В 1897 году художник Владимир Маковский написал картину «Приезд учительницы в деревню» — на ней изображено южное село, на дворе яркое, теплое лето. Перед домом, за столом сидит городская барышня. Она невесела, подпирает голову локтем и смотрит отсутствующим взглядом вдаль.
Автор картины — известный художник-передвижник, а художники-передвижники — не просто художники, это медиа-артель, которая в условиях цензуры и контроля над СМИ старалась подсветить социально значимые явления. «Бурлаки на Волге», «Не ждали», «Крестный ход в Курской губернии» — не просто картины, это медиа-события, формирующие повестку. И картина про учительницу была написана таким образом, что всем образованным людям того времени был очевиден нерадостный контекст конкретно этой истории и грустное положение женщин в империи в целом. Что же скрывается за этой картиной?
Дело в том, что деревенская школа — одно из немногих мест, где не было гендерной сегрегации, куда одинаково брали на работу и мужчин, и женщин. Героиня одета в городскую одежду, почти наверняка она закончила гимназию. Какие в то время были возможности у молодых людей и девушек, окончивших гимназию? Юноши почти все шли в университеты. Университетов было немного, и они принимали к себе всех гимназистов без вступительных экзаменов. Всех — но только мужчин. Университеты готовили в основном чиновников — и на работу в министерства брали только мужчин, даже секретарями. Кроме министерств работы для людей с высшим образованием было немного: стране нужны были врачи, небольшое количество педагогов, а также некоторое количество журналистов и людей прочих свободных профессий.
Женское высшее образование казалось нонсенсом, баловством, которое не могло пригодится в дальнейшей жизни. Практически все городские образованные девушки реализовывали себя в семье: выходили замуж рано, примерно в 19-21 год, к 24 годам уже считались старыми невестами и практически теряли шансы выйти замуж. И жену, и детей полностью обеспечивал муж. Женщины не работали — и министерство просвещения искренне недоумевало, зачем государству тратить деньги на образование женщин, если оно им не может пригодиться.
Зачем же девушки шли в гимназии, если оттуда путь был только один — в высшее образование? Образование ценилось в то время. С девушкой из гимназии можно обсудить последнюю книгу Золя или постановку в театре. Она была погружена в культурный контекст эпохи и вместе с тем знакома с классическими древнеримскими и древнегреческими произведениями. Все это в глазах родителей девушек представляло достаточную причину, чтобы потратиться на гимназическое образование. Жалования среднего класса тогда начинались от 1200-1500 рублей в год, и гимназическое образование было вполне доступно — около 100 рублей в год, а на рынке невест оно давало неоспоримые преимущества.
В гимназиях тогда учились отнюдь не одни дворяне: любой, кто имел средства и мог подготовить своих детей к поступлению в первый класс, мог получить классическое среднее образование. В эпоху Николая II количество женских гимназий стремительно росло, и к началу Первой мировой войны мальчиков и девочек училось примерно поровну.
Что же происходило с девушкой, которая заканчивала гимназию, но не успевала к 24 годам найти мужа? Если у ее родителей не было достаточно средств, чтобы содержать дочь до конца жизни, то выходов у нее немного: частные уроки (где конкуренция высокая) и сельские школы. Поэтому любому, кто смотрел на картину Маковского, была очевидна драма юной девушки: ей еще нет тридцати, но жизнь как будто закончена. Она будет получать 50 рублей в месяц: по меркам крестьян это отличные деньги, в деревне можно прожить и на 10 рублей в месяц, однако по меркам города это сущие копейки. Ее друзьями будут уездный агроном и уездный врач, а единственную оставшуюся связь с городом будет олицетворять толстый журнал Нива с иллюстрированным приложением.
Всем зрителям картины это было яснее ясного, более того, было очевидно, что ситуацию необходимо менять — чего, собственно, и добивался художник и вообще передвижники.
В Российской империи девочкам и мальчикам предполагались разные пути чуть ли не с самого рождения. Основной массе образованной публики даже и в голову не приходило, что женщины и мужчины могут быть равны в своих возможностях: весь окружающий мир говорил об обратном. Поэтому мальчиков и девочек воспитывали так, чтобы они были максимально приспособлены к жизни.
