«Переспи с мужчиной — и все пройдет»
В 20 лет Марк* признался себе, что он — трансгендерный мужчина. Он никогда не соотносил себя со своим биологическим полом, но не придавал этому особо значения. С 13-14 лет в кругу друзей говорил о себе, используя мужские местоимения. «В школе у меня не было времени анализировать себя и свою жизнь: больше 20 разных предметов, 5-6 факультативов, курсы в ВУЗ — в общем, времени хватало только на учебу. От проблем уходил в форумные ролевые игры, — вспоминает он. — Когда же я впервые задался вопросом «а может все-таки…?”, сама мысль вызвала у меня резкое отрицание».
На тот момент Марк уже два года был погружен в тему радикального феминизма и был трансфобом, как и его ближайшее окружение, в том числе, его девушка. (Некоторые радикальные феминистки придерживаются трансфобных взглядов. Их называют TERF — trans-exclusionary radical feminist — «Черта»).
К 20 годам годам Марк разочаровался в выбранной профессии и ВУЗе, на поступление в который потратил так много сил. Он уже несколько лет страдал от депрессии и суицидальных мыслей. В итоге у Марка случился нервный срыв, и он признался во всем родственникам — рассказал и о своей трансгендерности, и о девушке. Близкие не сказали ничего плохого. Нервный срыв сопровождался реактивной паранойей. Марку казалось, что за ним следят, что у него есть сверхспособности, что он — реинкарнация знаменитых исторических личностей. Он во всем видел тайные знаки.
«Симптоматика похожа на бред при шизофрении, но, как я позднее выяснил у других специалистов, ею не являлась. Там должны быть более устойчивые симптомы и галлюцинации, а не просто психоз из-за нескольких недель без сна и переутомления», — рассказывает Марк. К специалистам его отправили только когда он вдруг начал говорить родным, что ненавидит их, и попытался сбежать из дома. Сначала это был психолог, потом — психиатр, к которому Марк ходил раз в месяц на протяжении двух лет.
«Когда я упомянул, что встречаюсь с девушкой, психолог начал долгую лекцию о том, что гомосексуальность — прихоть и отклонение от нормы одновременно. Что однополый секс не сравнить по ощущениям от контакта мужчины с женщиной: якобы, от полового члена в вагине происходит какая-то гормональная магия. Говорил, что мне нужно переспать с мужчиной — и все пройдет», — вспоминает Марк, который не вынес из этой беседы ничего, кроме чувства тяжести и отвращения.
Психиатр же предположил у Марка шизофрению, но в медкарте прописал «острое психотическое расстройство». «Он выписал таблетки, чтобы снять бредовую симптоматику. Бред прошел, и курс лечения продолжился. Мы с мамой приходили на сеанс вместе, хотя я был совершеннолетним. Я не мог ничего при ней рассказывать. Она же могла пожаловаться врачу на мою излишнюю раздражительность, и он выписывал новый препарат», — говорит Марк. От лекарств лучше ему не становилось: сил не было, а антидепрессанты вместо нейтрализации апатии и экстремально сниженного настроения делали только хуже.
Врач запрещал Марку общаться с девушкой, ездить к ней и вообще покидать город, пока лечение не прекратится. При этом таблетки предлагал принимать пожизненно. Когда Марк решился поехать к девушке на Новый год, врач угрожал передать его документы в ПНД, чтобы по возвращении его там заперли. Но он все равно поехал, а угрозы так и остались угрозами.
В 22 года Марк переехал в другой город, и жизнь стала налаживаться: «Появились личные границы. Я понял, что мне нравится есть и какую одежду носить — дома у меня не было выбора даже в таких базовых вещах». Он нашел работу. Но в новом коллективе к нему обращались в женском роде — это вызывало у него сильный дискомфорт и панические атаки. Он рассказал о своей трансгендерности девушке и обратился за помощью к специалистам, в том числе, к известному психиатру и психотерапевту Дмитрию Исаеву.
В 23 года Марк начал транс-переход. Он сообщил родственникам, что меняет документы на мужские. «Мне устроили масштабный скандал все по очереди. Отец сначала якобы принял, потом напился и послал матом — с тех пор мы не общаемся. Для бабушки я — прокаженный, как и моя девушка». Приняла Марка только мать, но не сразу — через полтора года. По рекомендации сына, она пошла к специалисту, который ей все объяснил.
Сейчас Марк полностью поменял документы и начал заместительную гормональную терапию. Он живет с девушкой и планирует с ней расписаться.
«Зная, как другие проходили через конверсионную терапию, скажу, что мой вариант был мягким. Я не сомневался, что врачи, к которым меня водили родственники, несут бред. Но они были первыми, с кем я столкнулся в этой сфере, и сильно дискредитировали в моих глазах других специалистов, — говорит Марк. — Я год решался обратиться за постановкой диагноза к хорошему специалисту по рекомендации. До сих пор чувствую недоверие, хотя никаких объективных причин сомневаться в его компетентности нет. Мне постоянно кажется, что с помощью таблеток меня хотят превратить в овощ и стереть мою личность».
