Ольга Савлук
Киев
Мы с дочкой уехали из Киева четвертого марта. Это было очень тяжело, дорога — просто ад. Выезжали на пике, через две недели после начала войны. Тогда все стремились уехать, потому что ситуация в Киеве ухудшалась: постоянные бомбежки, взрывы. Были те, кто уехал в первый же день [бомбардировок], а я долго не решалась. Моя дочка, ей 18 лет, меня постоянно теребила: «Давай поедем». А я домоседка, меня трудно сдвинуть с места. Как все оставить? Муж остался в Киеве. Он сказал нам: «Уезжайте, здесь будет что-то страшное. Я боюсь за вас».
Мы с дочкой сели на поезд до Львова: поезда отправлялись каждый час. Хотя поездом это назвать сложно — это просто была советская электричка в ужасном состоянии. Но мы были рады и этому.
Люди ехали по восемь человек в купе, сидели, лежали в проходах. Наш вагон оказался относительно свободным, позже стало ясно почему — он не отапливался. Отапливаемые вагоны были забиты. Было ужасно холодно, спать невозможно. Утром мы прибыли во Львов и встали в очередь на поезд, который идет в Польшу. Часа четыре провели в давке и тесноте, толпа буквально несла нас на перрон. Повезло, мы смогли сесть у окна. Люди, которые заходили позже, не могли ни сесть, ни лечь — так и ехали стоя в проходах с маленьким детьми, кошками, собаками… Была проблема с туалетом, один на поезд и в него невозможно пройти. Выходили в туалет только во время стоянок.
Эвакуация из Киева. pic.twitter.com/jSCHsfMRqV
— Аслан (@antiputler_news) March 15, 2022
В общей сложности мы ехали два дня. На границе большие очереди, перед нами стояло несколько поездов. К утру 6 марта мы добрались в Польшу, в Пшемысль. Там на вокзале была совсем другая атмосфера: нас встретили волонтеры, куча гуманитарки, накормили горячим обедом. Очень удивились такому приему. Люди стали распределяться, кто в Варшаву, кто куда. Нам было все равно куда ехать, главное переночевать, хоть в спортзале, все равно — два дня без сна и еды это очень тяжело. Нас посадили на скоростной поезд до Гдыни — он показался нам просто раем.
На вокзале в Гдыне волонтеры сразу посадили нас в автобус и перевели в Гданьск. Бесплатно предоставили очень приличное жилье в общежитии политеха. Изначально мы планировали ехать дальше в Германию, но нас так хорошо поселили, что мы решили остаться здесь до тех пор, пока не выселят. Тут все наши живут. Условия прекрасные: большая комната, свой санузел, миникухня, общая кухня, прачечная. Три раза в день волонтеры нас кормят. Спасибо огромное полякам. Но другие люди не смогли так устроиться, как мы. Многие украинцы сейчас уезжают обратно, потому что квартиру снять нереально, работы нет.
Спасибо большое волонтерам. Они работают очень слаженно: в магазинах собирают пожертвования, в городе есть точки сбора, центры, где гуманитарную помощь раздают. Среди волонтеров много студентов из Украины или тех, кто уже несколько лет живет в Польше. К ним можно обратиться с любой просьбой, они помогут с любым бытовым вопросом.
Дочь — студентка, у нее предпоследний курс колледжа. Учеба сейчас встала, но она готовится к поступлению в европейский университет, учит немецкий, параллельно учим с ней польский, потому что находимся в этой стране.
Я логопед, работаю с детьми. С кем-то из учеников занимаюсь онлайн, с кем-то встречаюсь здесь очно. Оказалось, что один мальчик, с которым я тут занимаюсь, приехал из моего района в Киеве, но я с ним не была знакома. Ищу учеников в группах в Фейсбуке, Телеграме. Мы все друг другу помогаем, так что какая-то работа у меня есть. Еще есть пара учеников в Киеве, плюс я работаю в школе и в детском саду, написала заявление на отпуск, но денег еще никаких не получила. Нас всех перевели на простой с сохранением какой-то части зарплаты.