В одежде это, правда, проявлялось не сразу: до трех лет детей одевали в одинаковую одежду — в платьица. Чуть позже одежда начинала различаться: девочек предпочитали одевать в голубое, а мальчиков — в розовое. Модная пресса писала:
«Розовый и голубой: какой из этих цветов подходит мальчикам, а какой девочкам? На этот счет существуют самые разные мнения, однако общепринятое правило таково: розовый цвет — для мальчиков, а голубой — для девочек. Дело в том, что мальчикам больше подходит розовый цвет, сильный и насыщенный; на девочках же лучше смотрится голубой, более нежный и деликатный».
Семьи тогда были большие — 3-5 детей. К восьми годам детей готовили к поступлению в гимназию, а на вступительных экзаменах проверяли грамотность: это значило, что до поступления родители должны были нанять или гувернантку, или студента для обучения детей чтению и письму. Для мальчиков и девочек гимназии были раздельные, но программа обучения не различалась. Писательница Вера Панова вспоминала:
«Я писала по прописям, Закон Божий учила наизусть, географию проходила по учебнику Крубера. Появились задачи с бассейнами и встречными поездами, появились языки французский и немецкий, очень много времени мы уделяли диктанту. Чтобы поступить в первый класс, нужно было по языкам:уметь считать, рассказывать содержание разных картинок, вести простейший диалог. В конце лета 1915 года я держала экзамены и поступила в первый класс частной гимназии Любимовой. Помню экзамены: Закон Божий, русский (диктант), арифметика, география, языки французский и немецкий».
За нравственностью, однако, следили строго, собственно говоря, раздельное обучение было введено именно для этой цели. Актриса Алиса Коонен вспоминала, как, учась в гимназии, она пошла навестить любимого учителя по русской словесности, который тяжело заболел. Она пишет:
«На следующий день, как только я пришла в гимназию, меня вызвала к себе Соц [директриса гимназии], бледная от ярости:
— Так вот до чего дошло, вы ходите к холостым мужчинам! Я знаю, вы были у Хаханова, да еще когда он лежал в постели неодетый! — воскликнула она возмущенно.
— А как же он мог лежать одетый, если он болен, — возмутилась в свою очередь я.
На этот раз Соц уже твердо решила выгнать меня из гимназии. Понадобились все обаяние, вся энергия моего отца и заступничество инспектора, чтобы умилостивить гимназическое начальство».
После гимназии юноши уезжали в крупные города, где находились университеты. Университетов в стране было немного, всего 13. Это были крупные, статусные города, что, помимо высшего учебного заведения, означало наличие и развлечений: тут были современные театры и варьете, туда раньше пришли синематограф и электричество, тут издавались газеты и можно было купить поэтические сборники модных поэтов или даже попасть на их выступление.
Уездные барышни всего этого были лишены — они теряли не только возможность получить высшее образование, но и быть в курсе последних тенденций культуры и моды. Информация тогда распространялась медленно, и студенты, приезжая в родной городок, чувствовали скуку и отсталость сестер.
Однако уже во второй половине XIX века женщины не хотели мириться с таким положением, и с 70-х годов начали появляться так называемые «Высшие курсы», предназначенные для женщин, которые заканчивали гимназии и желали продолжить образование. К началу XX века такие курсы фактически были вузами для женщин, и самыми знаменитыми из них были Бестужевские курсы. Между прочим, разрешение на их открытие дал лично министр просвещения, консерватор Дмитрий Толстой, обнаружив, что русские девушки для получения высшего образования массово едут в Европу — где, понятное дело, их вместе со словесностью и историей научат модной философии и заразят либерализмом.
Тем не менее количество курсисток (именно так называли девушек, посещавших Высшие курсы) было минимальное. В 1915 году самые крупные курсы, Бестужевские, выпустили всего 775 курсисток.
