Татьяна Водопьянова. Пять лет Карлага за жизнь в оккупации
Обвинение: статья 58-1 б УК РСФСР, «Контрреволюционная деятельность, измена родине, совершенные военнослужащими».
Когда началась война, 41-летняя москвичка Татьяна работала в отделе небесной механикиРаздел астрономии, изучающий закономерности движения небесных тел. в астрономическом институте им. П. К. Штенберга. Изучала орбиты комет, напечатала около 10 научных работ.
В первый месяц войны Водопьянова добровольно поступила в школу медсестер при МГУ и в сентябре 1941 года была назначена хирургической сестрой в 8-й Краснопресненской дивизии.
Медико-санитарный батальон попал под обстрел немецкой армии в Смоленской области, часть машин, людей и обозов были потеряны. Начался бой. Раненых отвозили в лес — Татьяна вытаскивала мужчин из зоны огня и укладывала возле деревьев, укрывая одеялами из ранцев убитых красноармейцев. Больше она ничем не могла помочь: перевязочный материал закончился.
«В это время ко мне подошла группа военных, среди них были генерал и комиссар в кожаных пальто. Они предложили мне идти с ними, а раненых оставить на месте. Генерал сказал: “Завтра вы на машине за ними приедете”», — вспоминает Татьяна.
Татьяна, взяв перевязочный материал, вернулась к раненым. Потом стала пробираться обратно к своим. Долго «ползла по снегу и кочкам торфяных работ» и добралась до села Петропавловского в 30 км от Наро-Фоминска. Через час туда вошли немцы.
Татьяна рассказала немецкому офицеру, что она — астроном, и ее научные работы есть у директора Берлинского вычислительного института профессора Штраке. Немцы прозвали женщины «Фрау Астрономер» и разрешили поселиться в доме местной жительницы Степаниды, где жили 15 немецких солдат.
Татьяна знала немецкий язык, но не афишировала это. Впервые она заговорила на нем, чтобы отвлечь внимание немцев и дать возможность сбежать больному русскому солдату — его хотели расстрелять. Впоследствии благодаря знанию языка женщина помогала местным жителям решать проблемы с оккупационными властями.
В январе 1942-го в село вошла Красная армия, а Водопьянову арестовали за пособничество нацистам и отправили в Бутырскую тюрьму. Ее обвинили в том, что она «бросила на произвол раненых бойцов», осталась на оккупированной территории, работала у немцев переводчиком, а на допросе в немецком штабе сообщила о своей связи с немецкими учеными.
Свидетель Федор Шансков, 36-летний крестьянин с 4-мя классами образования, дал показание, что Татьяна якобы получила мешок хлеба от немецкого коменданта. Остальные жители села это опровергли, но слова Шанскова легли в обвинительное заключение.
«Главная отличительная черта репрессий военного времени – в том, что большое количество людей оказалось на оккупированных территориях. После того, как территории удалось отвоевать, они оказались под ударом в связи со статьей 58 – в той части, которая касалась измены родине и разных форм коллабораций», — объясняет историк «Мемориала».
Татьяна признала себя виновной. В июле 1942 года женщину приговорили к пяти годам лагерей и отправили в КарлагОдин из крупнейших исправительно-трудовых лагерей СССР в 1930—1959 годах, располагался в Карагандинской области на территории Казахстана.. Там ее как «тяжелую преступницу» поставили на земляные работы. Водопьянова быстро заболела пеллагройЗаболевание, вызванное нехваткой витаминов, основные симптомы – покраснение, шелушение кожи, выпадение волос, изъязвления на языке, диарея, паралич, бессонница, деменция. и получила инвалидность.
Спустя два года Татьяна ходатайствовала о пересмотре ее дела, но ответа не получила. Потом обратилась к народному комиссару внутренних дел СССР Лаврентию Берия – безрезультатно.
В 1945 году Татьяну признали невиновной: проверка по делу показала, что обвинение было основано только на ее признаниях, от которых она отказалась. Но из лагеря Водопьянову не отпустили: она якобы проводила среди заключенных «профашистскую агитацию, в которой восхваляла немцев и их армию».