«Родители думали, что меня приворожили»
Рамилю 25 лет. Все его детство прошло в маленькой казахской деревушке. Он был единственным мальчиком в многодетной семье. В девятом классе Рамиль влюбился в нового школьного учителя. «Он был на десять лет старше меня. Крупный мужчина с густыми волосами, большими черными глазами и полными губами. На его уроках я всегда сидел в первых рядах. Ничего делать не мог. Просто смотрел и любовался, — вспоминает Рамиль. — Я понял, что мне нравятся мужчины, но тогда не знал, как это явление называется, откуда оно и много ли таких, как я. В нашей деревне не было интернета, а у меня дома — компьютера или телефона».
Окончив школу с отличием, Рамиль уехал поступать в город за много сотен километров от дома. Однажды он увидел в телефоне у соседа в общежитии гей-порно и стал расспрашивать, что это такое. Так Рамиль узнал об ЛГБТ и, наконец, понял, кто он и как это называется. На первом курсе он начал встречаться с мужчинами, а в конце второго — влюбился в парня, с которым он вместе вот уже семь лет.
После окончания университета Рамиль по распределению уехал работать в деревню в соседний район. Там же стал снимать комнату у пенсионерки, а на выходных возвращался в город к своему бойфренду. Половину зарплаты Рамиль отправлял родителям, те были недовольны, просили больше денег и звали домой.
Через несколько месяцев, под Новый год, за Рамилем неожиданно приехал отец. Начал собирать его вещи в чемодан и сказал, что они немедленно уезжают домой. Рамиль не понимал, что происходит, пытался остановить отца — даже вызвал участкового, который сказал, что без заявления делать ничего не будет. Рамиль решил не писать заявление, так как, по словам участкового, отца арестовали бы на 15 суток. После ухода участкового отец избил Рамиля, забрал его ноутбук, деньги, часть одежды и уехал. Как оказалось, ненадолго.
Через три недели он снова вернулся за сыном. На этот раз с матерью: она плакала, и Рамиль не смог ей отказать. Вместе они поехали на вокзал, но уже у поезда Рамиль понял, что совершает ошибку. Он попросил помощи у местных полицейских, пожаловался, что родители хотят отвезти его домой против воли: «Они ответили, что я взрослый и должен разобраться сам. Мне 22 года было на тот момент, но родители же меня не слушали! В общем, родители сказали полицейским, что я психически нездоров, и они помогли запихнуть меня в поезд. Думаю, им просто не хотелось проблем».
У Рамиля опустились руки, он замкнулся в себе. Дома просто лежал в своей комнате и ни с кем не разговаривал. Отец упрашивал его пожить дома хотя бы месяц и обещал, что, если ему не понравится, он сможет уехать. Дней через 10 Рамиль решил сбежать. После обеда, пока все дома спали, он вылез в окно и на такси уехал в город. «Моя главная ошибка — что я вышел у автовокзала, сел в маршрутку и уехал в областной центр, — говорит Рамиль. — В нашей деревне всего несколько таксистов, поэтому родители быстро поняли, куда я еду. Мой двоюродный брат работал недалеко от автовокзала и по просьбе родителей стал расспрашивать водителей и показывать им мое фото. Они сказали, на какой маршрутке я уехал». Его догнали на полпути и снова вернули домой. Сильно избили, отобрали документы и телефон.
Оказалось, родители решили, что Рамиль спит с пенсионеркой, у которой снимал квартиру, и что она его приворожила. «Я вообще не понимаю, как им могло такое прийти в голову… Потом они, конечно, прочитали в моем телефоне переписки с парнем и с друзьями», — говорит он.
На следующий день родители отвезли Рамиля к мусульманской целительнице: «Она накрывала меня белой тканью, ходила вокруг, что-то приговаривая и размахивая серебряным кинжалом. Мне было смешно. Я знал, что абсолютно здоров, что никто меня не приворожил и не проклял». Так продолжалась три дня. Затем отец на всякий случай нашел русскую целительницу, которая работала с разными религиями. Она смотрела Рамилю в глаза несколько минут не отрываясь, а потом сказала отцу, что ничего плохо, темного в сыне не видит. Что он человек, который живет по своим правилам и всегда будет поступать по-своему. Эти слова Рамиль запомнил и говорит, что они стали его кредо.
Отца это не убедило. Он уговорил целительницу «полечить» сына, сделать его «нормальным человеком». Рамилю же было все равно, он только жалел, что не может вернуть себе свою прежнюю счастливую жизнь. Он ходил к целительнице неделю, пил по два литра заговоренной воды в день, сжигал соль, обернутую в черную ткань — делал все, чтобы от него отстали.
