«Я смотрю, а он весь бледный»
Зое Федоровне Новиковой из Тулы сейчас 72 года. 1 декабря 1994 года ее сын Дима ушел служить по призыву. Тогда срочники служили полтора года. Первые шесть месяцев он провел в учебной части в подмосковном Чехове, потом несколько месяцев находился в военной части в Кузнецком районе Пензенской области.
После 11 месяцев службы Диме дали отпуск с 3 ноября по 4 декабря 1995 года. Он приехал домой и сказал, что им увеличили срок службы до двух лет: «Хотя если год отслужил, то есть больше половины срока, то не должны увеличивать срок, но ему все равно увеличили до двух лет, — рассказывает Зоя Федоровна, — В апреле 96-го я сказала ему: «Хоть дезертиром будь, только не надо в Чечню. Ты у меня один». Он сказал: «Как я не поеду, если всех приказом отправят?»
В феврале 1996 года Диму вместе с еще 120 солдатами отправили в военную часть в Тоцком Оренбургской области, где он служил в должности водителя. А уже 23 мая он оказался в другой военной части в Чечне — и там был назначен водителем реактивной батареи. Мать не знала, что сын-срочник попал на Чеченскую войну. «Когда он уходил в армию, мы еще жили в коммуналке. Потом получили новую квартиру, и я ему об этом писала, — вспоминает Зоя Федоровна, — А в ответных письмах от него было совсем про другое, невпопад. Только потом я узнала, что он заготовил письма заранее, чтобы я не знала, что он в Чечне».
Мать заподозрила неладное и писала командиру части, спрашивала, где ее сын, но ответа не получила. В конце июля 1996 года друг Димы передал от него письмо отцу, в нем сын писал, что с 24 мая находится в Чечне: «Батя, на месте решай сам, говорить маме или нет». Муж рассказал Зое Федоровне, что сына отправили на войну: «Я ходила никакая, — вспоминает она, — а потом, 12 августа, услышала по радио, что его 506-й полк попал в засаду».
14 августа Зое Федоровне позвонили из волгоградского госпиталя. Это был третий госпиталь, куда привезли ее сына: сначала он попал в полевой госпиталь в Ханкале (Чечня), затем его отправили во Владикавказ, а оттуда на самолете перевезли в Волгоград. В перерывах между операциями, когда сын приходил в себя, рассказал медсестре из гнойной хирургии, как можно связаться с матерью — она тоже тогда работала медсестрой.
Через два дня Зоя Федоровна со своим мужем, отчимом Димы, уже была в военном госпитале. Спросили, к кому она, когда ответила, произнесли: «А, это который самый тяжелый мальчик… Он в реанимации». Врачи сказали, что не могут дать никаких гарантий, но к сыну пустили. «Он лежал без сознания, у него стояли трубки в брюшной полости, зонд желудочный через нос, он был под капельницей, — вспоминает она. — Я взяла его руку, прижала ладошку к своей щеке. У меня потекли слезы, и тут я слышу: «Мам, не плачь». Я ему напомнила, как просила не идти в Чечню, лучше бы дезертиром был. А он мне: «Мам, у нас ротный, у него родилась дочь, а он сам погиб, меня спасая. Я вот такой тяжелый остался жить, зачем? Надо было ротному остаться жить, у него ребенок остался маленький, а теперь он сирота». И опять без сознания упал».
После того, как сын потерял сознание, мать вызвал начальник госпиталя. Медики опасались, что у Димы начнется газовая гангрена. Его состояние стало ухудшаться: начался перитонит. Его вместе с еще 25 ранеными отправляли на лечение в Москву. Перед отправкой Зоя Федоровна подошла к сыну: «Я смотрю, а он весь бледный. У него еще одна нога вообще не двигалась, а второй он мог шевелить по кровати, но поднимать вверх не мог. Я начала поправлять постель, коснулась рукой его бедра и услышала «хруст мартовского снега» — значит, началась гангрена. Знаете хруст, когда идешь по снегу — вот при газовой гангрене очень похожий звук из-под кожи раздается. Я поняла, что это, наверное, конец. Закричала: «Моему сыну плохо, он умирает!». Его накачали лекарствами, погрузили и отправили в Москву».
Диму отвезли в 32-й центральный военно-морской клинический госпиталь в Купавне (Московская область). Сразу на операционный стол. Потом снова. После операции, когда мать пришла к врачам, они сказали: «Готовьтесь». Медики рассказали, что год назад у них был солдат с такими же ранениями, они не смогли его спасти. Врачи подтвердили, что у сына началась газовая гангрена, а после операции его подключили к исскусственной вентиляции легких. На ИВЛ Дима находился неделю, все это время мать с отчимом к нему не пускали. Вскоре у него начали отказывать почки.
