«Я не видел в семье защиты»
30-летний Игорь (имя изменено по просьбе героя) вспоминает, что впервые столкнулся с буллингом в пятом классе после того, как в ноябре получил травму. «Когда я сломал спину, мне пришлось до начала шестого класса реабилитироваться. Поскольку я пропустил большой промежуток учебы, то не успел со всеми перезнакомиться и у меня были проблемы с предметами. Некоторые учителя делали на этом акцент: когда мы проходили тему иронии, то учитель привела такой пример: „Игорь у нас очень одаренный ребенок“», — рассказывает он.
В школе Игорь учился в начале 2000-х. При этом, по его воспоминаниям, оставалось настроение 1990-х и надо было «держать лицо», чтобы заслужить уважение. Он же сам пытался избегать конфликтов, а не участвовать в них. Тем не менее над ним постоянно издевались из-за проблем с весом, другие ученики могли ударить в живот, плюнуть или пнуть.
«Это было планомерное издевательство на постоянке. Честно, лучше бы, если бы меня один раз хорошо избили и все, чем держали на протяжении нескольких лет в стрессе. Я бы лучше в больничке полежал с переломом», — говорит Игорь.
В седьмом классе он рассказал родителям о буллинге — на это мама ему сказала, что над ним издеваются, потому что видят реакцию. Она была уверена, что если сын перестанет реагировать, то обидчикам станет скучно. После этого Игорь научился скрывать эмоции.
Родители мальчика много работали: денег не хватало. У Игоря был брат, старше его на 10 лет. Он учился в другом городе, приезжал домой на выходные и часто бил Игоря по разным поводам. Из-за него у мужчины до сих пор около шести шрамов. Жаловаться было бесполезно, брат мог избить и маму тоже. Это продолжалось около пяти лет, пока Игорь не научился давать сдачи.
«В те годы я не видел в семье защиту. Если меня кто-то обижал, мне было страшно сказать об этом, потому что мне казалось, что брат еще добавит, а не заступится за меня», — говорит он.
После девятого класса Игоря не хотели переводить в старшую школу из-за того, что он не делал домашние задания. «Мне хорошо давалась учеба, кроме русского языка, литературы и физики, но мне не нравилось делать задания, как написано в учебнике, а хотелось искать свои способы. Учителя меня за это наказывали и высмеивали — я перестал делать домашки, начал прогуливать уроки, проводить время в компьютерных клубах, начал замыкаться в себе», — вспоминает Игорь.
Тогда его мама спросила учителей, хорошо ли он учится, отвечает ли на уроках, хорошо ли пишет контрольные — на все был дан положительный ответ. После этого школьника перевели — тем не менее у него самого 10-11 классы не отложились в памяти, школу он часто прогуливал и пережил несколько нервных срывов. Мама позднее рассказала ему, что в старших классах он занимался со школьным психологом, но сам он этого не помнит, как и результатов этой работы. Сейчас Игорь уверен, что атмосфера в школе «подстегивала» травлю, поскольку администрация не пыталась ничего сделать.
«Травля — проблема всего коллектива»
По данным опроса,Исследование провело агентство «Михайлов и Партнеры. Аналитика» в марте-апреле 2022 года. В нем опросили 1000 респондентов 10—18 лет из 66 регионов России. проведённого в 2022 году, среди школьников в возрасте от 10 до 18 лет 37% сталкивались с проявлением агрессии в школе. Как отмечает ЮНЕСКО, поводом для травлиИсследование ЮНЕСКО опубликовано в 2019 году. В нем собраны количественные и качественные данные из 144 стран за 2001-2017 годы. может быть и то, что ребенок из бедной семьи или из семьи мигрантов, а также большему риску насилия и буллинга подвержены учащиеся, которые относят себя к ЛГБТК+.
«Поводов для буллинга может быть бесчисленное множество, — отмечает психотерапевт и эксперт проекта «Травли NET» Марина Ртищева. — Причина, как правило, одна — невозможность объединяться вокруг позитивной цели, невозможность себя занимать и развлекать. Травля — это не всегда про злобу и агрессию, часто она про развлечение и получение какого-то удовольствия. Если взрослые не уделяют должного внимания тому, чтобы объединять и сплачивать детей и работать над положительной динамикой, то травля — это один из самых простых вариантов формирования групп».
По словам Ртищевой, чаще всего буллингу подвергаются ученики 6-8 классов. В старших классах случаев травли меньше, поскольку у детей появляются более важные цели: выпускные экзамены или романтические отношения. Травля, как она отмечает, отличается от конфликта тем, что в конфликте силы участников приблизительно равны, он быстро возникает и относительно быстро гаснет без серьезных негативных последствий.
