Рассылка Черты
«Черта» — медиа про насилие и неравенство в России. Рассказываем интересные, важные, глубокие, драматичные и вдохновляющие истории. Изучаем важные проблемы, которые могут коснуться каждого.
Спасибо за подписку!
Первые письма прилетят уже совсем скоро.
Что-то пошло не так :(
Пожалуйста, попробуйте позже.

Запреты и ограничения только усиливают тревогу. Клинический психолог Анастасия Афанасьева рассказывает о психологических последствиях теракта

теракт, теракт в "Крокус Сити Холле", "Крокус Сити Холл"
Читайте нас в Телеграме

Кратко

В пятницу 22 марта в Москве произошел теракт. Погибли 139 человек, более ста ранены. В момент атаки террористов в «Крокус Сити Холле» находилось более 700 человек. Десятки миллионов людей смотрели как безоружных людей, пришедших вечером в пятницу на концерт, методично расстреливают террористы. О том, как общество и люди переживают такие трагедии, какие психические механизмы защищают нас и на какие действия толкают «Черта» поговорила с клиническим психологом и врачом-психиатром Анастасией Афанасьевой.

Сейчас многие люди очень напуганы. Можете рассказать, какая реакция обычно возникает у людей сразу после таких событий? Чем она обусловлена? Насколько сильно это подрывает ощущение безопасности?

Теракты, как и крупные природные или техногенные катастрофы, создают ощущение угрожающей непредсказуемости. А непредсказуемость — это то, что всегда вызывает очень сильное чувство тревоги и небезопасности. Дальше уже возникают разные реакции в зависимости от того, как человек переживает эту трагедию: кто-то злится, кто-то начинает обобщать, искать врагов, радикализироваться. Мы можем видеть, как, например, сразу начали обсуждать возвращение смертной казни. Некоторые люди прямо на следующий день, например, в Яндекс.Такси начали массово отказываться от поездок, если они видели, что там водитель таджикского происхождения. Хотя понятно же, что это никак не коррелирует с реальной безопасностью. Кто-то, наоборот, уходит в тревогу, пытается избегать опасных ситуаций и общественных мест, никуда не выходит, сидит дома.

Дальше что получается? Эти разные слои начинают сталкиваться в одном пространстве и возникает следующая реакция — конфликты и разрозненность. Кто-то кричит о том, как правильно нужно переживать, как правильно нужно реагировать, другие кричат о том, что все остальные дураки. Всегда есть люди, которые поддаются большей тревоге. Они начинают очень громким и высоким голосом разгонять эту тревогу. Неважно, это происходит в интернете или на публике. Были исследования, что именно это чаще всего заводит других людей. Чем выше уровень тревоги, тем сильнее острая реакция на стресс. И либо люди прямо застывают, либо начинают активно что-то делать, бегать и так далее.

Есть и другой вариант. Когда происходит трагедия, кто-то более низким, спокойным, голосом, наоборот, тормозит эту панику. Если почитать истории, которые происходили в «Крокусе», можно увидеть, что те же мальчишки из гардероба, которые не поддались панике в тот момент, вывели достаточно большое количество людей. И это тоже одна из иллюстраций того, как на людей влияют стрессовые обстановки.

Получается, что все эти разговоры про смертную казнь, ксенофобия — это тоже такая защитная реакция?

Ну, конечно, потому что это же очень страшно, очень непредсказуемо. Оказывается, что самые обычные бытовые действия могут привести к тому, что ты или твои близкие могут умереть. Это очень-очень высокая степень неопределённости. И поэтому хочется каким-то образом снять эту неопределённость. Когда люди начинают предлагать какие-то радикальные действия, например, что-то запретить, кого-то наказать, ввести смертную казнь — это просто такая иллюзия того, что такие ситуации можно контролировать в дальнейшем и снизить их количество. Хотя опять-таки в реальности это не помогает снизить количество преступлений. Поэтому это просто попытка защититься и как будто контролировать то, что будет происходить в дальнейшем.

Меняется ли реакция со временем? Как эта травма очевидца откладывается и потом в долгосрочной перспективе живет? 

Во-первых, здесь, как и с любой травмой, есть временные периоды. Они довольно размытые: месяц, потом несколько месяцев, год, десятилетия. Потихоньку рана зарубцовывается, но в любом случае скорость заживления этой раны зависит от реакции властей и общества на эту трагедию, от того, как ее будут подавать. 

Первая реакция — это всегда обостренное чувство небезопасности и попытки с этим справиться. Мне кажется, хороший пример: после того, как 15 лет назад была серия терактов, связанных с Чечней, очень же долгое время люди другой национальности, особенно женщины в хиджабах, вызывали много тревоги и страха. Вплоть до того, что люди видели в метро покрытую женщину, просто вставали и выходили из этого вагона. Потому что им было страшно. Это может длиться от нескольких месяцев до года. Но бывают всякие отложенные реакции, особенно у тревожных людей, которые и так чувствуют высокую степень небезопасности. У них, конечно, этот период затягивается и действительно вызывает и психические расстройства — депрессивные эпизоды, тревоги, избегания. 

