Иван, ты известный политический публицист, но в последнее время все больше пишешь про Россию: про древнерусскую литературу, церкви, иконы. Читаешь про Россию, ездишь по разным городам, а с недавних пор еще и ходишь пешком. Это такая форма эскапизма?
Тут много составляющих, но эскапизм, конечно, тоже присутствует. История всегда была местом, куда люди бежали от настоящего. Впрочем, куда бы человек ни бежал от своего времени, он все равно живет в нем, и вопросы он задает именно своему времени, и именно на них пытается найти ответы.
Есть избитая шутка про два главных русских вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать»? Я думаю, что сейчас временно или вообще они для нас не актуальны. Главный русский вопрос сейчас: «Как же так вышло-то?» И этот вопрос мы с растерянностью задаем себе с февраля 2022 года.
Официальная пропаганда отвечает, что весь коллективный Запад долго вел против нас гибридную войну, выращивал антироссию у нас на границах, и теперь мы должны защищаться. Есть ответ радикально оппозиционный: про плохой народ, отравленный имперскими комплексами, который не способен ни на что другое, кроме уничтожения всего и всех вокруг.
Ни один из этих ответов даже в менее радикальных формах не кажется мне приемлемым, поэтому я ищу какой-то свой ответ. Чтобы его найти, я смотрю вокруг, езжу и даже хожу по России, читаю старые книги. То, что я ищу в истории — это в каком-то смысле взгляд в будущее. Если правильно разобраться с корнями, если понять, из чего все растет и в какой среде, то поймешь, что может вырасти.
И что ты видишь? Что может стать основанием для мыслей о другой России? Из чего она может вырасти?
Я и мои коллеги, с которыми мы делаем проект «Север», исходим из представления о России как об абсолютно европейской стране. Конечно, Россия особенная, но и все другие страны особенные. Для нас спор славянофилов и западников, который здесь кипит полтораста лет, кажется абсолютно беспочвенным. Мы часть европейской христианской цивилизации. Это и есть наш особый путь. Европейские ценности — это наши ценности. И на самом деле вся русская история со всеми ее извивами и провалами — ровно про это.
Сам я тоже, бывает, беру интервью. И вот недавно профессор Ланьков — замечательный специалист по Корее — сказал мне: «Попробуйте корейцу или китайцу объяснить, что вы не европеец, про свою особую цивилизацию, и увидите, какими глазами он будет на вас смотреть». Мне кажется, в связи с модным ныне в пропагандистском нарративе «поворотом на Восток» — это очень важное замечание от специалиста.
Я помню, как у меня родилась идея проекта про Россию, из которой и вышел наш «Север». Я стоял в маленьком бедном городке в Ярославской области в галерее надвратной церкви Ростовского Кремля (Митрополичьих палат), смотрел на росписи конца XVII века и вдруг понял удивительную вещь. Я, человек своего времени, либеральных взглядов и воспитанный внутри европейской культуры, тут ощущаю себя на своем месте. Это мое, настоящее.
И я чувствую все те поколения русских людей, которые стояли здесь со свечками и думали что-то свое. Теперь тут стою я, и между нами нет никакой пропасти: мы часть одного большого мира, ищущего добра и тяготеющего к свободе. И мне захотелось как-то рассказать людям об этом открытии, об окружающей нас здесь в России европейской красоте.
И то, что тут, вокруг этих прекрасных церквей и башен Ростовского Кремля с явными итальянскими и польскими архитектурными отсылками, довольно бедный неустроенный русский город, безусловно, добавляет печали, но не губит картину. Только обостряет мысль, обостряет проблему несоответствия.
В России много всякого уродства — следы нашей страшной истории последнего столетия и нынешнего небрежения и равнодушия. Но эти печальные и некрасивые места обостряют ощущение той красоты, что осталась, выжила здесь несмотря ни на что. А красота всегда разворачивает себя к добру, по-другому просто не бывает.
Красота — это здания, картины, природа. А что люди? Люди в России тоже стремятся к добру и красоте?
Как раз люди — и в книгах, и в поездках — самое интересное для меня. Россия не состоит и никогда не состояла из чудовищ, озабоченных завоеваниями соседских земель и похищением фаянсовых унитазов. Процент чудовищ здесь такой же, как везде. Она состояла и состоит из нормальных живых людей, которые, как раз в силу специфики нашей истории, если чем и озабочены, то выживанием.