Спустя пять лет заключения, в 1947 году Татьяна вышла на свободу. Из-за неснятой судимости ей было запрещено жить в крупных городах — но только там были астрономические обсерватории. «Вся моя дальнейшая жизнь с 1947-го до 1953 года была борьбой за возвращение к науке. Моя судимость не позволяла мне быть зачисленной в штаты астрономического учреждения, и я зарабатывала себе средства к существованию тем трудом, к которому меня допускали: я была домработницей, садовником, счетоводом, медсестрой, чернорабочим», — писала Татьяна.
В снятии судимости ей отказывали несколько раз. Не помогло даже письмо Сталину на шести листах, в котором Татьяна рассказывала свою историю — в том числе объясняла, что не работала переводчиком, а заговорила на немецком языке, только чтобы помочь сбежать солдату, которого хотели расстрелять.
Когда в 1953-м вышел указ правительства об амнистии, Водопьянова работала обмерщиком лесоцеха в Татарстане. «Надежда вернуться к науке придала мне силы», — вспоминает она. 52-летняя Татьяна поехала в Киев, где под руководством профессора Сергея Всехсвятского составляла каталог абсолютных величин комет. Через год ее взяли в штат на должность старшего лаборанта.
В 1956 году Татьяна написала заявление о реабилитации, где просила снять с нее «клеймо пособника немецких захватчиков»: «Сейчас мне 55 лет. Я получаю пенсию по старости, но, несмотря на подорванное здоровье, продолжаю работать. <…> Немногие годы, что мне остались, я хотела бы прожить с сознанием признания моей невиновности со стороны правительства и советского общества».
Срок в советском лагере, отмечает историк «Мемориала», был огромной стигмой. «Люди, которые пострадали на фронте, получали второе наказание, попадая в лагерь в Советском союзе. Даже если им удавалось этот лагерь пережить, это было клеймо на всю жизнь».
5 октября 1956 года Татьяна Водопьянова была реабилитирована. Военный прокурор счел, что в ее действиях «состава уголовного преступления не усматривается, потому что к немцам она попала по независимым от нее причинам, а находясь в оккупации, никаких преступлений не совершила».
Лев Мищенко. Десять лет лагерей за немецкий плен
Обвинение: статья 58-1 б УК РСФСР, «Контрреволюционная деятельность, измена родине, совершенные военнослужащими».
Лев Мищенко родился в Москве в 1917 году. Когда мальчику исполнилось четыре года, его родителей арестовали и вскоре расстреляли как заложниковРаспространенная практика в Гражданскую войну. Людей, в основном из бывших привилегированных сословий, брали в заложники. В случае антисоветских выступлений их расстреливали. Красной армии.
В июле 1941 года, окончив физический факультет Московского государственного университета, Лев ушел в ополчение. В Смоленской области его назначили офицером связи и отправили передать командирам соседних позиций приказ «держаться вплоть до дальнейших распоряжений».
Больше суток Мищенко пробирался через лес, обходя занятые немцами деревни. На рассвете проснулся от удара — над ним стоял немецкий солдат. «Оказалось, что я, уходя в лес, шел не по прямой, а кружил и вышел снова почти к опушке. Так начался плен».
В лагере под Катынью Мищенко и другим пленным предложили «пройти обучение, перейти фронт и вернуться с нужными немцам сведениями». Мищенко отказался, и в феврале 1942 года его с другими офицерами отправили в «образовательный лагерь» в Берлине.
«Нам разъяснили, что <…> здесь с нами будут вести занятия: разъяснять сущность войны и цели немцев по устройству нового порядка в Европе, чтобы мы потом в своих рабочих командах могли это объяснять другим».
В мае Мищенко привезли в Ошац — городок в 60 км от Лейпцига, где он стал работать на фабрике слесарем. Там его пытались завербовать в Русскую освободительную армиюОдно из самых крупных коллаборационистских вооруженных формирований, созданных руководством нацистской Германии из числа советских военнопленных в составе вермахта в 1942–1944 годах. под командованием генерала Власова. После этого Мищенко вместе с тремя другими пленными сбежал из лагеря, но через три недели беглецов поймали.
