Мы все знаем слово «самооборона», но что оно значит с юридической точки зрения?
Юридически это называется необходимой обороной. В нашем уголовном кодексе есть отдельная статьяСтатья 27 УК РФ Необходимая оборона. Не является преступлением причинение вреда посягающему лицу в состоянии необходимой обороны, то есть при защите личности и прав обороняющегося или других лиц, охраняемых законом интересов общества или государства от общественно опасного посягательства, если это посягательство было сопряжено с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия., которая говорит, что применять насилие при защите от опасного для жизни нападения — не считается преступлением. Другими словами, если нашей жизни что-то угрожает, мы имеем право защищаться абсолютно любыми способами и средствами.
Когда нападение не опасно для жизни, но опасно для здоровья, мы должны применять соразмерную защиту. То есть, если вред, который мы причинили нападавшему, соразмерен характеру его нападения — тогда это тоже не будет считаться преступлением.
Как определяют, что такое опасное для жизни нападение, а что нет? Каким должно быть нападение, чтобы суд счел, что человек законно оборонялся от него?
Закон никак не раскрывает, что такое угроза для жизни, но можно опираться на судебную практику. Если у человека оружие, которым можно убить, например, пистолет, и он выстрелил в жизненно важный орган — все обстоятельства показывают, что человек хотел именно убить. Или, например, человек держал оружие и заявлял о том, что сейчас будет убивать. В этой ситуации суд приходит к выводу, что угроза жизни была реальной.
Также угрозой жизни считаются удары в жизненно важные органы: по голове, в область сердца, печени или селезенки, или удушение. То есть действия, которые могут причинить действительно фатальный вред. Но по нашим делам мы видим, что когда речь идет о нападении без оружия, суды реже рассматривают это как угрозу для жизни.
Представим реальную ситуацию: агрессор, чаще всего мужчина, берет в руки топор и кричит, что сейчас будет убивать — это угроза жизни. А если он это не произносит, то угрозы как будто нет?
Не совсем. Если мужчина даже и не озвучивал этого намерения, то своими действиями он его демонстрировал. Если я беру пистолет и начинаю в вас стрелять, то мне совершенно не обязательно говорить, что я вас хочу убить. Вербальные угрозы будут важны для суда, в случаях, если человек нападает с голыми руками и озвучивает намерение убить.
Вообще, как только из ситуации нападения исчезает оружие, суд очень внимательно разбирается в том, действительно ли обстановка угрожала жизни. И это большая проблема для дел о необходимой обороне, потому что суд и потерпевший оценивают обстановку совершенно по-разному. Суд делает это постфактум, уже когда все произошло, и стоит «над» ситуацией. Во время реального нападения, когда от агрессора защищается не судья, а какая-нибудь простая женщина, действовать «разумно» и «рационально», как того требует суд, не всегда возможно.
Обычно очень тяжело доказать, что насилие, которое происходило без оружия, действительно угрожало жизни. Если женщину избили до тяжелой черепно-мозговой травмы, которая считается угрозой для жизни, то она уже не может защищаться. Поэтому ей надо обороняться раньше. А потом суды говорят: «Подождите, у вас диагностирован всего лишь вред здоровью средней тяжести. Почему вы решили, что эта ситуация угрожала жизни?» Пострадавшей приходится доказывать, что вся обстановка говорила о том, что сейчас ее не просто будут бить, а забьют до смерти. Женщина вынуждена объяснять, что она не могла ждать, когда наступит тяжкий вред здоровью. На практике следствие в таких ситуациях очень часто говорит, что не видит необходимой обороны, и дальше женщину судят за убийство.
При этом в ситуации домашнего насилия мужчины чаще всего нападают как раз без оружия?
Да. У нас были дела, где агрессоры нападали и с ножом, и с топором, но это скорее редкость. Тем мужчина и отличается от женщины, что просто физически может забить ее до смерти голыми руками.
Сексуализированное насилие — это угроза жизни с точки зрения российских судов? Можно ли защититься от него так, чтобы не сесть в тюрьму?
Вот тут у нас пробел. Сексуализированное насилие направлено на половую свободу или половую неприкосновенность. Из юридического определения следует, что такое насилие напрямую не направлено на угрозу жизни или здоровью. Соответственно, от него нельзя защищаться всеми доступным средствами. Исходя из логики закона, мы должны применить соразмерное насилие. И тут, конечно, возникает вопрос: это вообще как? Пленум Верховного суда так и не дал ответа на этот вопрос.
Мы видим судебную практику, подтверждающую право женщин защищаться от сексуализированного насилия всеми доступными способами. Правда, чаще всего в таких делах женщины говорят, что когда их насиловали, они воспринимали это как угрозу для жизни. В том числе потому, что невозможно знать наперед, что насильник будет делать дальше.
Перейдем к ситуациям, когда угрозы жизни нет, но есть опасность для здоровья — то есть те самые случаи, когда необходимая оборона должна быть соразмерна нападению. Как суды определяют эту соразмерность?