Они по большей части разобщены, недоверчивы, не склонны к выстраиванию горизонтальных связей, но эти же люди в массе своей добры, отзывчивы, талантливы и изобретательны. И они не хотят на самом деле ничего, кроме нормальной человеческой жизни и свободы. И, сказать по правде, давно это все заслужили.
Помню, на меня произвела большое впечатление твоя статья про новый русский героический Пантеон. Кто они — новые герои России?
Школьная история у нас преподается до сих пор в рамках схемы, которую придумал Карамзин в начале XIX века. Это история всемогущего государства, которое все время борется с врагами. И герои у этой истории соответствующие: наши герои всегда в латах. На первом плане у нас всегда либо воин, либо какие-то строители государства. Собственно все осознание себя как нации у нас происходит исключительно в этой парадигме.
Само по себе это нормально. Если вы посмотрите учебники любых европейских стран, там будет похожая схема и похожие пантеоны героев. Но наша проблема в том, что вокруг этих людей в латах нет никого. Нет других ориентиров для национальной самоидентификации.
И если вы с детства запихиваете ребенка в матрицу, где главная ценность русской жизни — государство, а главная задача человека — борьба с его врагами, то эта схема войны с врагами и будет бесконечно воспроизводиться.
На самом деле наша история не сводится ни к государству, ни к войне с его врагами — в ней много всего разного, живого и интересного. Собственно, про это и была моя статья. Там были рассказы про конкретных людей, которые занимались благотворительностью в совершенно невозможных для этого условиях (Асгат Галимзянов); про людей, которые в сталинских лагерях оставались людьми (вопреки известным рассуждениям Шаламова) и помогали выживать другим людям (Ефросинья Керсновская); про просветителей, которые посвятили свою жизнь обучению крестьян в деревнях (Адриан Топоров). Все эти люди — настоящие герои русской свободы. Та самая другая Россия, которая рядом, и которую даже искать не надо.
И если бы наш блестящий латами пантеон хотя бы не заместить, но разбавить такими людьми, все от этого только выиграли бы. И, может быть, на каждом следующем историческом отрезке у нас было бы больше возможностей не развязать очередную «специальную операцию».
А вообще насколько история России, российская культура определила то, что с нами происходит сейчас?
Когда наш взгляд ретроспективен, мы каждому событию можем найти в прошлом обоснования и причины. И нам кажется, что все предопределено, и с того момента, как Кий построил город при перевозе на реке Днепр (с этого рассказа начинается «Повесть временных лет»), и до того момента, как в этот город начали прилетать «Герани» и «Шахеды», ничто не могло пойти по-другому. Нет, конечно.
В нашей истории России нет вообще ничего такого, что непременно и определенно делает нас рабами обожествленного государства, которое занято только своим воспроизводством и расширением. Мир возможностей всегда шире и интереснее. И в русской истории было множество развилок, и далеко не всегда она шла по самому бесчеловечному пути. И эта непредопределенность касается не только большой истории, но и ее коротких отрезков.
Недавно я беседовал с известным политологом Кириллом Роговым. Когда-то, лет двадцать назад, я совсем еще юным человеком работал в Фонде Эффективной Политики Глеба Павловского, который якобы (или не якобы) привел к власти нашего нынешнего начальника. Кирилл Рогов, который был постарше и помудрее, в то время как-то за рюмочкой сказал мне: «Что же вы делаете? Вы тащите во власть кагебешника, вы же понимаете, к чему это приведет и чем кончится?» Я ему тогда начал что-то говорить про то, что мир изменился, и глупо повторять демшизовые пугалки про чекиста Путина и что вместе с Путиным вернется страшный репрессивный совок. Прошли годы, мы оказались в 2023 году. И правота Кирилла подтвердилась, казалось бы, с предельной убедительностью. И вдруг я читаю статью Кирилла Рогова, где написано, что никакая ошибка в прошлом не могла сделать наше нынешнее состояние неизбежным.
Потом мы с ним долго говорили и договорились до того, что ни на каком историческом отрезке, даже на коротком, не бывает ничего предопределенного. И наша история могла сто раз повернуться совсем по-другому. Например, представим себе, что Джордж Буш не стал бы вторгаться в Ирак, и нефтяные цены не взлетели бы стремительно вверх. И тот же Путин вполне мог остаться умеренным либералом, а политологи сейчас писали бы о нем как о выходце из питерской-собчаковской мэрии, а про его гэбэшное прошлое никто бы и не вспоминал. А он бы сидел где-нибудь на даче и писал бы мемуары.