1 сентября Зоя Федоровна поехала в церковь в город Железнодорожный, находящийся недалеко от Купавны: «Мы с мужем вышли из профилактория [где жили семьи раненых], там на территории были собаки, они никогда не гавкали, и я как сейчас помню: туман, 1 сентября 96-го года, прохладно, сыро, мы выходим с мужем и слышим, как собаки подняли вой. И я поехала в церковь заказывать панихиду, а мужа отправила узнать, как там сын. Пошла, рассказала все священнику. Хотела заплатить деньги за службу, а священник сказал: «Денег не надо, как сын выздоровеет, лучше на витамины потратите». Я вышла из церкви, села в электричку. Еду, а сердце не на месте. Подумала: если муж сейчас встретит меня, значит, все — все плохо. И я вижу, как вдалеке стоит мужчина, я даже не сразу поняла, что это мой муж. Я подхожу к нему, а он говорит: «Все, мать, крепись, у нас больше Димки нет».
Выяснилось, что в ночь с 31 августа на 1 сентября у Димы остановилось сердце, полчаса его пытались реанимировать. Зоя Федоровна с мужем узнали об этом только днем 1 сентября. «После я пришла в больницу, — вспоминает Зоя Федоровна, — познакомилась там с женщиной, у которой сын был ранен в ногу. Я ей говорю: «Идите к сыну», а она мне: «Мой сын живой, я его вижу, а вот вы своего уже никогда не увидите». 2 сентября Диму похоронили с почестями и в сопровождении военных.
«Я долго не могла с ним проститься, отпустить его. Когда гроб уже забрали, я осталась одна в комнате, даже не могла сообразить, куда мне идти. У меня очень тяжелые роды были, это был единственный ребенок. Ощущаю так, будто это вчера было. 26 лет, как он погиб, а вот эта боль кинжальная не утихает. До сих пор ходишь в толпе, смотришь, думаешь: а вдруг он появится…»
Только через 16 лет Зоя Федоровна узнала, что ее сын был в штурмовой бригаде в центре Грозного. Диму посмертно наградили орденом Мужества за участие в Чеченской войне и штурме Грозного, но в документах, которые прислали к ордену, не было подробностей случившегося. Мать обратилась в фонд «Право матери», который занимается защитой прав родственников погибших солдат, и юристы фонда написали запрос в Центральный архив Министерства обороны в Подольске. Архив выдал справку, где было указано, что произошло: «Федеральные войска были взяты в окружение, и на прорыв кольца бросили штурмовую бригаду на спасение ФСБшников, — рассказывает она, — Дима вез боеприпасы и сам попал в окружение боевиков. Машину начали обстреливать, и когда боевики подумали, что сын уже мертвый, они ринулись к его машине. А он бросился в толпу боевиков. И уже весь простреленный и истекающий кровью добрался до своей позиции».
Сейчас Зоя Федоровна рассказывает, что занимается спортом и правильно питается, каждый день ходит по 5 километров: «Если я умру, кто будет к нему на кладбище ходить? Мы их [сыновей] отсылали на войну? Нет. Я бы уже с внуками ходила. Наших детей угробило государство, и сейчас такая же «спецоперация» в Украине. Мы [родители погибших в войне солдат] никому не нужны».
Борьба за выплаты
Дима умер в 20 лет. После его смерти матери выплатили 25 и 120 окладов денежного содержания погибшего в качестве единовременного и страхового пособий. Эти деньги лежали на пенсионной книжке и после дефолта 1998 года обесценились в пять раз. С 50 лет Зоя Федоровна получает пенсию по потере кормильца (сейчас в размере 12590 рублей, -— прим. ред.), также сразу после смерти сына матери выдали удостоверение на натуральные льготы (например, на бесплатный проезд), но в 2005 году льготы были монетизированы. С этого момента Зоя Федоровна начала получать ежемесячные денежные выплаты (ЕДВ) — 600 рублей (сейчас — 1899,73 рублей).