Юридическая практика здесь очень неоднозначная. Чаще всего женщины у нас защищаются ножом, и первое, что говорят суды: «Он же вам не угрожал ножом, а вы сразу схватились за нож. У вас всего лишь побои, телесные повреждения небольшой степени тяжести, а у него дырка в груди. Несоразмерно». И если суды не видят здесь опасности для жизни, то человека будут судить за убийство.
Хороший пример — дело Ангелины Антоновой, где суд даже не увидел нападения, когда муж бил ее головой об ванну, и не счел это основанием для обороны.
В большинстве случаев женщины признают вину, потому что они оказываются без адвоката. Когда приезжает полиция, следователи, происходит очень простой диалог: «— Зарезала? — Зарезала. — Признавай вину. Ты же его ножом ударила? Значит убила». У Антоновой как раз такая ситуация. Она признает, что ударила его ножом, при этом она с самого начала говорит, что защищалась.
Как защитники доказывают, что женщине действительно угрожала опасность?
Самое важное всегда контекст. В абсолютном большинстве дела о необходимой обороне — это дела о домашнем насилии. Ситуации, когда людям приходится защищаться от маньяка на улице, просто единичны по сравнению с объемом историй о домашнем насилии.
Защитники собирают все с самого начала: в каких отношениях люди состояли? Бывало ли раньше насилие? Даже если не было обращений в полицию, могли быть обращения в медицинские учреждения Есть ли свидетели?
Самое важное и первое, что необходимо сделать — зафиксировать следы телесных повреждений у обороняющегося, чтобы потом доказать факт нападения. Очень часто в случаях убийств при обороне женщин сразу задерживают и увозят в изолятор временного содержания. И там никто не описывает их травмы. Если вовремя не потребовать медицинского освидетельствования, дальше эта возможность будет упущена.
Когда мы зафиксировали телесные повреждения, мы требуем провести расследование, откуда они взялись — чтобы юридически создать связь между нападавшим, даже если он уже погиб, и обороняющимся. Нередко полиция честно проводит проверку и пишет: «Установлено телесное повреждение, в ходе проверки выяснилось, что телесные повреждения были нанесены тогда-то, таким-то, при таких-то обстоятельствах, и в связи с его смертью, мы не возбуждаем дело». Нам этого достаточно — главное, что мы доказали, что нападение было.
В подавляющем большинстве случаев в делах со смертельным исходом в отношении женщин заводят дела не о превышении необходимой обороны, а об убийстве. И центральный камень преткновения — доказать факт нападения. Следователи неохотно собирают такие доказательства, им значительно приятнее и выгоднее расследовать уголовное дело об убийстве. Потому что это особо тяжкий состав, это премия в конце квартала, это «палка». С советских времен сложилась практика: если есть труп — должно быть уголовное дело об убийстве.
Плюс дела о превышении необходимой обороны тяжелее расследовать, потому что фактически это два правонарушения: нападение и оборона. Зачем? Если можно расследовать просто убийство, получить при этом бонусы и не сильно напрягаться. Следователь все время говорит: «Если суд захочет, пусть сам переквалифицирует, мы закрываем по убийству». А судья говорит: «Нам поступило дело об убийстве, следователь убийство расследовал — мы не будем переквалифицировать».
Но где происходит вот этот сбой: если полиция проводит объективную проверку и приходит к выводу, что на женщину напали, то почему все равно заводят дела по статье за убийство?
Результаты этой проверки часто просто игнорируются. Мы как раз заставляем суды учитывать эти факты и переквалифицировать дело. Это непросто, в некоторых делах нам это удается, в некоторых, к сожалению, нет.
В деле Антонины Антоновой, например, между тем, когда муж бил ее головой об ванну, и вторым нападением, прошло несколько минут. Антонова ударила его ножом по время второго нападения, и суд сделал вывод, что раз именно в тот момент мужчина уже не бил ее головой, значит ее жизни ничего не угрожало.
А в какой промежуток времени ответ на насилие может считаться необходимой обороной? Невозможно же обороняться спустя, скажем, пять часов после нападения?
Пленум Верховного Суда по необходимой обороне очень хорошо объясняет временные рамки: мы можем защищаться с момента, когда угроза возникла, и до момента ее окончания. Нападение при этом может начаться, потом приостановиться, потом снова продолжиться. Вспомним показательное дело Галины Катеровой.
В марте 2017 года жительница Находки Галина Каторова убила своего мужа, который систематически избивал ее. После очередного нападения, опасаясь за свою жизнь, женщина нанесла ему несколько ножевых ранений. Мужчина скончался. Каторову первоначально обвинили в убийстве (статье 105 УК РФ), но затем обвинение переквалифицировали умышленное причинение тяжкого вреда здоровью (статья 111 УК РФ). В конце концов защите удалось доказать, что Каторова действовала в состоянии необходимой обороны. В мае 2018 года приговор отменили.