Летом 1944 года его перевели в филиал Бухенвальда в Лейпциге. После краткого обучения азам металлообрабатывающих профессий пленных отправили работать на соляную шахту глубиной 400 метров. «Смена одиннадцать часов, час на спуск и подъем. Мастера и наладчики станков — гражданские немцы-рабочие — относились к нам неплохо. Один из них приносил мне для чтения Лессинга и Гете», — вспоминает Мищенко.
Ночью 12 апреля 1945 года весь лагерь, около тысячи человек, построили на плацу. «Чувствовалось, что фронт близко: днем мы слышали приближающуюся артиллерийскую стрельбу». Мищенко, который был истощен и весил «немногим больше 40 килограммов», решился бежать. Около города Эйслебен он встретил американских солдат.
Ему предложили уехать в США: «У вас в России коммунизм, а при коммунизме нет демократии». Но Мищенко хотел вернуться домой. В начале лета началась репатриация, в Германию приехали советские военные представители. Мищенко вспоминает, что они «держались отчужденно» и ни с кем из репатриантов они не общались.
Вскоре Мищенко обвинили в шпионаже и арестовали: якобы он приносил немцам через линию фронта разведданные. «Я боялся не расстрела, на меня иногда нападало отчаяние от того, что близкие мне люди, узнав, поверят в мою виновность».
Положение людей, которые побывали в немецком плену, были принудительно угнаны на работы в Германию или просто жили на оккупированных территориях, было особенно сложным. «Все они потом проходили через советскую фильтрацию. Люди, освобожденные из нацистского лагеря, проходили через проверочно-фильтрационные лагеряСпециальные учреждения НКВД СССР для проверки и отбора людей, оказавшихся в немецком плену, на оккупированной территории, а также воевавших в составе союзнических армий., но даже после этого от них часто требовали регулярно ходить в районное НКВД и давать показания», — отмечает историк «Мемориала».
Когда оказалось, что в шпионаже Мищенко невиновен, ему выстроили новое обвинение — измена родине и фашистская пропаганда. Мищенко действительно прошел курсы пропагандистов и был назначен помощником пропагандиста, но пропагандистскую работу среди военнопленных не вел. Следователь отказался привлекать свидетелей, которые подтвердили бы его невиновность: «Нам незачем их слушать, они такие же мерзавцы, как ты».
В октябре 1945-го следователь сообщил, что скоро дело передадут в суд. Он «держался подкупающе доброжелательно» и обещал, что Мищенко освободят, он поедет в Москву и «будет заниматься своей физикой».
«Через пару дней следователь <…> прочитал мне обвинительное заключение. И вот тут я проявил непростительное простодушие: доверяя ему, я подписал прочитанный мне текст — из вежливости! — не читая его».
В суде Мищенко услышал формулировки обвинения — они прямо противоречили его показаниям. Заседание длилось 15 минут. Мужчину приговорили к расстрелу, но заменили наказание на 10 лет лагеря.
Срок Мищенко отбывал в Печоре — работал электриком на лесокомбинате. «Быт в лагере, очень тяжелый в 1946 году, с годами улучшался. Стало просторнее в бараках <…> Стала приезжать кинопередвижка. …Мне и моим друзьям несказанно повезло, что мы <…> не оказались в страшном числе жертв Северо-Печорской стройки: по реалистичным прикидкам, под каждой шпалой трассы Котлаc — Воркута лежит погибший».
Мищенко провел в лагере девять лет и один месяц и освободился по зачетамВ исправительно-трудовых лагерях существовала практика «зачетов». Она предполагала, что за успешную работу и перевыполнение плана начисляются «трудодни», которые уменьшают общий срок заключения. 17 июля 1954 года. Ожидание свободы, пишет он, «оставило в психике стойкий след». Даже спустя 40 лет ему снилось, что он не может уехать из Печоры: то некому оформить документы, то не может найти свои вещи, то не ходят поезда.
