Как давно ты занимаешься кондитерским делом?
Я люблю готовить с детства. На все праздники мне дарили книги Юлии Высоцкой (актриса и автор более 20 книг по кулинарии — прим. «Черты») и Джейми Оливера. Еще однажды мама принесла мне с работы книгу «1000 русских блюд». Я ее просто обожала, потому что можно было накрыть стол и наготовить кучу всего. И мне, видимо, по жизни нравится, когда есть мультизадачность. Когда у тебя что-то тут жарится, тут кипит, представляешь себя настоящим ниндзя.
Когда я была в 11-ом классе, я выложила какие-то фотографии своих детских тортов. Мне начали писать знакомые: «Можешь нам тортик испечь?». Я испекла. А потом подумала — надо наверное печь торты на заказ и создала инстаграм. Сначала дико кайфовала именно от рецептов — как вообще все сделать? А сейчас у меня поутихла эта страсть к разрабатыванию чего-либо нового. Поэтому, наверное, я не могу назвать себя кондитером.
В своей работе ты уделяешь много внимания правозащитным и благотворительным организациям. Как ты пришла к этому?
Благотворительность началась еще в школе. Я считаю, что всегда нужно внедрять любую социальную инициативу в дело, которым ты занимаешься. Первую благотворительную лотерею с тортами я вообще устроила в поддержку кроликов. У меня был кролик раньше, и я была подписана на девочку, которая занимается их спасением. Если человек заказывал торт с кроликом, то какой-то процент с продажи каждого торта я переводила ей.
Как работают лотереи?
Я создаю несколько лотов, выкладываю в телеграм, люди оставляют комментарии с порядковым номером и переводят по 100 рублей мне на личную карту. Очень много людей покупает сразу несколько номерков, чтобы скинуть больше и увеличить шанс на выигрыш. Лотерея обычно длится 6-8 часов. В конце с помощью генератора случайных чисел я выбираю победителей и отправляю им призы. 70% со всех собранных средств перевожу в обозначенное НКО. Остальных 30% хватает, чтобы отбить себестоимость того, что я испекла для розыгрыша.
Как пришла идея постоянно помогать, разыгрывая торты?
Когда «Медузу» объявили иностранным агентом, они запустили проект «Спасти «Медузу»». И я подумала — надо сделать лотерею. С тех пор я уже не могла устраивать розыгрыши без благотворительных сборов. Я начала делать лотереи в поддержку разных НКО. Обычно это ОВД-Инфо, еще переводила в фонд Ройзмана, «Нужна помощь», «Антон тут рядом», «Помогаем уехать», который помогает эвакуировать украинцев и еще есть коллаборация с «Бумагой».
Из фонда «Нужна помощь» написаил мне сами. Попросили рассказать про их акцию «Остаемся помогать» и о преимуществе регулярных пожертвований. Я решила показать, что 100 рублей это много, если нас много.
Я считаю, что рекуррентные пожертвования вообще спасут мир. Это правда самая важная статья доходов любого НКО — это сумма на которую организация всегда может рассчитывать. Ты четко знаю, что в этом месяце придет 100 тысяч рублей рекуррентных пожертвований. Это позволяет планировать бюджет. Это супер важно. И я вообще обожаю подписки и регулярные платежи. Я бы хотела подписки на все.
Ты часто реагируешь на актуальные события, например, в начале сентября ты делала тортостаканы с твитами Ройзмана. Как пришла эта идея?
После того, как задержали Евгения Ройзмана, я тоже думала, куда бы мне перевести пожертвования. Узнала, что у него есть фонд, а потом в твиттере увидела пост с идеей для екатеринбургского кафе — печенье с предсказаниями. Открываете печенье, а там рандомный твит Ройзмана — «Вы говна поели». И я подумала, это точно должно быть на тортах. Получается это работает так, что я воспринимаю торты как плакат. Ты хочешь что-то сказать, и ты можешь это сделать на торте. Сейчас я принципе стараюсь что-то придумывать для лотерей. Если раньше это были просто лишние торты, от которых надо избавиться, то теперь я придумываю отдельные дизайны для розыгрышей.
