9 декабря на сайте законодательных инициатив появился проект приказа Минздрава с новым перечнем медицинских показаний к абортам. Инициативу ведомства сразу же раскритиковали, в том числе депутат Госдумы Оксана Пушкина. Она заявила, что новый регламент ограничит права женщин на аборт и назвала его «биополитикой». В министерстве открестились от ограничения прав женщин и пообещали скорректировать приказ. Сейчас закончились общественные слушания и формируется окончательный вариант текста документа.
Нарушение репродуктивных прав в нашей стране — история старая и хорошо знакомая. Запрет абортов, вывод их из обязательного медицинского страхования и всяческое усложнение доступа к услуге обсуждаются регулярно до сих пор. Старшее поколение хорошо помнит, что происходит, когда легально аборт сделать невозможно, — они уходят в серую или криминальную зону. Когда медицинские процедуры делают нелегально последствия всегда одинаковы: взрывной рост проблем со здоровьем и женской смертности.
«Утопия» решила вспомнить, как это было в Советском Союзе, и поговорила с кандидатом медицинских наук, врачом акушером-гинекологом Ольгой Надеиной. Она проработала в отечественной медицине 42 года: знает, что такое сельская больница с одним врачом и без воды, руководила отделением в элитной клинике 4-го управления и видела, как была устроена медицина в других странах.
Расскажите, когда и где вы начали работать врачом и какие тогда были условия?
Я начала работать врачом акушером-гинекологом в 1963 году. Училась тогда на шестом курсе во Львовском медицинском институте, и нужно было проходить полугодовую практику. Выбрала самое интересное местечко — городок Турка. Там была крохотная больничка, одна на 14 сел. Вначале я там была вообще единственным врачом вместе с акушеркой тетей Гасей и пьяницей-конюхом Стефкой. Потом ко мне подтянулись еще два сокурсника: один хирургом стал, второй — терапевтом. У нас была очень маленькая зарплата — 62 рубля — и много энтузиазма. Тогда в селах почти все рожали на дому, приходилось много ездить. А криминальные аборты мне привозили каждую ночь. Каждую.
В Советском Союзе аборты декриминализировали в 1955 году, при этом огромное количество женщин продолжали их делать подпольно. Почему?
Первый раз в России аборты официально разрешили в 1920 году, а в 1936 их снова запретили. Надо было как-то поддерживать демографию, убыль населения была колоссальная. В середине 1940-х, после войны, когда стали возвращаться домой, демобилизовываться, начался всплеск рождаемости. И абортов, конечно, тоже. Одни хотели оставить ребенка, другие — нет. Было много случаев, когда младенцев убивали — их находили в мусорных ящиках, закопанных в лесу, где угодно.
В 1955 году прерывать беременность в медицинских учреждениях снова разрешили. Все остальные аборты, которые делались на дому, считались криминальными. И, конечно, все нелегальные аборты — страшный риск для жизни женщины. Последствия были ужасающие: высокая смертность, заболеваемость и тяжелые последствия для генеративных функций. Мы постоянно сталкивались со страшными перитонитами, перфорацией матки.
Популярность и массовость криминальных абортов была обусловлена двумя факторами. Во-первых, они были доступнее. Врачей не хватало, особенно в регионах и селах, где были фельдшерско-акушерские пункты. У нас в Карпатах в них часто работали вернувшиеся с войны медсестры, которые вытаскивали раненых с поля боя. У них были только трехмесячные курсы — никакого дополнительного обучения. Во-вторых, криминальные аборты были дешевле. Попасть к хорошему врачу в медучреждение не всегда просто — многие давали за это деньги врачам, договаривались. Это было незапредельно дорого, но все же дороже.
Почему криминальные аборты были так опасны?
Те, кто их делал, не умели управлять инструментами, плохо их стерилизовали, не было подходящих условий. Я уж не говорю, что все это делалось без анестезии. Результаты самые плачевные. Раньше в каждом селе были бабки-повитухи, считалось, что они все могут. Чтобы вызвать выкидыш, чего они только не делали: травили отварами, пользовались лизолом, заливали в матку мыло. Мне одна врач рассказывала, что у ее пациентки для аборта использовали лист фикуса. Я вообще не представляю, как это можно пережить и выдержать.
Женщины вызывали врача, когда уже совсем плохо становилось, когда кровь хлещет и они встать не могли. Скорая забирала женщин в стационар, но не всегда удавалось их спасти.
Советский Союз был одним из лидеров по количеству абортов, приходившихся на одну женщину, с чем это было связано?
Не было контрацепции. Только презервативы и то ненадежные, гарантии они не давали. А гормональные препараты появились поздно, в конце 70-х или начале 80-х только.
То есть аборт был чуть ли не единственным способом контрацепции?