Не думаю, что вернемся домой до осени — опасно. После диверсантов осталось много неразорвавшихся снарядов, растяжек. Даже наш мэр [Виталий] Кличко сказал, чтобы мы не спешили возвращаться: то что российские войска сейчас отступили, еще ничего не значит. Возможно, они опять будут предпринимать попытки [штурма], возможно, будут еще авиаудары.
Пока в нашем районе тихо, наш дом не пострадал, слава богу. Но я очень переживаю, потому что рядом с домом аэропорт Жуляны, и аэропорт — всегда цель захвата. Страшно, когда гремит над головой: окна трясутся, сирены воют. Очень давит на психику. Первое время мы просто не понимали, как дальше жить. Были в ступоре от страха и неизвестности. Но человек ко всему привыкает: муж пишет, что сейчас люди уже не обращают внимание на сирены, в бомбоубежище уже никто не ходит. Транспорт работает.
С мужем общаюсь каждый день, мы созваниваемся, переписываемся. Конечно, было бы хорошо, если бы он приехал, но пока это невозможно: он призывного возраста, его из страны не выпустят. Он нужен там, дома. Спокоен хотя бы, что мы в безопасности. У меня много родственников в Киеве. Мои двоюродные сестры, тети, родной брат работает на скорой помощи. Сейчас он в самом пекле, очень сильно загружен.Там осталась вся жизнь, которая теперь разрушена.
Я прожила 47 лет и не могла подумать, что когда-нибудь застану войну. Можно было представить, что будет как с Крымом, когда он без выстрелов отошел России. Но чтобы дома рушились, чтобы города стирались с лица земли? Что случилось за эти тридцать лет, что у людей в голове произошло? Да, у нас независимая страна: свои законы, свои порядки, свои традиции — но почему это кого-то стало волновать?
Я не могу представить людей, которые поддерживают войну. Или они умственно отсталые, или совсем зомбированные. Как люди, владеющие интернетом, могут не видеть реальную ситуацию? Понимаю, что работает пропаганда, им рассказывают, что все не так. То же самое было и в 2014 году, когда на Донбассе все началось. Тогда тоже и на нашу армию грешили, и на их. Но теперь стало понятно, что один [президент] врет, другой говорит правду.
Я в профессии всегда прислушивалась к коллегам-логопедам из России, там очень много хороших наработок, методик. А сейчас их не слышно, они никак эту ситуацию не комментируют. Но они же образованные люди, они же должны как-то высказать свою точку зрения? У меня нет слов.
Сейчас, после освобождения Бучи, Гостомеля, Ирпеня, после ужасающих фактов насилия над мирными людьми, я могу сказать одно: тем, кто так поступил, нет прощения. Я два дня не могу успокоиться, даже находясь далеко. Это можно назвать только одним словом «геноцид». У моей дочки подруга пережила весь этот ужас в Буче, в соседнем доме были русские солдаты. Мы очень переживали за нее и ее маму. Они чудом уцелели. А их соседа за стенкой, старого дедушку, убили. Теперь к россиянам у меня только брезгливое отношение, они умерли для меня как народ, как нация. У меня одно желание: чтобы все закончилось и ни одного солдата и близко не было на нашей земле. Я миролюбивый человек, но эта ненависть будет теперь на много поколений. У наших детей, которым разрушили жизни. Как им объяснить, почему так произошло?
Татьяна Светлакова
Краматорск
Я из сердца Донбасса, из Краматорска. 31 марта мне удалось вывезти детей оттуда, а уже через несколько дней город сильно бомбили. Я уехала с двумя несовершеннолетними детьми, невесткой и внуком. Там остался старший ребенок, который защищает Украину, муж и больная свекровь.
Больше месяца мы жили в войне, слышали бомбежки, вой сирен, который с каждым днем усиливался. Если в начале войны сирена могла прозвучать раз или два в сутки и недолго, то последнее время она почти не замолкала. У нас в Краматорске квартира, поэтому когда звучала сирена, прятались в коридорах, дети сидели в ванной.
Пока мы были в Краматорске, по нему уже начали прилетать удары — разбомбили аэродром, снаряды прилетали в город. Они [российские войска] пытались бить по военным объектам, но попадали в жилые дома и школы. Земля дрожала. Дети очень боялись последние дни, они меня умоляли: «Мамочка, пожалуйста, мы понимаем, что ты не хочешь бросать папу, но вывези нас».