Как появился проект «Торты тут рядом» ваш совместный проект с фондом «Антон тут рядом»?
Это моя любимая история, потому что я живу без целей. Главное, чтобы было желание. У меня был курс по инклюзии в университете, его вела Оксана Мороз. И она нам дала домашку посмотреть фильм «Антон тут рядом». Я знала про этот фонд, потому что мы донатили туда, когда у нас был благотворительный секонд-хенд на первом курсе в университете. Мы предлагали сдавать людям свою ненужную одежду, сортировали ее на три отдела — переработка, приюты/детские дома и перепродажа. Я устраивала фотосессии у себя дома, иногда в студии. Продавая одежду, мы собрали около 70 тысяч рублей и перевели в разные НКО, в том числе в «Антон тут рядом».
Но я никогда не заходила в инстаграм фонда. Я зашла и увидела, что для них это настоящий бренд, что у них есть цвета определенные, есть рубрикатор. И у них была отдельная рубрика, в которой они на белом фоне выкладывали цитаты подопечных фонда. И я подумала — нужно как-то показать их миру, потому что когда я увидела эти цитаты, поняла, что они полностью меняют отношение к людям с РАС.
Так я нашла их SMM-менеджера и написала: «Привет, я хочу делать торты». Это было ровно год назад в октябре, я села, сделала презентацию, как это будет выглядеть, мы все утвердили, и я приступила. Потом пришло время писать диплом, и я выделила два способа продвижения бренда НКО — лотереи, то есть волонтерский фандрайзинг, и когда через одного человека собираются деньги в НКО, а часть прибыли идет в благотворительность.
И я бы хотела, чтобы больше людей понимали, что это работает. Есть исследования, которые подтверждают, что люди готовы платить за товар с благотворительной наценкой, потому что это закрывает их эмоциональные потребности — желание помогать, чувствовать себя нужным, хорошим и т. д. Но лотереи показывают, что люди готовы платить просто благотворительную наценку без получения товара, то есть они покупают «билет», допуская, что могут не получить торт.
Торты «Антон тут рядом» и «Бумагу» я делаю без наценки, они стоят дешевле, чем такой же торт на заказ, потому что хочу побудить людей заказывать и участвовать в этом. С каждого торта я перевожу 40% — это 720 рублей. «Торты тут рядом» я делаю где-то 13 раз в месяц, 149 тортов в год. Всего я перевела в фонд 136 тысяч рублей.
Как вообще отразилась война на твоем бизнесе?
Я стала больше помогать, чаще устраивать лотереи. Вообще, я люблю писать и пока не напишу текст, не успокоюсь. Когда началась война, я не могла ничего написать, скучала по Навальному и по протестам с ним, потому что без него ничего не получается. И я села, написала агрессивный текст, что у нас ничего не получается. Почему никто не выходит на протесты? Я выложила его в аккаунт с тортами Bakery, и меня поддержали люди. Я поняла, что я могу писать про это здесь, и вообще это мой бренд, делаю что хочу. Отписалось кучу людей, но это меня не расстроило, потому что у меня большая клиентская база и никогда нет проблем с заказами. У меня, наоборот, ограничение по датам, есть заказы на май и апрель. Кризис тоже никак не отразился. Только сахара долго не было. В апреле я приехала в Петербург на маркет «Антон тут рядом», забыла, что сахар нигде невозможно купить. Я ходила по Петербургу, по Мурино и думала, где мне достать сахар, и по пачке собирала его из разных магазинов.