Все так, единственным способом. Я сильно удивилась, когда оказалась в Штатах в конце 1980-х. Встречалась там со многими коллегами, ходила по школам и клиникам, и оказалось, что практически во всех школах вместо закона божьего рассказывают о гигиене и контрацепции. Девочки и мальчики сидят вместе и изучают базовую анатомию, потом профилактику. И в каждой школе были доступны противозачаточные препараты. Их можно было взять у медсестры, которая никогда не лезла в душу, и всегда объясняла, как и когда их принимать. Медсестры там с хорошим образованием и широким профилем.
Сейчас нехватки противозачаточных средств нет и у нас тоже, но они довольно дорогие. А в отдаленных районах и сельских школах, где вы найдете эти таблетки? Это обязанность государства — обеспечить к ним доступ и просвещать молодежь. С седьмого-восьмого класса обязательно надо заниматься половым воспитанием детей, причем делать это внимательно и деликатно.
Советскую гинекологию называли карательной, мамы и бабушки рассказывали о ней с ужасом. Откуда это взялось? Почему куда бы женщина ни пришла, врачи, медсестры, акушерки хамили и унижали?
Социалистическая система без карательного компонента не существовала, она была такой всюду. Бунин лучше всех описал советскую власть: «Победа торжествующего хама». И она полностью этому соответствовала, воспроизводила себя.
Вот вам пример: я ходила в школу еще когда мальчики и девочки учились по отдельности. Окончила школу и перекрестилась — всегда ее ненавидела. Что такое женская школа? В восьмом классе начинаешь завитушки из волос на пальцы накручивать — рядом же мужская школа. Приходишь с завитушками, а тебя берут за ухо, подводят к умывальнику, директор зачерпывает воду, и все твои кудряшки остаются в прошлом. Без ужаса не могу вспоминать.
Популярность и массовость криминальных абортов была обусловлена двумя факторами. Во-первых, они были доступнее. Врачей не хватало, особенно в регионах и селах. Во-вторых, криминальные аборты были дешевле.
В продолжение темы хамства — конечно, знаю истории, что если положить нянечке пять рублей в карманчик, она тебе подойдет и улыбнется. Если нет — и не подойдет. Но на работе вокруг меня такой среды не было, и я лично с этим не сталкивалась. Я двадцать лет заведовала отделением, и у меня там были очень добрые и симпатичные люди.
Как раньше относились к женщинам, которые делали аборт? Это обсуждалось или тема была полностью табуирована?
Всегда обсуждалась, и всегда кто-то что-то вякал. В каких-нибудь кладовках, подворотнях, на кухне. В западной Украине было еще страшнее — там люди очень религиозные и аборты всегда скрывались, женщины боялись огласки.
Как вы и ваши коллеги сами относились к абортам?
Вы не найдете ни одного акушера-гинеколога, который бы с восторгом говорил, что сделал кому-то аборт. Это очень неприятно, у нас это была самая нелюбимая процедура. Не знаю, сколько тысяч родов прошло через мои руки, но всегда, когда берешь в руки новорожденного, к горлу подкатывает комок. Это высшее удовлетворение, понимаешь, что не зря появился на свет божий.
Но иногда беременность может лишить женщину жизни. Часто это связано с психологическими и материальными вопросами, поэтому я категорически против запрета абортов. Да, это огромный стресс для организма, психики, близких, и если можно — аборт лучше не делать. Но нельзя управлять жизнью женщины, когда она не хочет ребенка.
Если она будет ненавидеть его, то убьет. А если отказать в аборте — пойдет к непрофессионалу на криминальный аборт. Я всегда за то, чтобы не отказывать, когда женщина настаивает на аборте. Но нужно давать возможность выбора, все рассказать, объяснить, нарисовать. Не приукрашивать будущее, но и не запугивать. Она сама должна решать, что ей делать дальше в зависимости от возраста, конечно.
Что значит в зависимости от возраста?
В моей практике было несколько случаев, когда приходили 13-14-летние беременные девочки. Тогда уже были смешанные школы, подростковые романы, и появилась масса таких ситуаций. Если в семье были нормальные отношения, то как-то обходились своими силами, но бывали родители, которые на коленях умоляли, предлагали золото и бриллианты, только чтобы сделали аборт.
Делали?
Я — ни разу. У меня была шкала возможностей: мы делали аборт всем по желанию на сроке до 12-й недели, но только после 16 лет. Если младше, я всегда требовала, чтобы приходили родители девочки, с родителями мальчиков никогда не связывалась и не хотела их приглашать. Судьбу ребенка должны решать родители девочки, это ее жизнь.
Иногда приходили с дедушками и бабушками. У меня было три случая, когда девочку оставляли дома, она брала академический отпуск, в школе никому ничего не говорили, родители увозили ее в другой город. В двух семьях ребенка усыновили бабушка и дедушка, в третьей — родители девочки.
А когда-нибудь отговаривали от прерывания беременности?