Размер ЕДВ зависит от категории, к которой отнесли родителей погибших солдат. По закону от 12 января 1995 года «О ветеранах» Первая чеченская война определяется временными рамками с декабря 1994 года по декабрь 1996 года, однако родителей тех, кто принимал участие в Чеченской войне, в 2005 году законодатель разделил на две категории: родители, которые потеряли своих детей до 16 января 1995 года (категория 064), получают около 5000 рублей, они приравнены по льготам к «участникам Отечественной войны». А погибшие после 16 января 1995 года отнесены к «участниками боевых действий», и их родители получают выплаты в 2,5 раза меньше (категория 060). К льготникам «второго сорта» относится и Зоя Федоровна: «В чем наши дети виноваты?, — спрашивает она, — Что не выбрали дату смерти?».
Но изначально Зое Федоровне вообще отказали в каких бы то ни было ЕДВ, когда чиновники Пенсионного фонда решили, что «умер» и «погиб» на Чеченской войне — это не одно и то же. Чтобы увидеть какие-то выплаты, пришлось пройти очередной бюрократический виток. «Я написала заявление в военкомат, мне ответили, что если человек умер от ранений, то он приравнивается к погибшим в боевых действиях. ЕДВ не платили два месяца, но после запроса в военкомат выплаты вернули», — вспоминает Новикова.
Про разделения на даты смерти Зоя Федоровна уверяет, что уже писала в Госдуму и обращалась в Министерство обороны — все было безрезультатно. В прошлом году она написала в фонд «Право матери», и теперь юристы фонда стали ее представителями в суде. Фонд «Право матери» разработал правовую стратегию, которая должна положить конец «разделению» родителей погибших в одном вооруженном конфликте в Чечне, Зоя Федоровна вошла в «коллективный иск» по Туле — помимо нее в нем еще две другие матери погибших солдат из Тульской области. К сожалению, районный суд и областной суд пока проиграны. По тульскому делу фонд продолжает борьбу в кассационных жалобах.
А вот в других областях России фонд «Право матери» схожие иски сразу выиграл, отмечают там. Так, уже на следующий день после Тульского заседания фонд выиграл коллективный иск для четырех семей из Краснодарского края. Также юристы фонда «Право матери» смогли оспорить разделение и увеличить ЕДВ обратившимся семьям погибших из Вологды, Екатеринбурга и Кемерово Главный юрист-аналитик фонда Татьяна Сладкова так объясняет это решение: «В России не существует прецедентного права. Поэтому в одной области суд иск удовлетворит, а в другой — откажет. Это «законно» с формальной точки зрения, но, безусловно, несправедливо. Фонд борется с такой несправедливостью путем создания единой судебной практики по всей стране в интересах своих подопечных». Если отказы по иску будут и дальше, фонд планирует собрать по разным регионам судебную практику и обратиться в Конституционный суд.
В рамках правовой стратегии фонда, проблема такого разделения касается всех членов семей погибших призывников в Первой чеченской войне, поскольку война определена в законе в границах с декабря 1994 года по декабрь 1996 года включительно: «Понятно, что первые полтора месяца из двух лет войны — это меньшая часть погибших», — говорят в фонде: «Мы считаем разделение по дате гибели — дискриминацией».
Сладкова говорит, что такая ситуация исторически ничем не обусловлена, так как сам закон определяет период вооруженного конфликта в Чечне в границах с декабря 1994 года по декабрь 1996 года. В таких случаях закон должен содержать оговорку о распространении определенных гарантий для определенной группы лиц. На вопрос, как восстанавливать справедливость и что делать семьям погибших солдат, юрист отвечает: обращаться в фонд «Право Матери» — это единственная профессиональная и специализирующаяся на социальной защите семей погибших организация, работающая на некоммерческой основе.
В случаях, когда иск удается выиграть, суд обязывает Пенсионный фонд увеличить ЕДВ до 5 тысяч рублей, а также возместить накопившуюся за годы задолженность («монетизированные» потери с 2005 года — это одна и та же сумма, примерно 350 тысяч рублей). Для обращения в Госдуму (которое наряду с судебной работой, также входит в разработанную правовую стратегию) фонд отобрал примеры по 70 семьям погибших в Первой чеченской войне.
Справка: Первая чеченская война длилась с декабря 1994 года по август 1996 года. По официальным данным, за это время погибли 5042 военнослужащих российской армии, 19794 получили ранения. По разным источникам, погибло как минимум 20000 мирных жителей.
В боевых действиях, которые идут с 24 февраля 2022 года на территории Украины, по заявлению Минобороны, погиб 1351 российский военнослужащий, еще 3825 получили ранения. Это информация на конец марта, более свежих данных МО РФ не предоставляло. ООН сообщал о гибели более 2000 украинских мирных жителей.