Родители нашли сыну работу в соседнем городе. Но и там Рамиль был под присмотром, на этот раз — дяди. Ему удалось выпросить назад телефон и связаться со своим парнем: «Я ему все рассказал. Он был, конечно, в шоке. Ходил потом в полицию, но заявление не приняли, потому что мы друг другу никто… В общем, тогда я решил притвориться “здоровым”. Начал разговаривать с родителями. Улыбался. Делал вид, что ни на кого не обижаюсь — и через несколько недель родители поверили».
Летом Рамиль поехал в город с двоюродной сестрой, якобы, поддержать ее на экзамене, и снова сбежал. С собой взял только удостоверение личности и немного денег, которые смог скопить. Мобильный телефон сразу выключил. На это раз ехал не напрямую, а пересаживался из одной маршрутки в другую, чтобы его не смогли отследить. Через два дня он добрался к своему парню. Когда Рамиль включил телефон, он увидел десятки пропущенных от родственников, но не стал никому перезванивать.
В один из дней ему позвонил деревенский участковый, к которому с заявлением о пропаже обратились родители. Рамиль ответил, что родители прекрасно знают, где он и с кем и что сам напишет заявление, если они не отстанут. С этого дня родители оставили его в покое. Раз в месяц мама спрашивает у него, как дела и все.
Все пережитое не прошло для Рамиля бесследно. Он стал социофобом: «Я боюсь людей. Мне кажется, что кругом враги. Если с тобой так ужасно поступают близкие, то чего тогда ждать от остальных».
Как еще пытаются «исправить» ЛГБТ+
В возможность «исправления» сексуальной ориентации человека верят и в Русской православной церкви. Священнослужители считают гомосексуальность болезнью, «которая может быть исцелена верой в Бога, покаянием и молитвой». «Пастырский опыт работы с людьми, имеющими гомосексуальную ориентацию, показывает, что в очень многих случаях человек может либо полностью избавиться от этого, либо так построить свою жизнь, чтобы это не мешало ему быть полноценным семьянином», — заявлял в 2018 году тогда еще председатель Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополит Иларион.
У протестантов-пятидесятников, к которым обратилась Галина*, оказались схожие взгляды. Галина не собиралась «исправлять» свою сексуальную ориентацию и проблем с родными у нее не было. В церкви она искала спасения от страданий после разрыва с партнершей. Именно там несколько ее знакомых смогли побороть наркотическую зависимость, они говорили, что бог исцелит ее душу, и Галине станет легче. «До этого я как-то не задумывалась о вопросах религии. Церковь была в нашем районе. Я подумала, что хуже уже точно не будет — и пошла», — рассказывает она.
Однако в церкви сказали, что все страдания Галины от гомосексуальности, которая грех, что «это не от Бога — это дьявол извратил понятия любви», и посоветовали усерднее молиться, найти мужчину и выйти за него замуж. Хотя Галина понимала, что мужчины ее не привлекают, она страдала от сильного чувства вины, навязанного в церкви. Первые два года после прихода в церковь, она ни с кем не встречалась, потом нашла девушку и скрывала свои отношения от пятидесятников. Еще через три года она решила уйти из церкви: «Я поняла, что больше так не могу, что не буду себя ломать и перестраиваться. Мне стали писать во все мессенджеры: приходи, мы тебе поможем, это дьявол тебя искушает. Я не отвечала. Потом стали писать и моей матери», — вспоминает Галина. В конце концов от нее отстали, но чувство вины и ощущения собственной «неправильности» еще некоторое время продолжали мучить женщину.
Бывает, что человек не может принять свою гомосексуальность и хочет «излечиться» сам. Так случилось с Александром*. Он решил искать спасения в монастыре. «Семья у меня не религиозная. Мать не хотела меня отпускать, плакала, но отговаривать меня было бесполезно», — вспоминает он. Александр стал трудником. Он все время боялся, что кто-то в монастыре догадается о его ориентации, но влюбился в монаха и вернулся домой. Александр смог принять себя только через несколько лет, после переезда в Петербург, когда узнал о существовании христианских ЛГБТ-общин.
Магомеда Асхабова семь месяцев «лечили» пытками в хасавюртовском реабилитационном центре, куда его поместили родители. Асхабова подвешивали на оконную решетку на 2–12 часов. «Пациентов» центра приковывали наручниками друг к другу: есть, ходить в туалет и спать приходилось вместе. Правозащитники помогли Асхабову уехать из России. Он уже обратился с жалобой на центр в Следственный комитет и прокуратуру.
