнице было физически тяжело находиться, — вспоминает Лера, — Я старалась рисовать, что-то делать, но меня постоянно клонило в сон».
Не существует единого стандарта, объясняющего, как должны быть организованы психиатрические стационары. Подобные вещи регулируют внутренние документы. По словам психиатра Валентины Хоревой, внутренний распорядок больниц может опираться на устаревшие рекомендации по обращению с пациентами, разработанные десятки лет назад.
«Это не было похоже на лечение»: как медперсонал лечит пациентов
Подростки жаловались и на качество лечения. Врачи и медработники не пытаются общаться с пациентами и что-то им объяснять по поводу их курса лечения. Это видно из истории Кати. Врачи в ПНД говорили ей, что лечение в стационаре обязательно поможет справиться с горем и депрессией. Но по приезде в больницу ее ждало нечто совсем обратное.
Катя вспоминает, что «врачи пригрозили госпитализировать меня на полгода, если я не подпишу согласие на госпитализацию». Девочка подписала согласие, но никак не могла перестать рыдать. После этого санитары отвели ее в помещение с голыми стенами, где привязали к кровати на всю ночь. За ночь Катя успокоилась, но провела ее несколько дней в «резервации», и лишь после этого попала в отделение.
«Все это не было похоже на лечение. Всем выписывали примерно одни и те же старые таблетки», — говорит Катя. Ее слова подтверждает Алиса. Вот что она вспоминает о подборе лекарств: «Меня выписали из больницы через месяц за примерное поведение. Лучше мне не стало и через несколько дней у меня случилась попытка суицида». Спустя несколько месяцев Алиса узнала, что выписанные ей в больнице таблетки могли вызвать психотические симптомы.
Стратегия работы с тяжелыми состояниями у медперсонала как правило проста — если подросток чувствует себя плохо, его не будут успокаивать, а постараются быстрее «заткнуть». Об этом вспоминает Света (имя изменено по просьбе героини), лежавшая в Карельской республиканской психиатрической больнице.
«Порой пациенты не выдерживали, начинали проявлять эмоции. В таком случае могли прилететь угрозы от врачей на дежурстве и медсестер, что этого человека сейчас привяжут к кровати, если он или она не успокоится», — рассказывает Света.
Однажды с девушкой произошло именно это — она сильно расплакалась в коридоре отделения и не могла успокоиться. Медсестра тут же сообщила об этом дежурному врачу. Он прибежал разъяренный и стал орать на подростка. Врач угрожал Свете, что привяжет ее к кровати. Медсестры уложили девушку на койку в палате и по указанию врача вкололи ей психотропное средство, из-за которого она проспала сутки.
Врачи не считали нужным объяснить пациенту диагноз или хотя бы реагировать на его жалобы по поводу побочек. Когда Свете отменили транквилизаторы, она начала страдать от постоянных панических атак. Ни врач, ни медсестры не реагировали на ее жалобы. Поэтому, когда паника накатывала, Света «не могла спокойно лежать, время от времени вскакивала с кровати и начинала ходить по коридору».
Основательница благотворительного фонда «Просто люди» Марина Рис считает, что причина некачественного лечения лежит в недостаточном финансировании психиатрии. Как выразилась Рис в интервью изданию «Крыша», «[государством] недостаточно средств выделяется на психиатрическую помощь, чтобы помогать человеку, а не карать его за то, что он психически болен».
Поскольку у больниц может попросту не быть современных лекарств, все, что им остается — давать всем пациентам одни и те же препараты, которые вызывают разные побочные эффекты. Изоляция от внешнего мира и связывание в качестве «лечения» — тоже следствие недостатка медикаментов, считает Рис.
«Мать грозилась, что меня снова положат в психушку»: госпитализация как наказание
Часть взрослых прекрасно понимает насильственный характер сложившихся в этих подростковых отделениях отношений. В этом случае психбольница становится местом заключения для «трудных подростков». Лена, лежавшая в «Скворечнике», вспоминает подростков из детских домов, отправленных на длительное лечение в качестве наказания. По ее словам, их могли направить в учреждение за любую провинность: за прогул школы, за порванную куртку, за ссору со сверстниками.
«Детей из детского дома дольше не выписывали и чаще закалывали тяжелыми препаратами, — вспоминает Лена, — Часто такие дети были здоровы, но врачи ставили им умственную отсталость».
Некоторые родители сами использовали госпитализацию, как способ «наказания» подростка. Так было с Лерой из Архангельска.
«После первой госпитализации мать постоянно меня шантажировала, грозилась, что меня снова положат в психушку, — вспоминает девушка, — Свое обещание она сдержала. Однажды я запустила в отца зеркальцем после того, как он в очередной раз меня ударил. Итог — госпитализация. В другой раз я сказала, что хочу наестся стекла, потому что меня травили в колледже, куда я пошла учиться после девятого класса. Итог — госпитализация»
Примерно то же было и у Алисы. «Моя мама вроде бы и хотела мне помочь, но большой активности не проявляла. Большинству родителей было наплевать: они скорее были рады, что их ребенок оказался подальше», — рассказывает она про свою первую госпитализацию в «Скворечник».