«Конфликт — проблема его участников, а травля — проблема всего коллектива», — подчеркивает Ртищева.
С этой позицией согласен возрастной и клинический психолог, ведущий эксперт благотворительного проекта «Просто о важном» Тимур Мурсалиев. По его словам, c буллингом может столкнуться любой школьник из-за множества разных причин. Это могут быть какие-то небольшие особенности, которые выделяют человека и делают его «непривычным или неправильным» для других детей. Или ребенку может просто не повезти, произойдет что-то неловкое и это привлечет к нему внимание. Но в разговоре с «Чертой» Мурсалиев выделяет основные факторы, от которых зависит, начнется буллинг или нет.
Во-первых, один из главных факторов — позиция взрослого. «Если взрослые говорят, что буллинг недопустим ни при каких обстоятельствах, то его нет. Если взрослые занимают нейтральную позицию и думают, что дети сами разберутся — он может возникнуть. А когда самого учителя раздражает конкретный ребенок, то школьники могут ради расположения, внимания или молчаливого одобрения педагога, дополнительно подключаться к буллингу», — подчеркивает психолог.
Во-вторых, на риск подвергнуться буллингу влияет неумение выстраивать границы. Например, если во время игры один ребенок делает вид, что бьет другого, а тот реагирует на это как-то остро, то для другого ребенка эта реакция становится интересной и он хочет повторить ее. «Если бы ребенок умел выстраивать границы, то он бы попросил друга больше не поступать таким образом. Но если он привык, что его „нет“ не слышат дома или игнорируют, то ему остается только надеяться, что подобное не повторится, но это повторяется. В один момент ребенок срывается и выдает реакцию гнева — с этого момента он как будто бы дает легальный в глазах других повод его буллить», — говорит Мурсалиев.
В-третьих, фактором риска могут быть любые варианты пережитого насилия: если ребенка бьют дома или он становится свидетелем насилия над членами семьи. Насилие перестает быть «нонсенсом», а становится частью естественного мира.
В-четвертых, буллинг в прошлой школе — фактор повышенного риска. Многим кажется, что когда ребенка травят, проще всего сменить школу. Но есть вероятность, что в новой школе он снова с этим столкнется. Школьник после негативного взаимодействия начинает воспринимать нейтральные ситуации как потенциально опасные. Он может на них остро реагировать, и это привлекает внимание. Именно поэтому, по словам Мурсалиева, после пережитого насилия ребенку нужна дополнительная поддержка.
«Я до 18 лет бил людям лица и никогда не работал на нормальной работе»
31-летний Сергей (имя изменено по просьбе героя) родился в Кабардино-Балкарии, но когда ему было восемь лет, во время второй чеченской войны, его мама вышла во второй раз замуж и семья переехала в поселок в Татарстане. «В то время там были развиты преступные группировки, люди жили по понятиям и надо было обязательно принадлежать к какой-то группе, иначе тебя могли избить или отобрать деньги. Мой новый одноклассник позвал меня в одну из компаний, к „младшим“. Перед этим мне пришлось доказать, что я достоин, и пройти экзамен: надо было с кем-то подраться», — вспоминает Сергей.
После первой драки мальчик был обязан ежедневно отмечаться в «сходняках» — сборах в определенном месте в определенное время. Не участвовать было нельзя, в небольшом поселке за это могли найти и избить. В то же время его начал травить подросток из враждующей группировки. В 11-12 лет Сергей записался в центр бокса и начал заниматься спортом.
«Примерно тогда же моих пацанов обидели и была драка с другой группировкой, в которой я тоже участвовал, но мы проиграли. Соответственно мы должны были проставиться перед победителям, это называлось принести „баллоны“ — две двухлитровые бутылки пива „Красный Восток“. Это было очень унизительно. В тот день я как раз вернулся после тренировки и очень устал, поэтому сказал, что не пойду», — отметил Сергей.
Он остался дома, к нему внезапно пришла девочка, которая ему нравилась, они поговорили, и он решил проводить ее домой. По дороге Сергей встретил ребят из своей компании, и они его избили. Тогда он решил выйти из «группировки» и углубился в бокс. Как вспоминает Сергей, в то время у его мамы родился второй сын, и семье было не до него.
Примерно спустя полгода юноша начал делать первые успехи в боксе, участвовать в соревнованиях и побеждать, у него появились друзья среди боксеров. С этого, как он сам рассказывает, начался его «путь мести» — он избил всех обидчиков из прошлого и начал буллить детей в школе: забирать у них деньги и еду, задирать. В день Сергей мог «заработать» 200-300 рублей, которые потом тратил в компьютерных залах.