«Конверсионной терапии» подвергаются не только гомосексуалы и транс-персоны, но и интерсекс-люди, которые рождаются с гениталиями, половыми железами или набором хромосом, которые нельзя однозначно отнести к мужским или женским. Так было и с Ольгой*. Врачи не смогли точно идентифицировать ее пол: гениталии новорожденной были ближе к женским — 4 класс по шкале Куигли. Но отец Ольги мечтал о сыне, поэтому ей провели несколько «нормализующих» операций, а в графе «пол» прописали «мужской». Родители скрывали от Ольги историю ее рождения и растили как мальчика. Однако мальчиком Ольга себя не чувствовала и иногда говорила о себе в женском роде. За это ее наказывали и требовали вести себя «по-мужски». Запрещали играть с девочками в куклы или семью, готовить, вышивать — делать что-то, чем «могут заниматься только девочки».
До школы родители несколько раз отправляли Ольгу в «специальный санаторий», где были одни мальчики. «Нас заставляли жить по строгому распорядку. Любое проявление эмоций каралось оплеухами и стоянием на тумбочке без движения, — рассказывает она. — Воспоминания про то место вызывают у меня панические атаки. До сих пор страшно, хотя для страха уже давно нет повода».
В 13 лет у Ольги начала расти грудь. «Одноклассники смеялись над парнем с “сиськами”. Я была напугана, но в то же время чувствовала, что так и должно быть, что это правильно», — говорит Ольга. Мать отвела ее к врачу, который назначил уколы «витаминов». Девушка поверила родителям и врачам и раз в две недели ходила на уколы в поликлинику. А в 20 лет бросила, потому что «никто не сказал, для чего они нужны». Оказалось, что это был тестостерон.
Только в 23 года, сдав анализы у генетика, Ольга узнала правду о себе. Но даже после этого некоторые гинекологи и терапевты пытались «лечить» ее: «Мне говорили, что нужно продолжать колоть тестостерон и удалять грудь. Отправляли к психиатру, который решил, что я транс-персона и посоветовал полежать в больнице, ”подумать” — ведь это все в моей голове. Мол, раз при рождении сказали мальчик, значит так и есть». Последние несколько лет Ольга наблюдается только у платных специалистов, которые знают, кто такие интерсекс.
«”Поведенческая терапия” — наверное так можно назвать то, что со мной сотворили в детстве — сломала меня как личность. У меня отняли быть свободу той, кем я была рождена, — с болью говорит Ольга. — ”Нормализирующие” операции нужно запретить. Врачи не должны спрашивать: ”Кого хотите?”. Это не компьютерная игра, где можно сохраниться, и если что, просто загрузить заново. Это живые люди, любой выбор за которых, мало того, что безнравственен, так еще и опасен. Люди сами должны понять, кто они. А если не могут сами, но очень хотят помощи, — получить ее. Врачи должны рассказать обо всех рисках, последствиях и возможных вариантах».
Человек и закон
Псевдонаучные практики, направленные на «лечение» и «исправление» сексуальной ориентации или гендерной идентичности ЛГБТ-людей называются «конверсионной» или же «репаративной терапией». ООН приравнивает такую «терапию» к пыткам, жестокому, бесчеловечному или унижающему достоинство обращению. В 2021 году Франция стала третьей европейской страной, запретившей конверсионную терапию. В 2016 году это сделала Мальта, а в 2020 — Германия.
Юристка ЛГБТК+ инициативной группы «Выход» Ксения Михайлова говорит, что никаких оснований для оказания медицинской помощи в связи с наличием у человека той или иной сексуальной ориентации сейчас нет. Раньше поводом для «лечения» мог стать диагноз «эгодистоническое расстройство», когда человек четко осознавал свою сексуальную ориентацию, но хотел ее изменить. Однако его исключили из Международной классификации болезней 11 пересмотра (МКБ-11), вступившей в силу в этом году.
Оказание психиатрической медицинской помощи из-за постановки несуществующего диагноза человеку без психического расстройства незаконно, — отмечает юристка. Теоретически постановка несуществующего диагноза может стать угрозой лицензии медицинской организации, однако Михайлова про такие случаи в России не знает.
«При “конверсионной терапии” речь может пойти о причинении тяжкого вреда здоровью по неосторожности или даже умышленном причинении тяжкого вреда, доведении до самоубийства, — говорит Михайлова. — Однако все эти статьи УК РФ предполагают, что последствия наступили. Если вам предложили конверсионную терапию, а вы отказались, и терапию не провели, можно говорить о неправильной диагностике, которая не имела никаких последствий и нарушении кодекса врачебной этики».
Неправильная диагностика — ненадлежащее оказание медицинской помощи, поэтому человек может взыскать компенсацию морального вреда, руководствуясь Гражданским кодексом РФ. Привлекут ли врача к дисциплинарной ответственности зависит только от руководства медицинской организации.
* - имена героев изменены по их просьбе