В итоге мы эвакуировались. Это было очень тяжелое решение, мы постоянно его откладывали — я до последнего верила, что в наш город ничего не придет. А 31 марта позвонил старший сын и сказал, что у нас есть три часа, чтобы собраться и уехать.
Взяли минимальное количество вещей, приехали на городской вокзал, сели в бесплатные эвакуационные поезда в Западную Украину. До Львова ехали 30 часов — очень долго, потому что долго стояли на станциях и ехали окольными путями. Во Львове нас встретили волонтеры, устроили на ночевку. Так как у нас маленькие дети и среди них 4-летний внук, администрация Львова предложила нам бесплатный прямой автобус до Чехии. Из Львова нас забирали волонтеры-чехи — Даниэла и ее муж. Огромное им спасибо. Они проделали колоссальную работу. На свой страх и риск они поехали из Чехии, где могут спокойно ходить и ничего не бояться, во Львов, который уже бомбят и в котором не перестают звучать сирены. Нас привезли в Прагу, сначала поселили в реабилитационный центр, накормили, сделали визы, медицинские страховки. Дети смогли отойти от взрывов и сирен, от ужаса. На следующий день нас распределили и поселили в отеле примерно в 100 километрах от Праги на горнолыжном курорте.
У нас визы на год, но я надеюсь, что домой мы вернемся как можно быстрее. Что Украинская армия нас освободит и мы будем снова свободной страной. Нам здесь хорошо, безопасно, дети спокойно спят по ночам, но все равно все немножко не так. Чужая земля. Там все родное, там мой дом, там родились и выросли дети. Украина это родная мама, а здесь — мачеха.
Я не знаю, сколько осталось в Краматорске знакомых. Когда мы уезжали 31 числа, в сутки ходило четыре эвакуационных поезда, сейчас они переполненными отъезжают каждые 20 минут. Я так понимаю, что в нашем регионе все только начинается.
Мы переживаем войну уже во второй раз. В 2014, когда бомбили Славянск и Краматорск, дочке было три года, а сыну пять лет. Муж тогда работал в Макеевке и забрал нас к себе. Потом эта территория стала ДНР, а когда бои закончились, мы вернулись обратно домой.
В 2014 мы выехали в начале июня среди ночи. Нас сильно бомбили, вывезли на скорой с раненым, его везли из Славянска. Тогда буквально уезжали в маечках и трусиках. Когда приехали в Макеевку, нас одели, обули с ног до головы, дали жилье. Все было хорошо, замечательные люди.
До 24 февраля был обычная размеренная жизнь. Я работала медсестрой в больнице, муж — в ритуальной службе водителем. Россия говорит, что у нас был какой-то террор, языковой барьер… Нет! Я сейчас с вами говорю на обычном русском языке. Проговорила на нем 43 года, и никто мне плохого за это в Украине не сказал, ниоткуда не выгнал, не ударил. Я пять лет отработала медсестрой в пансионате для престарелых людей в Киеве. Там многие говорят на украинском, но я ни разу не столкнулась с непониманием.
И вот пришли эти «освободители» и разделили жизнь на до и после. И у многих этого «после» уже не будет, взять тот же Мариуполь… Ужасно, когда у тебя на глазах от истощения и обезвоживания умирает ребенок. Сейчас в Украине идет война без правил. И они [российская армия] творят полный беспредел, я считаю, что Гаага должна их наказать за это.
Когда я слушаю этих пленных мальчиков из России — а у нас действительно много пленных, — когда они звонят домой и слышишь их разговоры, у меня ощущение, что они все как будто из детдома. Я хочу сказать матерям России: «Не пускайте сюда своих детей. Не все из них останутся живыми». Пусть все матери кричат «нет войне», пусть как угодно, но их дети останутся при них. Потому что на этой войне самое страшное — потерять ребенка.
Со старшим сыном, который защищает страну, мне удается общаться, слава богу. Ребята верят [в победу]. Вся Украина молится сейчас. За нас молятся в Израиле, Чехии, Германии и других странах. И я верю, что эта молитва дойдет и все будет хорошо, правда. Обращаюсь ко всем странам, которые могут помочь нам: закройте небо над Украиной! Спасите жизни наших детей!