Я читала исследование про большой теракт в метро Токио, произошедший несколько десятилетий назад. Там было достаточно большое количество людей, которые потом очень долгое время вообще избегали поездок в метро, потому что это ассоциировалось как раз с той трагедией и отравлением зарином. И эта тенденция тревоги и страха все равно какую-то часть общества задевает. И здесь опять вопрос, насколько эта часть общества начинает действовать на другую часть общества. Если она начинает активно разгонять тревогу, требовать запретов или ограничений, то это замедлит нормализацию и усилит травматизацию общества. Потому что на самом деле чем больше ограничений, тем больше тревоги. 

Если говорить в более долгосрочной перспективе, у людей, которые пережили непосредственно теракт может возникать ПТСР. Даже и без ПТСР когда они будут сталкиваться с похожей ситуацией, их реакция будет обостряться, становиться сильнее. Даже по себе я заметила, что когда произошел теракт, первое, что мы вспомнили с подругой — это прошлые теракты. Причем ни одна из нас не попала под них, но это было все равно очень близко. Эта история с терактами сразу подтягивает похожие воспоминания и еще больше усиливает чувство небезопасности. Поэтому, если говорить про десятилетия, то, конечно, люди, особенно близко пережившие теракт, будут на похожие ситуации гораздо более чувствительно реагировать.

Получается медиа и новости на реакции тоже очень влияют. И человек от этого тоже «разгоняется», как вы сказали, особенно, если смотреть телевизор и слушать про смертную казнь.

Конечно. Поэтому ограничение этого невероятного потока информации очень-очень важно. Даже если вспоминать события 15-летней давности, тогда не было такого количества информации. Сейчас и телевизор, и Телеграм, и YouTube, и Тик-ток, вообще все — куда ни зайди, ты получишь огромную порцию информации. Я просто замечала, как люди просто какие-то адские срачи устраивали под абсолютно невинными, вообще не с этим связанными постами. Очень важно ограничить именно контент, потому что иначе можно просто ума сойти просто на ровном месте. 

Понятно, что в соцсетях люди пытаются вентилировать и вообще как-то эти эмоции прожить. Но это не очень помогает. Есть другие более рабочие и экологичные навыки регуляции эмоций. К тому же такие срачи очень сильно разгоняют других людей, потому что естественно хочется уже в какой-то момент подключиться к этому, слить свою злость, тревогу, обиду.

Насколько особенность этого теракта и его контекст: не взрыв, а хладнокровный расстрел безоружных людей влияет на психику? Усиливает страх, ощущение беззащитности?

Здесь нужно понимать, что этот теракт в целом отличается от других. Многие, к сожалению, особенно старшее поколение, выросшее на опыте терактов в 90-е и нулевые, не были готовы к такому: если ты видишь людей в автоматах, скорее всего, тебя возьмут в заложники. И поэтому большая часть людей пыталась среагировать так. А сценарий был абсолютно другой, непредсказуемый. Поэтому это было достаточно большой неожиданностью и, естественно, еще большим уровнем стресса в моменте. Кроме того, здесь на твоих глазах убивают действительно беззащитных людей, и ты не понимаешь, что происходит. Это, я думаю, добавило очень много стресса просто потому, что это такой нестандартный сценарий для того, что обычно происходит. Я, конечно, считаю, что к этому невозможно подготовиться, но все равно, когда у тебя есть эта зашитая информация: что делать при панике, что делать при теракте, что делать, если тебя берут в заложники. А тут — все перебираешь, и все не подходит. 

Сейчас люди массово сдают билеты на концерты, не ходят в торговые центры, потому что ощущение безопасности потеряно. Сколько нужно времени или какие факторы влияют на восстановление этой безопасности? Или человек просто постепенно забывает и адаптируется к этой реальности?

В общем-то, даже когда начиналась война, это тоже было. Основной эмоциональный подъем, связанный с трагедией — это от нескольких дней до недели-двух. То есть через месяц, если ничего не меняется, ты уже более рутинно воспринимаешь все, мозг адаптируется, психика адаптируются. В течение первого месяца есть такая активная история, потом она потихонечку начинает затухать. Как только мы получаем подтверждение, что ничего не повторяется, мы готовы идти в торговые центры, на концерты. Хотя, если логически смотреть, то наоборот первое время после теракта — самое безопасное и можно идти куда угодно. А через какое-то время, когда люди адаптируются, когда количество охраны и мер по безопасности снижается, вероятность трагедии возвращается на прежний уровень.