Жить в родной Москве Мищенко запретили, но он тайно поселился у жены Светланы Ивановой, с которой переписывался все годы заключения. Спустя год мужчина был реабилитирован. До конца жизни работал инженером на заводе «Физприбор» и в НИИ ядерной физики при МГУ.
Лев Мищенко прожил 91 год и умер в Москве в 2008 году. Его воспоминания о пережитом сохранились в книге «Пока я помню».
Зоя Бекетова. Принудительное лечение за критику власти
Обвинение: статья 58 пункт 10 часть 1 УК РСФСР, «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти»
Уроженка Воронежа Зоя Бекетова рано осиротела и воспитывалась в детском доме. Окончив школу, работала в Москве ткачихой на фабрике «Красная роза» и библиотекарем. В 1929 году Зоя вышла замуж, родила троих детей.
В начале войны Бекетова участвовала в обороне Москвы, за что получила медальМедаль «За оборону Москвы» вручали в том числе гражданским лицам, которые защищали город не менее месяца в период с 19 октября 1941 года до 25 января 1942 года.. В 1942 году, когда Бекетовой было 35 лет, она впервые оказалась в психиатрической больнице. Несмотря на войну, в стране продолжались «чистки». На фоне страха ареста у женщины начались приступы тревоги и беспокойства. Бекетовой диагностировали шизофрению.
«Приговоры сильно зависели от территории. Если на оккупированных территориях заводились дела об измене родине и коллаборации, то вдали от фронта людей продолжали арестовывать за антисоветскую агитацию и нелояльные разговоры о фронте — эти дела продолжались в традиции конца 1930-х», — говорит историк «Мемориала».
В августе 1946 года Зоя написала заявление о добровольном уходе из партии, где «изложила антисоветские настроения». А еще она отправила письмо в Мытищинский горсовет, приложив к нему свою медаль «За оборону Москвы». Зоя писала, что власть забыла о народе, а в награду за победу в войне Сталин преподнес людям повышение цен на хлеб.
В апреле 1947 Бекетову снова госпитализировали, в больнице она пыталась покончить с собой. Через год, покинув больницу, Зоя поселилась на подмосковной станции Лось и устроилась уборщицей в дом культуры. Там ее в декабре 1948-го и арестовали. При обыске у Бекетовой нашли материалы «антисоветского клеветнического характера».
Зоя в течение нескольких лет направляла письма в партийные и государственные учреждения. По версии следствия, в письмах была «гнусная клевета в отношении руководителей партии и советского государства».
На допросе Бекетова признала себя виновной: «Я в грубой и клеветнической форме искажала советскую действительность, заявляя, что партия и ее руководители не заботятся о народе и о нем забыли. Я выражала свое недовольство экономическими условиями жизни трудящихся в СССР». Но все-таки Зоя напомнила следствию, что долго находилась в психбольницах и признана инвалидом второй группы.
Врачебная комиссия Центрального института судебной психиатрии им. В. П. Сербского пришла к заключению, что Бекетову «как душевнобольную следует считать невменяемой, она нуждается в направлении психиатрическую больницу для принудительного лечения с изоляцией». В феврале 1949 года 42-летнюю Зою отправили в Казанскую психиатрическую тюремную больницу.
Спустя почти шесть лет, в декабре 1954 года, комиссия постановила, что Бекетова «как спокойный и неактивный хроник, не имеющий бредовых антисоветских высказываний, в принудительном лечении не нуждается». Женщину разрешили перевести в психоневрологическую больницу для лечения на общих основаниях.
В 1955 году Зою Бекетову освободили от принудительного лечения. Как впоследствии сложилась ее судьба — неизвестно.
* Многие сотрудники «Мемориала» живут в России, но продолжают делать свою работу, несмотря на риск и угрозу репрессий со стороны российских властей. Мы ценим их работу и уважаем их желание сохранять анонимность.