«Я думаю, что учителя знали о буллинге. Тем более, наверняка, у половины педагогов мужья сами участвовали во всяких группировках. Все, что происходило в школе, пересекалось [со взрослым миром]. Если учителя видели кого-то с побитым лицом, то вызывали комиссию по делам несовершеннолетних. Я стоял на учете в милиции за агрессивное поведение и хулиганство. Со мной учителя не пытались поговорить: отчитывали, вызывали мать, она ругалась, и так все шло по кругу», — говорит Сергей.
Лет в 16 молодой человек снова начал «работать» в группировках: занимался рэкетом, бил людей, отбирал у них деньги или товар. Он рассказывает, что в 17 лет получал «зарплату» в 60 тысяч рублей. Однажды, когда Сергей с другими забирал наркотики у одного из «барыг» и перевозил их в другой регион, их поймала милиция. Поскольку он был несовершеннолетним, ему дали два года условно за хранение и транспортировку наркотиков.
«Где-то в 10 классе я съездил в гости к отцу в Украину и увидел, как он дружно живет вместе со своей семьей. Перед моими глазами стоял только пример матери с отчимом, который ей изменял, и у них был несчастливый брак. Мне очень захотелось этой семейной движухи отца: ритуалов, любви, теплоты. Мне это залегло в душу, поэтому после условного срока и смерти нескольких своих знакомых, я решил отойти от этих дел», — говорит Сергей.
На тот момент его девушка была беременна. Она поставила его перед выбором: или она делает аборт и он останется со своими друзьями, или Сергей уйдет «от дел» и начнет строить семью. Он выбрал второе: устроился на работу грузчиком и стал зарабатывать 12 тысяч рублей, но периодически его снова «засасывало» в компанию старых друзей. «Я до 18 лет бил людям лица и никогда не работал на нормальной работе. Я привык зарабатывать разными нелегальными мутками и махинациями. Поскольку я рос без отца, то меня никто ничему не учил», — оправдывает свое поведение мужчина.
Сейчас он испытывает раскаяние только из-за того, что позволял себе такое поведение. «Опускать слабого — не очень себе занятие. Но я не испытываю стыд перед теми ребятами, которых буллил. Каждый сам кузнец своего счастья. Меня тоже буллили, и с ситуацией я справился. При этом ничего насильно я не делал — все было с молчаливого согласия участвующих лиц», — размышляет Сергей.
По мнению психолога Тимура Мурсалиева, в истории Сергея есть типичные черты. Авторами агрессии чаще становятся те, кто переживал чувство ничтожности, незначительности в течение длительного времени, а также те, кто не обладает никакой реальной властью над своей жизнью и находит удовольствие и выход в ощущении власти над другими: «Это такая компенсация: я беспомощен, раним, унижаем, жалок. Поэтому унижая, раня другого, я ощущаю себя сильным могущественным».
«Травля любит тишину»
Для предотвращения буллинга школе необходимо разработать на административном уровне правила, в которых будут закреплено понятие травли и механизмы, как с ней бороться, — говорит психотерапевт Марина Ртищева. «Травля любит тишину: как только о ней начинают говорить, возникает пространство, чтобы задуматься, отрефлексировать и осознать, что это не забава и веселье. Если в каждом классе классный руководитель уделит внимание сплочению учеников и созданию правил, которые будут всем понятны, то травля, скорее всего, там не появится», — уверена эксперт.
Психолог Тимур Мурсалиев при этом думает, что создание формальных правил может быть только условностью. Гораздо важнее, по его мнению, внутренняя позиция каждого учителя. Для этого важно проводить постоянную проверку педагогов на эмоциональное выгорание. Но о подобных проверках в российских школах Мурсалиеву неизвестно.
«Когда учитель выгорает, он становится более жестоким, требовательным, склонным выделить кого-то, кто виноват во всех его бедах. Если учителям давать возможность выходить в отпуск в нужное время, этот риск убирается — остаются люди, которые любят свою профессию и детей», — подчеркивает психолог.
Также Мурсалиев считает, что нужно проводить для учителей тренинги со специалистами, которые объяснят, для кого риск столкнуться с буллингом наиболее высок, какие есть признаки, способы противодействия. У педагога появится инструментарий для работы с буллингом. Самое простое, что он может сделать, как считает психолог, это объяснить детям, что такое травля: «В этом случае для ребенка буллинг не будет абстракцией. Для этого важно взять какой-то конкретный пример и разобрать его с классом».