Верховный суд говорит: если человек оборонялся сразу после посягательства, то ему может быть непонятно, окончено оно или нет. То есть женщина, которая обороняется, может быть не уверена в том, что нападение закончилось — и это тоже нужно считать необходимой обороной. Но низовая практика почему-то идет ровно в обратную сторону: они пытаются сделать окончанием нападения момент до того, как женщина начала обороняться.
То есть в этом случае проблема даже не в самих юридических нормах, а в том, как их применяют?
Да, это тот редкий случай, когда законодательство необходимой обороны сформулировано нормально. Причем даже получше, чем во многих странах. Но, к сожалению, правоприменительная практика очень сконцентрирована на обвинительный процесс.
Второй важный момент — стереотипы о домашнем насилии. Они здесь влияют точно так же, как и во всех остальных в делах о домашнем насилии. У следователей в голове живет все то же самое: ««Сама спровоцировала», «сама виновата», «милые бранятся — только тешатся»» и так далее.
Кстати, в деле Катеровой первый приговор был обвинительный, там очень хорошо демонстрируется, как именно стереотипы повлияли на выводы суда. Например, суд писал, что Каторова систематически подвергалась домашнему насилию, а значит не должна была опасаться за свою жизнь.
Много ли случаев, которые заканчиваются не столь трагически, например, женщине удается остановить насилие, нанеся только легкий или средний вред нападающему? И насколько часто в таких случаях агрессоры обращаются в полицию?
В УК есть определение побоев, которые не причинили вреда здоровью — это синяки, гематомы. Дальше идет вред небольшой степени тяжести — это, например, легкое сотрясение мозга. Вред средней тяжести — это обычно простые переломы. А тяжкий вред создает опасность для жизни — к нему относятся почти все ножевые ранения, открытые и закрытые черепно-мозговые травмы, тяжелые сотрясения мозга.
Я слабо себе представляю ситуацию, когда при обороне мог быть причинен небольшой или средний вред — за всю практику мне не попадались такие случаи. Женщины чаще всего физически не могут ответить на насилие голыми руками, поэтому хватаются за оружие. А там, где есть оружие — чаще всего тяжкий вред. Потому что нож — это проникающее ранение, а жизненно важные органы у нас везде.
При этом я не исключаю, что при легком и среднем вреде здоровью люди могут не обращаться в полицию. В то время как дела с тяжким вредом до органов доходят — там обычно нужна медицинская помощь, а медицинские органы сразу сообщает в полицию.
Насколько на решение суда влияет то, чем именно и как женщина обороняется?
Когда женщина использовала оружие при необходимой обороне, часто суды рассматривают это как «умышленную подготовку орудия преступления». Девчонки регулярно спрашивают, носить ли с собой нож для самообороны? Тогда легко нарваться именно на такую реакцию. Суды более лояльно относятся к делам, где человек оборонялся каким-то бытовым или подобранным на улице предметом.
И на практике все-таки убить человека бытовым предметом значительно сложнее, чем ножом. Ножом достаточно одного удара: бывали случаи, когда женщины бьют в ногу, а человек истекает кровью за пять минут, потому что она случайно попала в артерию.
Защищаясь от насилия, человек находится в состоянии аффекта? Это может как-то уменьшить наказание, когда суд не признает факт самообороны?
Аффект — юридический термин, но он целиком и полностью построен на медицине. Оценку того, был аффект или нет, дают психолог и психиатр после экспертизы. И именно они отвечают, находился ли человек в состоянии аффекта или нет. Суд может с ними согласиться или не согласиться.
Это состояние бывает не так часто, и у женщин, обороняющихся от насилия, его чаще всего нет. Потому что аффект — это не просто злость, а сильное психологическое состояние, с которым человек не может справиться. Это краткосрочный и очень интенсивный эмоциональный взрыв, после которого некоторые люди могут вообще ничего не помнить или находиться в измененном состоянии.
Что должно произойти, чтобы меньше женщин оказывались в тюрьмах из-за самообороны?
Первый уровень — системный. Это касается всех, кто попал в ситуацию необходимой обороны, не только женщин. Исторически сложившийся обвинительный уклон очень сильно влияет на эти дела. Вы не представляете, насколько статистика и «палки» влияют на квалификацию преступлений.
Если мы говорим о делах о домашнем насилии… Был бы закон о домашнем насилии, было бы легче говорить о том, что человек совершал противоправные действия. Была бы подготовка сотрудников правоохранительных органов — они бы знали, что такое домашнее насилие и чем оно опасно, и оценивали бы обстоятельства иначе. Сейчас сотрудники правоохранительных органов не воспринимают домашнее насилие как опасную для жизни женщины ситуацию. Даже несмотря на то, что сами же знают, что женщин чаще всего убивают их близкие. Но миф и стереотип, что это кухонные разборки, все равно живет.