Никогда. Я никогда никому ничего не запрещала. Считаю, что если хочешь получить положительный эффект, прежде всего не запрещай этого делать. Я обычно говорила: «Хочешь — делай, но я бы на твоем месте подумала о нескольких моментах, а ты сама решай». Если было время и сроки не поджимали, то никогда с первого раза не записывала на аборт, — встречалась два-три раза.
Пропаганда антиабортная была сильная?
Да, агитация и печатная пропаганда были очень мощные. Выпускались кипы брошюр, их даже раздавали, когда люди заключали брак. Никогда не забуду плакат у себя в кабинете: высокий красивый сломанный тюльпан, а под ним стоит плачущая женщина и подпись: «Вот к чему приводит прерывание беременности». Я когда его увидела, чуть не упала, сразу забрала его к себе и повесила.
С какими самыми жуткими ситуациями вы сталкивались?
Это было в больнице во Львовской области. Первый раз меня чуть не сшибло с ног, когда у меня родился анэнцефал. Поступила обычная женщина с доношенной беременностью. Электричество тогда нам в больницу уже провели, а воду еще нет. На плитах стояли огромные котлы, тетя Гася в них кипятила белье, конюх — дрова подбрасывал. Роды идут как обычно, но я никак не могла понять, что это — то ли ручки, то ли ножки. Где должна быть голова, чувствую только кожу какую-то. И вот, когда должна была вылезти головка, появляется неизвестно что. Акушерка оттолкнула меня в сторону, выхватила ребенка, заткнула ему рот и сунула в ведро с водой ногами вверх. Я была настолько потрясена, даже вскрикнуть не успела, и ребенок тоже. Мать бы, наверное, умерла, если бы его увидела: у него не было черепной коробки, только кожа. Я такое только в учебниках видела. На следующий день отвезли его в институт.
Я категорически против запрета абортов. Да, это огромный стресс для организма, психики, близких, и если можно — аборт лучше не делать. Но нельзя управлять жизнью женщины, когда она не хочет ребенка.
Второй случай — у нас остановился цыганский табор, разбили шатры. Пришла ко мне группа мужиков, сказали, что женщине надо срочно рожать. В нашем маленьком роддоме было всего три комнаты, а они ко мне всем табором набились. Все уселись на полу вокруг нее, галдят, разговаривают, она в это время рожает. Ребенок родился мертвым, как они кричали! Но отец видел, что ребенок таким уже родился. Через какое-то время пришел ко мне и попросил 20 рублей на похороны, я дала. А потом через месяц меня и акушерку они позвали на свадьбу, было очень весело.
В годы, когда вы работали, была какая-то психологическая помощь после или перед родами?
Тогда еще нет. Но в женских консультациях были курсы, которые проходила каждая беременная женщина. Там рассказывали, как подготовиться к родам, какая должна быть еда, как себя вести. Это называлось школа матерей.
Про послеродовые депрессии тогда уже знали?
Конечно. Случались страшные, тяжелейшие послеродовые депрессии. Часто, когда к нам женщина поступала, мы видели, что она задепрессует после родов, тогда связывались с психиатрами, чтобы они проконсультировали, но системы реабилитации не было.
Вы 16 лет отработали заведующей отделения в поликлинике четвертого управления, то что сейчас называется управделами президента. Какой у вас был контингент? Качество, возможности помощи сильно отличались от остальных клиник?
У нас были начальники главков (главных управлений министерств или ведомств — Утопия) и их заместители. Уровень оснащения безмерно отличался. Когда меня позвали создать там отделение, сказали: «Вот каталоги, выбери все, что нужно». Я составляла подробные списки вплоть до того, что у меня со временем появился собственный портативный ультразвуковой аппарат — иногда приходилось консультировать на дому. Условия безграничные, только работай. В этой системе все было люкс, как и должно быть на самом деле.
Простой смертный не из номенклатуры мог к вам попасть?
Да, можно было без денег и блата, но сложно. Например, обычный инженер из НИИ должен был обратиться к директору, который бы написал письмо на имя министра здравоохранения Чазова с просьбой помочь положить такого-то человека. Без личной подписи министра или его заместителя это было невозможно сделать.
А какую еще разницу между советской медициной и американской вы заметили, когда туда ездили?
В 1990-е была в Миннеаполисе и пошла смотреть на их главную больницу. Меня поразило, что у них одних операционных было семь штук, и работали они круглосуточно, с перерывами только на ультрафиолетовую дезинфекцию.
Также и с компьютерной томографией: аппарат не стоял выключенный, люди заходили без остановки, смена одного врача кончилась, пришел другой. А я вспоминала, как у нас закупали первый компьютер, он тогда назывался ЭВМ,— на нем никто работать не умел.
Или, как купили аппарат УЗИ. Первый появился в институте Вишневского, второй — в нашем институте акушерства и гинекологии. Мы с приятелем сутками сидели, изучали инструкцию, как он работает, влюбились в этот аппарат и смотрели на нем всех подряд пока не научились: сотрудников, своих и чужих пациентов. Были вещи, от которых хотелось рыдать, но хорошего все равно больше.