Однозначно стало больше поддержки от людей. Я почувствовала единение и стала больше разговаривать. Мне начали писать люди из Украины. От этого становилось еще тяжелее, потому что я узнавала реальные истории людей. При этом никто из моих друзей больше не был подписан на украинцев. Получается у меня была какая-то двойная доза боли. Я сублимировала это в тексты, в митинги, тяжело переживала. Я как Маргарита у Булгакова, сначала долго плакала, затем стала злая. Потом митинги закончились, стали всех сажать. Но я уже не остановлюсь. Я как говорила о войне, так и говорю.
Тебе до сих пор пишут украинцы? Например, какие-то слова поддержки или рассказывают, как у них дела?
Да, на меня сейчас много украинцев подписано. Это просто удивительный феномен, как украинцы поддерживают россиян. То есть они пишут: мы знаем, что вам тоже тяжело, нам грустно, что вы оказались в такой ситуации и что вас все ненавидят. В их пропаганде 80% русских для них реально стадо овец. И когда они видят тех, на кого они давно подписаны и в ком они уверены, им хочется нас защитить. Это просто удивительно, как они с той стороны пишут нам: давайте, чтобы у нас все было хорошо. И я у многих блогеров это видела, как им пишут украинцы: сожалеем, у вас своя тут война. И вот мой друг, который решил скрываться от военкомов, писал письмо своему отцу: «это не моя война, я не собираюсь в ней участвовать, не собираюсь никого убивать». И я подумала, да, эта война не моя. Но зато война с Путиным — моя.
Считаешь ли ты то, чем занимаешься, активизмом?
Наверное, это считается активизмом, но я не считаю себя активисткой. Я всегда восхищалась активистами. У меня просто в окружении не было таких людей, но они мне жутко нравились. Мне казались такими смелыми люди.
Конечно я ходила на митинги, просто не могу по другому. Все спрашивают: почему вы выходите? Потому что я не могу не ходить, так же и с тортами. При этом ты еще понимаешь, что это работает, что можно деньги собрать, и людям как-то спокойнее, когда они не одни в этой ситуации.
Сейчас всем, кто говорит слово война, а не спецоперация, грозит статья за дискредитацию армии, сталкивалась ли ты с такими проблемами из-за тортов?
Один раз я подумала, что они [полицейские] пришли. У меня была паника, потому что где-то в апреле-мае несколько человек написали мне в телеграме: «удали фотографии тортов, они дискредитирую ВС РФ» и угрожали статьей. Ко мне тогда каждые полторы недели приходили полицейские в профилактических целях из-за антивоенного митинга. Меня задержали в первый и последний раз 25 февраля, тогда еще не было закона о «фейках», поэтому мне дали административную статью (ст. 20.2 КоАП), но я очень боялась, потому что суда еще не было. И каждый раз я думала, что они придут по другому поводу. Они каждый раз приходили, читали мне нотации: «Вы знаете, что нельзя ходить на митинги, что за это грозит уголовная ответственность», — да, знаю. Какое-то время я боялась обыска, потом тоже перестала. Доносов, наверное, стоит боятся. Но так как у меня нет левых людей в профиле, то я и не особо переживаю. С начала мобилизации, страх исчез вообще, пришло какое-то отчаянье.
Тебе не кажется, что печь торты с надписями безопаснее, чем выходить на митинг?
Да, это так. Потому что если ты выйдешь плакатом, ты окажешься в ОВД, без вариантов. Я не рекламируюсь вообще. У меня нет почти прихода новой аудитории, которая со мной не знакома. Какая-то аудитория от меня описалась, когда началась война. Поэтому у меня нет подписчиков, которые желают мне смерти. И вот за последнее время, когда уже началась мобилизация, я была злая и выложила пост в аккаунт Bakery со словами «смерть Путину». Это был первый раз, когда на меня кто-то пожаловался, и его удалили.
Часто ли ты сталкиваешься с агрессией или негативными комментариями? Как ты реагируешь?
Если подписчики делают репост, то, конечно, залетают всякие птички. Вот недавно мне написали: «Я бы за это статью дала». Я подумала, ты человек, сидишь у себя дома, смотришь на торт, как у тебя вообще в голове возникает мысль, что нужно дать человеку статью за ненасильственное действие? Как можно так мыслить?