Равнодушие родителей — еще одна из причин, по которой насилие сохраняется в качестве практики. По словам Марии Литвиной, она сама постоянно сталкивалась со случаями, когда родители отказались реагировать на жалобы ребенка по поводу плохого обращения в психиатрической больнице. При этом родители обладают куда большими правами в отношении ребенка, чем врачи.
При желании взрослые в любой момент могут забрать несовершеннолетнего из больницы, отмечает Литвина. Но, как это было в случае с Лизой, не все родители готовы прислушаться к ребенку, а если и готовы, то не знают, кому жаловаться на неэтичное поведение медработников. Получается замкнутый круг: подростки просят о помощи, но помогать им должны взрослые. Взрослые их слышат, но либо не хотят, либо не знают, как помочь.
Как помочь подростку, столкнувшемуся с насилием?
«За время работы первого психиатрического смешанного подросткового отделения жалоб от родителей на действия санитаров или медицинских сестер, в том числе на «воровство» передач и личных вещей, не поступало. Персонал отделения строго соблюдает принципы этики и деонтологии».
Такой ответ дал заместитель главврача больницы им. Скворцова-Степанова Сергей Елкин на наш запрос о насилии в подростковом отделении. Автор ответного письма заявил, что медперсонал ведет себя этично, не ворует передачки и не распускает руки. В качестве заключения заместитель главврача добавил, что «в целом обратная связь от пациентов и их родственников носила положительный характер».
В том же ключе ответила исполняющая обязанности главврача Архангельской клинической психиатрической больницы Эльвира Конопленко. По ее словам, «заведующим детско-подростковым отделением на регулярной основе проводится работа, дополнительные инструктажи с сотрудниками отделения с целью информирования о соблюдении прав детей и законодательства в области психиатрии».
Оба ответа не только отрицают слова пациентов, но и ссылаются на российские законы. Так Эльвира Конопленко говорит, что «Оказание специализированной психиатрической помощи детям и подросткам осуществляется в соответствии с положениями Закона РФ от 02.07.1992 №3185-1 “О психиатрической помощи”». Сергей Елкин упоминает Федеральный закон №323 «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации».
Поскольку на словах администрация больниц придерживается действующего законодательства, то и бороться с недобросовестным поведением врачей нужно с помощью закона. Алгоритм помощи несовершеннолетним пациентам состоит из трех шагов.
Шаг 1: выслушайте ребенка
Многие пациенты подростковых отделений вспоминают, что взрослые за пределами больницы не сильно интересовались их самочувствием.
«Дети и подростки в больнице оказались незащищенными. Их пребывание в больнице зависело от того, смогут ли за них заступиться взрослые» — вспоминает Лена, госпитализированная в подростковое отделение Скворцова-Степанова. Лене повезло: ее мама смогла ее защитить. Девочке хотели назначить галоперидол — тяжелый антипсихотик, для приема которого у него не было показаний. Но благодаря активной позиции ее матери этого удалось избежать
Однако далеко не все родители готовы признать сам факт насилия. На жалобы своих детей они не реагировали.
Артем Новиков настоятельно просит не обесценивать рассказы подростка: если ребенок жалуется на плохое отношение в больнице, значит, есть смысл внимательно к нему прислушаться и понять, что именно произошло.
Новиков рекомендует взрослому встать на место ребенка: «Было бы вам приятно, если бы вас в 15 лет ругал матом огромный мужчина? Понравилось бы вам, если бы вас побила тапком грубая старуха? Скорее всего, нет».
Новиков отмечает, что любой дискомфорт одинаково воспринимается и ребенком, и взрослым. «Главное — признать, что этот дискомфорт реален и не является выдумкой чувствительного ребенка. И взрослые, и дети, должны помнить, что любое обесценивание и насильственное поведение по отношению к ним — это не норма. И только в таком случае есть надежда на то, что жалоба достигнет адресата», — подчеркивает Новиков.
Шаг 2: изучите свои права и права пациента
Услышать ребенка — не значит разобраться в проблеме. Чтобы подобные ситуации не повторялись, все родители должны помнить о своих правах:
1) В статье 5 Закона «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» сказано, что все пациенты психиатрических стационаров заслуживают гуманного и ненасильственного отношения. Единственным основанием для ограничения свободы (изоляции, вязок и т.д.) служит решение о чем говорит третий пункт закона.
2) Госпитализация до 15 лет осуществляется только по решению родителей. Согласно статье 28 при госпитализации несовершеннолетнего младше 15 лет необходимо по просьбе и с согласия как минимум одного родителя или органа опеки. Как говорит Мария Литвина, после 15 лет подросток сам представляет свои интересы в сфере психиатрии.