Над проблемой травли начали работать в 1970-х. Первые исследования провел норвежец Дэн Олвеус, который и ввел понятие травли, рассказывает Марина Ртищева. В 1980-х он разработал программу борьбы с буллингом, где основными участниками психологических изменений были свидетели — именно от их отношения зависело, приживется ли травля в классе или ей сразу дадут отпор. Позже исследования показали, что после нескольких месяцев работы программы в норвежских школах, количество сообщений от учеников о случаях травли снизилось на 35-45%. Программу использовали и в других странах.
Сейчас проект «Травли NET» разрабатывает свою программу борьбы с травлей в двух дружественных школах. Участники инициативы пробуют внедрять комплексные меры: создают регламентирующие документы, проводят антибуллинговые марафоны, классные часы. Эксперты будут изучать, какие методы работают, а какие нет, а потом проект рассчитывает распространить программу и на другие школы.
Агентство «Михайлов и партнеры» в своем исследовании пишет, что за последние три года российские подростки уже стали сталкиваться с агрессией реже: 52% говорили об этом в 2019 году,Исследование провело агентство «Михайлов и Партнеры» в сентябре 2019 года. В нем приняли участие 1057 респондентов в возрасте от 10 до 18 лет из 52 регионов России. и «только» 37% — в 2022Исследование провело агентство «Михайлов и Партнеры. Аналитика» в марте-апреле 2022 года. В нем опросили 1000 респондентов 10-18 лет из 66 регионов России.. Одной из причин снижения уровня агрессии эксперты агентства считают частичный переход на дистанционное обучение — дети реже виделись друг с другом, а значит у них было меньше поводов для конфликтов. Однако в 2021 году около 55% российских подростков, участвовавших в опросеИсследование проводила в 2021 году онлайн-школа «Фоксфорд» среди 1100 подростков 11-16 лет, которые проживают в городах-миллионниках России. онлайн-школы «Фоксфорд», сообщили, что сталкивались с кибербуллингом: оскорблениями в свой адрес в интернете, взломом личного аккаунта, размещением их личной информации в сети без разрешения.
По данным того же исследованияИсследование провело агентство «Михайлов и Партнеры. Аналитика» в марте-апреле 2022 года. В нем опросили 1000 респондентов 10-18 лет из 66 регионов России. «Михайлов и партнеры», в 2022 году у российских школьников появились новые поводы для травли. 11% опрошенных подростков рассказали, что сталкивались с агрессией «из-за разницы в отношении к событиям, связанным с СВО».
Учредитель фонда помощи беженцам «Дом с маяком» Лида Мониава писала, что с буллингом в российских школах сталкиваются многие дети из Украины: «Две девочки-старшеклассницы провели пять часов на „беседе“ с директором и представителями „органов“ — одноклассники пожаловались на „антироссийский“ пост одной из девочек в соцсетях. Мальчику с лишним весом дети в школьном дворе кричали: „Жирный, это ты в подвале сидел и голодал?“. Другой мальчик на уроке обществознания, когда надо было на листе бумаги нарисовать флаг любой страны и подписать столицу, нарисовал флаг Украины. Одноклассники вырвали у него рисунок и топтали ногами. Девочка-подросток вдруг с началом учебного года стала возвращаться из школы замкнутая и смурная, маме говорит, что все хорошо. Мама залезла в ее рюкзак и нашла записки с угрозами от одноклассников из-за национальности», — писала Мониава.
Как могут родители бороться с буллингом?
Психолог Тимур Мурсалиев уверен: помимо школы с буллингом должны работать и родители. Для этого у них должен быть контакт со своим ребенком, чтобы он мог делиться с ними проблемами. Но согласно опросу 2019 годаИсследование провело агентство «Михайлов и Партнеры» в сентябре 2019 года. В нем приняли участие 1057 респондентов в возрасте от 10 до 18 лет из 52 регионов России. от агентства «Михайлов и партнеры. Аналитика», только 63,8% российских школьников рассказали бы в случае буллинга родителям, 29% — друзьям, 19% — учителям. 15% никому бы не рассказали о травле, а 0,5% обратились бы в полицию. В 2021 году опрос компании «Где мои дети» и проекта «Травли NET» показал, что 42% детей не говорилиСовместное исследование компании «Где мои дети» и программы «Травли NET» проводилось в мае 2021 года. В опросе участвовали больше 4000 человек из всех регионов России. родителям о случаях травли. 48% ответили, что их родители знали об этом, вмешивались в происходящее и старались прекратить травлю: например, разговаривали с другими родителями, учителями, администрацией школы или помогали перейти в другую школу.