Ты правда отправила одной из подписчиц кулич с буквой Z?
Это была моя знакомая. Мы с ней не общаемся, но учились вместе в школе. Она прямо Z, но она меня почему-то не бесит. В целом, она как будто нормальная, просто что-то случилось. И она мне написала в комментариях: «Хочу кулич с буквой Z». И я ей отправила кулич с надписью «Za мир», а на коробке написала «помолись и съешь».
Ты не только ходила на митинги против войны в Украине, но и развешивала листовки в подъезде и призывала подписчиков делать также. Тебе в принципе близка теория малых дел?
Да, мне нравилась теория малых дел, пока не началась война, потому что когда началась война, вся эта теория рассыпалась. Екатерина Гордеева про это хорошо говорит, она у всех спрашивает: «Не думаете ли вы, что все наши маленькие компромиссы с властью к этому и привели. И никакая теория малых дел на самом деле не работает, если все глобально гниет». Наверное, да так и есть. Но я все равно продолжаю верить в эту теорию малых дел, потому что ты видишь каждый раз частный случай. У меня есть защитница от ОВД-Инфо, Юля. И я знаю, что когда я доначу в ОВД-Инфо, у нее будет зарплата.
А чем в итоге закончился суд?
Я его проиграла. Когда я встретилась со своей адвокаткой Юлей, она сказала, что мне не повезло — будет максимальный штраф. Так и случилось, штраф 15 тысяч рублей, но я его не заплатила. Ну, думаю, если я решу поехать за границу, заплачу, но пока что не буду.
Как ты планируешь развивать свой проект дальше? Есть ли у тебя идеи для новых форматов?
Я продолжу заниматься благотворительностью, потому что уже не могу по другому. Мне это важно. И когда я долго этого не делаю, я прямо грущу. Мне хочется это популяризовать для большого количества брендов. Может быть, я что-то не понимаю в экономическом плане, но это же реально получается безубыточно. Просто обычно такие акции временные. То есть там месяц, и они заканчиваются. Но мне как-то хочется, чтобы они были пролонгированными, чтобы у вас была общая история с фондом. И мне кажется, важно, чтобы, у каждого локального бренда были НКО, которые они поддерживают на постоянной основе. Я не ставлю целей и не мечтаю, делай, как делаешь, и все будет, как надо. На данный момент, если суммировать всю благотворительную активность, получается почти 350 тысяч за один год. И, наверное, когда-нибудь я бы хотела, чтобы эта цифра перешла в миллион.
Почему ты не боишься продолжать делать то, что ты делаешь?
Я решила, что не хочу жить в страхе. Меня просто страх вымораживает. Я сейчас на папу своего смотрю, и меня это так бесит, потому что все очень сильно боятся. И это запугивание работает. А мне не нравится, когда меня запугивают. За меня переживает молодой человек, в августе он мне снова сказал, что нужно быть поспокойнее. Я где-то неделю помолчала, а потом написала «Путин хуесос».
Почему ты не уезжаешь из России?
Я очень хочу остаться в России. Я поняла, что моя причина оставаться — не люди, а язык. Мой культурный код полностью русский, я всю жизнь читала русскую литературу, я каждый год пересматриваю «Груз 200», я насквозь русская, и я никогда не хотела уезжать. Но когда началась война, я поняла, что я не смогу завести детей в этой стране, и меня это очень расстроило. Вообще моя мама сказала, что Ванга предсказала общемировой кризис, передел мира, а потом Россия станет великой. И в начале войны это как бы считывается, как будто Путин сделает Россию великой. А потом я подумала: «А может, нет, может, Ванга права и Россия станет великой, но без Путина?». То есть мы сейчас тут все сделаем, и Россия будет великой, даже не великой, а свободной и классной. На величие мне посрать.