3) Если ребенку нет 15-ти лет, родители сами выбирают больницу, в которую хотят положить ребенка. Любое медицинское вмешательство осуществляется только при подписи родителей, о чем говорит статья 51 Федерального закона №323 «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации».
В истории Лизы произошло нарушение сразу нескольких законов. При поступлении ребенка родитель должен принести кипу документов. Если ребенка госпитализировали просто так, происходит внеправовая процедура, считает юрист Марк Фриман. Он отмечает, что госпитализация должна проходить по месту жительства. В статье 11 «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» сказано, что недобровольная госпитализация проводится либо в случаях, предусмотренных уголовным кодексом, либо если пациент представляет опасность для себя и окружающих. Во всех случаях это решение принимает комиссия врачей — психиатров, чего не было в случае с Лизой.
Шаг 3: подготовьте жалобы во все инстанции
Чтобы предотвратить насилие над другими пациентами, есть смысл написать жалобу. Валентина Хорева рекомендует подробно записать все нарушения, которые были допущены в ходе госпитализации. В этой ситуации важно ненадолго отказаться от эмоций и досконально записать все нарушения, которые были допущены со стороны медперсонала. Для этого достаточно сравнить рассказ ребенка с тем, что написано в законе.
1) Первая инстанция для написания жалоб — это главврач больницы и заведующий отделением, в котором произошло насилие. Жалоба пишется в свободной форме и подается на адрес больницы.
2) Одновременно с этим нужно обратиться к чиновникам. По мнению Артема Новикова, в каждом регионе России реальным влиянием обладают разные инстанции. Где-то это департамент или министерство здравоохранения, где-то — уполномоченный по правам ребенка. Обращаться нужно в ту инстанцию, которая вызывает большее доверие. Валентина Хорева рекомендует также привлечь проверяющие органы, например прокуратуру.
3) Часто родителям сложно самостоятельно разобраться в законах — здесь пригодится консультация юриста или адвоката. Если такой возможности нет, можно обратиться за помощью к общественным организациям, которые помогают подросткам в трудной жизненной ситуации.
В Санкт-Петербурге это региональная общественная организация «Стеллит». Проект «Помощь рядом» консультирует и оказывает психологическую поддержку подросткам, пострадавшим от насилия, по всей стране. Помочь найти юриста по медицинским делам и получить бесплатную консультацию можно в проекте «Юридическая аптека».
Намного хуже приходится подросткам, прибывшим в стационары из детским домов. Сотрудник детского дома — уполномоченный представитель ребенка и может дать согласие на лечение ребенка, говорит юрист Фриман. Другое дело, что сотрудники детского дома не имеют права использовать лечение в качестве метода «наказания».
Подобные решения нужно обжаловать в суде, но надеяться придется в первую очередь на себя. Марк говорит, что ребенок может защитить свои права и обратиться в прокуратуру, к уполномоченному по правам ребенка, в орган опеки и попечительства. Можно попробовать обратиться к родителю, если он не лишён родительских прав.
С точки зрения Артема Новикова, важно еще и предавать все случаи насилия и некорректного персонала огласке. «Чем больше мы говорим о насилии и осуждаем его, тем менее нормальными кажутся подобные практики. Нет ничего хуже, чем сделать вид, что проблемы нет вообще. Вмешательство СМИ может способствовать справедливому решению суда», — уверен Новиков.
Что делать подростку, столкнувшемуся с насилием?
Что делать подростку, столкнувшемуся с насилием?
В описанных случаях дети оказались беззащитны перед системой — и у них не было возможности рассказать взрослым о своих проблемах. Что делать в таких случаях?
1) Пока подросток находится в стационаре, нужно пытаться связаться с внешним миром и рассказать близким людям о нарушении своих прав. В случае, если медперсонал не дает возможности поговорить с родителями лично — просить помощи у пациентов, которые скоро выписываются.
2) Андрей Новиков рекомендует искать помощь и поддержку у окружающих. В первую очередь — среди самих пациентов. Даже простые слова поддержки в такой ситуации имеют ценность. Также стоит поискать среди персонала адекватного, способного к эмпатии медицинского работника.
3) Если медицинский работник готов выслушать и рассказать о насилии врачам — воспользуйтесь этой возможностью. Если старшие проявляют заботу и готовы прислушаться к страданиям ребенка — значит, есть смысл жаловаться и просить обратиться к главврачу или заведующему отделением.
4) Марк Фриман пишет, что подростку нужно помочь обратиться в прокуратуру и Уполномоченному по правам ребенка, орган опеки и попечительства, с просьбой защитить его права. В этом случае, указанные органы обязаны проверить информацию ребенка о нарушении его прав и законности действия родителя, медучреждения при госпитализации. Огласка истории насилия в СМИ увеличит шансы на то, что на произошедшее обратят внимание.
«Если не начать ничего делать, то ничего и не будет. Молчаливое согласие только усугубит ситуацию», — резюмирует практикующий психолог Мария Литвина.