Ты же сам начал разговор с того, что хочешь разобраться — как же так вышло-то?
Конечно, люди, которые нас к этому привели, не спустились с неба и не вылезли сквозь нефтяные шахты из ада. Конечно, такой вариант развития и в короткой русской истории, и в длинной, тоже был. Тренд на обожествление государства, определяющий вторичность человека по отношению к нему, существовал у нас действительно всегда. И на нашу беду сейчас реализовался именно он.
Но это только один из трендов. Наша европейско-христианская культура ведь совсем не про то, что государство — это Бог, которому надо молиться. Пройдитесь по нашим церквям, посмотрите росписи того же XVII века. Посмотрите на них и скажите, про что они. Про всевластие государства, про завоевания, или про восторг перед разнообразием мира? Говорят ли они вам, что надо непременно поработить и растоптать соседей, или они говорят про силу добра, кротости и милосердия?
А как же традиционные ценности? Кстати, что нам русская культура об этих ценностях говорит?
Любой историк, да даже любой человек, который хоть как-то знаком с историей, скажет вам простую вещь: в каждый момент у общества есть определенный набор ценностей, но эти ценности и их набор постоянно меняются. Нет никаких неизменных ценностей.
И тут я бы ушел от разговора об отдельной русской культуре или даже европейской. Есть глобальное движение истории человечества. И оно имеет очевидный вектор: это движение начинается от ненависти к чужому и ведет к готовности чужого принять. И это движение началось с того момента, как люди стали людьми. Ненависть к чужому — базовое разобщающее чувство, и вся история человечества — постепенное его преодоление, позволяющее человечеству становиться собственно человечеством.
От маленькой стаи человекоподобных существ, которые чужих видели вообще во всех, мы пришли к человечеству, которое сейчас, при всех его несовершенствах, научилось мирится с непохожестью самых разных групп. И продолжает учиться.
Все попытки развернутся в какое-то идеальное прошлое губительны, потому что никакого идеально прошлого не было. Всегда было развитие, которое как раз и меняло, и отменяло все те ценности, которые определялись страхом и ненавистью к чужому.
К мысли о том, что женщина — человек и имеет полноценные права, люди шли долго и извилисто. К мысли о том, что люди могут иметь отличную от твоей веру, Европа шла долго, извилисто и кроваво. Европа залита кровью людей, дравшихся из-за веры. И в нашей истории так же людей сжигали и топили в реках за то, что они крестились двумя пальцами, а не тремя.
Пусть сложно, зигзагами, с остановками, иногда с кровавыми заторами, но мир движется в сторону преодоления ненависти к чужому. Скорость движения у всех разная, но направление движения одно. Вот в Саудовской Аравии разрешили женщинам водить машину, и это грандиозный прорыв.
Зацикленность дедушек, которые сейчас правят Россией, на том, что они называют половыми извращениями — типичная история про ненависть к чужому и неготовность принять другое. И очевидно, что она уже архаична и будет изжита. Последнее ее основание здесь в России — тюремная субкультура. Но и она сейчас стремительно утрачивает свое влияние.
Кстати, если перечислять немногочисленные достижения наших времен, то среди них, как мне кажется, будет как раз утрата значимости тюремной субкультуры. И ярчайшее доказательство этого наши молодые современники носят на своих телах. Это красивые разноцветные татуировки. Когда мне было 17 лет, я бы поостерегся делать татуировки просто потому, что с меня за неправильную татуировку могли бы, что называется, спросить. Спросить и наказать в соответствии с понятиями. А сейчас это просто украшение, и никому в голову не приходит, что за это могут спросить и наказать.
Сегодня чиновники МИД разбрасываются гомофобными шутками. Так же, как это делали глупые школьники в мое время. На это было стыдно смотреть, но это прошло. И тут пройдет. Мы вернемся к естественному движению истории от ненависти к терпимости. Просто сейчас у нас период исторического невезения.
Внутри нашей культуры и внутри человека любовь сильнее и важнее ненависти. Это и является главной традиционной ценностью.