Мурсалиев отмечает, что в случае буллинга важна позиция взрослых: родители должны осознавать, что буллинг это плохо и с ним надо бороться. Если ребенок столкнулся с травлей, то родитель должен пойти в школу и поговорить с психологом или социальным педагогом. Если это не работает — обратиться к классному руководителю или директору. В крайнем случае можно пожаловаться в министерство просвещения.
«После этого ведомство отправляет проверку, которая чаще всего означает, что школе придется дать взятку, чтобы от нее отстали. Это бьет по кошельку и это неприятно, поэтому директор вынужден принять какие-то меры», — подчеркнул психолог.
При этом более 46% родителей, которые участвовали в опросе,Совместное исследование компании «Где мои дети» и программы «Травли NET» проводилось в мае 2021 года. В опросе участвовали больше 4000 человек из всех регионов России. заявили, что часто не видят активных действий школы по предотвращению и разрешению буллинга как явления. Еще 10% говорят, что учителя сами провоцируют травлю или создают условия для ее возникновения «в воспитательных целях». Хотя эксперты, с которыми поговорила «Черта», отмечают, что школа сегодня более активна в борьбе с буллингом, чем, например, 20 лет назад.
Мурсалиев подчеркивает, что родители, в первую очередь, должны убедиться, что их ребенок сам никого не буллит:
«Обычно в классе 20 человек, но буллят только одного, поэтому стоит обратить внимание на этот момент». Лишь 2,2% родителей, участвовавших в опросе,Совместное исследование компании «Где мои дети» и программы «Травли NET» проводилось в мае 2021 года. В опросе участвовали больше 4000 человек из всех регионов России. признали, что их ребенок агрессор.
«От буллинга страдают все стороны процесса»
В университете у Игоря было все нормально, поскольку, как он сам говорит, «обнулилось» окружение. В первый раз он обратился к психологу в 26 лет, но с тех пор сменил восемь специалистов и так и не смог найти «своего», чтобы полностью проработать детские травмы.
По его словам, сейчас у него есть трудности с пониманием своих эмоций: «Я могу только косвенно понять о них: если я вспотел, возможно, я нервничаю. А так я не понимаю, когда радуюсь, грущу. Чувствую себя немного бревном». Также у него не возникает чувства привязанности к людям, и он быстро забывает о них. Еще он любит помогать людям, он говорит, что у него высокий уровень эмпатии, благодаря чему ему легко понимать чувства других людей.
Во время пандемии у Игоря начали проявляться суицидальные мысли и приступы ярости. Жена уговорила его сходить к психиатру — специалист сказала, что у Игоря тревожно-депрессивное расстройство, которое появилось еще в старшей школе. Игорю прописали антидепрессанты. По его словам, с тех пор его жизнь изменилась в лучшую сторону и у него появилась уверенность в себе.
Сергей в 19 лет, после рождения сына, с семьей переехал к отцу в Липецк, куда тот перебрался из Украины, и стал жить вместе с ним. Отец научил его пользоваться инструментами, они занимались вместе строительством. Жену, по его словам, он никогда не бил, но детей «воспитывал», поскольку также поступал его отец. Сейчас мужчине 31 год, с женой он разошелся четыре года назад. В 2022 году он закончил бакалавриат в Воронеже по специальности инженера-проектировщика и теперь учится в магистратуре.
«Когда тебя буллили и дома была нестабильная ситуация, то появляется какое-то неблагополучие внутри. Это [агрессивное поведение] было словно отместкой за что-то. Школа тоже никак вопросами буллинга не занималась, учителя были бессильны. Опыт буллинга мне очень помогает: я сам по себе мягкий и добрый человек, а люди этим пользуются. Поэтому периодически мне приходится показывать зубы», — говорит Сергей.
Буллинг в школе, по словам опрошенных экспертов, приводит к последствиям для всех его участников: жертвы, агрессора, наблюдателей и учителей.
«Самые негативные — у жертв: снижение самооценки, ощущение изоляции, ощущение выученной беспомощности. Вырабатываются стратегии, как жить в недружественном и небезопасном мире. Если травля не пресекается, то у агрессора появляется ощущение собственной безнаказанности и вседозволенности. Им гораздо сложнее встраиваться в общество, поскольку нет навыков усидчивости, усердия, трудолюбия. У них есть риск правонарушений, алкогольной или наркотической зависимости, асоциального поведения, если они решат выбрать более простой путь. У свидетелей вырабатывается толерантность к насилию по отношению к другим и к себе», — объясняет психотерапевт Марина Ртищева.
По словам Мурсалиева, для учителей тоже есть последствия: ожесточение, остервенение, разочарование в своей профессии, эмоциональное выгорание и депрессия.