Чем более обеспечеными были родители, чем более высокое положение они занимали, тем в большей строгости воспитывались девочки. Одна из самых страшных вещей, которая могла произойти с дочерью — потеря чистоты, то есть девственности, до брака. Шансы выйти замуж при этом стремились к нулю, а девушка без брака не могла рассчитывать на завидную судьбу. С другой стороны, молодые мужчины с довольно раннего возраста теряли девственость, и уж точно до брака. В 1909 году был проведен опрос студентов Московского университета, который показал, что 65% студентов уже имели сексуальный опыт, причем примерно половина потеряли девственность с проститутками, 40% — с прислугой, а 10% — с замужними женщинами. Сверстницы в качестве партнеров были экзотикой, наряду, например, с монашками, и занимали доли процента. Бывало даже, что отцы, чтобы дать необходимый опыт сыновьям, нанимали специальных горничных.
В частной жизни это означало, что свадьба для мужчины давала не так много преимуществ. Самое главное и важное, что давал брак — возможность иметь законных наследников, а вот сексуальная жизнь даже ухудшалась — до брака мужчины имели возможность спать с проститутками, прислугой, певицами из увеселительных заведений и с чужими женами. После свадьбы, естественно, это было не так просто, а молодая жена была, во-первых, неопытна, а во-вторых, довольно пуритански воспитана, и чем выше было ее происхождение, тем более холодной и бесчувственной она была. С другой стороны, для женщины же свадьба была почти единственным вариантом вести достойную, обеспеченную жизнь. Именно поэтому со стороны семьи невесты было необходимо приданое, которое могло бы «компенсировать» мужчине различные неудобства и расходы, связанные с женитьбой.
Зрелость женщин и старость, таким образом, тоже зависели от мужчин. Разводы из-за крайне консервативного законодательства были редчайшим явлением и, сыграв свадьбу, супруги оказывались связанными навсегда. Измены были частыми и беспокоили публику незначительно. Даже измены жен, не говоря уже о мужчинах, воспринимались как неизбежное зло. Поняв после первых лет супружества полную несхожесть взглядов, супруги могли годами жить раздельно, но тем не менее, взяв ответственность за семью, мужчина был обязан обеспечивать ее до конца дней. Если муж или новый любовник жены находил необходимые для развода средства и супруги проходили через десять кругов бюрократического ада, чтобы получить развод, то дети чаще всего оставались у отца — женщина не могла обеспечить им достойную жизнь, особенно неверная женщина.
Все это приводило к тому, что взрослые мужчины и женщины очень сильно отличались в своем поведении, интересах, предпочтениях в культуре и политических взглядах. Это было видно невооруженным глазом, и первое, что бросалось в глаза — женщины были очевидно менее образованными и менее эрудированными, чем мужчины. Они, в большинстве своем, читали глупые книжки и журналы: Семёна Надсона предпочитали Александру Блоку, а Анастасию Вербицкую — Антону Чехову. Сейчас и Надсон, и Вербицкая прочно забыты, но тогда тиражи их книг намного превосходили и тиражи Чехова, и тиражи вообще любых поэтов Серебряного века.
Неудивительно, что даже самая образованная и прогрессивная часть общества даже не задумывалась об очевидных на сегодняшний день вещах, таких, например, как равные избирательные права. В 1905 году на учредительном съезде самой массовой, популярной и вместе с тем оппозиционной партии — партии кадетов — в проект программы даже не было включено требование о равных избирательных правах для мужчин и женщин. И это несмотря на то, что в Центральном Комитете партии, в высшем руководящем органе, была женщина — Ариадна Тыркова-Вильямс. Именно по ее настоянию прямо на съезде этот пункт был включен и вызвал бурные обсуждения.
Тем не менее глубоко консервативный порядок вещей, душное законодательство и патриархальные обычаи вызывали протест и отторжение. Максимально радикальными в этом смысле были революционеры и социалисты — они пропагандировали не просто равные права для мужчин и женщин, они призывали к реформам по всем фронтам, к отмене или перестройке института брака и семьи, они смело говорили о полиамории и свободных отношениях. Взгляды их, впрочем, казались маргинальными и даже пугающими — но никто и предположить не мог, что буквально через несколько лет именно эти люди будут управлять страной, будут легализовывать разводы и гомосексуальные отношения и ставить эксперименты над семьей и браком.
