Как вы начали заниматься керамикой?
Я родилась в семье физиков. Когда мне было семь лет, родители осознали, что я художник, и отдали меня в Дом пионеров. Я ходила на рисование и в керамическую студию — с этого момента у меня творческая жизнь и началась. Потом я поступила в московскую художественную школу, потом в СтрогановкуРоссийский государственный художественно-промышленный университет имени С. Г. Строганова..
Получается вы совсем рано осознали свое призвание?
Не то что призвание, скорее самую большую любовь. Лет в восемь я очень сильно полюбила керамику, и так и не разлюбила до сих пор. Конечно, это прерывалось разнообразными вещами: когда родились дети, когда я работала художником в телевизионной компании. А потом окончательно определилась и ушла в керамику.
Откуда вы берете сюжеты для работ? Они настолько узнаваемые, даже щемящие, ностальгические.
Сюжеты вообще не важны. Важна геометрия пространства. Например, мне было интересно соотношение объемов большого с маленьким, и я сделала работу, где девочка и тетенька сидят на качельках. Большая масса, потом вынос и маленькая масса. Конечно, это работа о тяжести, которая приходит с возрастом — но это уже литература, и это, в общем-то, уже неважно.
Или другая работа «Ноги!». Это не обязательно должна быть уборщица, сюжет может быть любым, но с той же идеей заднего плана, который висит в воздухе. Когда у вас появляется какая-то идея, ее надо выразить словами. Для меня персонажи — это слова. Гораздо важнее то, что именно я ими выражаю.
В этой работе мне было интересно решить пространственную задачку: сделать в плоскости то, что должно уходить вдаль. Кстати, на ней вполне узнаваемое место в Ясенево: там, где дома с арками.
А здесь мне было интересно сделать длинные плоские линии листьев и маленькую фигурку. Это про конкретное детское ощущение, когда идешь, пинаешь листья и прокапываешь в них эти траншеи.
У меня много работ, которые трудно снимать. Их идея видна, когда рассмотришь их с разных сторон. Например, работа «Зима внутри», где женщина смотрит в окно, и снег как бы перетекает в нее.
Вы разделяете работы на серии, объединенные какой-то единой тематикой?
Я бы не называла это сериями. Например, черно-белые работы, которые больше всего всем нравится — это надглазурная роспись, то есть по сути графика, сделанная в определенной технологии. Антикварные блюда, на которых я работаю, хороши тем, что у них очень хорошая форма: борты, которые прям просятся, чтобы их чем-то плотненьким записали. А для серединки я всегда придумываю разное.
У мелкой пластики свои технологические штуки: ее расписывают подглазурно, пигментами. Мне не очень удобно, когда она большая, поэтому в среднем работы более-менее одного размера.
Мне скучно делать одно и то же. Летом, например, были работы из дровяного обжига, они яркие, веселые. Глазури очень люблю — это тоже совершенно другая вещь, они все время пытаются куда-то утечь. Когда ставишь в печь работу, расписанную глазурями, она имеет совсем не тот вид, который будет после обжига. Поэтому это каждый раз сюрприз.
В комментарии на вашей странице один пользователь написал, что ваши работы хочется обнять. А на ваш взгляд, какую эмоцию они передают? Вы хотите пробудить какое-то определенное чувство?
Да — ощущение одиночества, но не в плохом смысле. Ближе к свободе, к пустоте. Оно касается не всех работ, но большого количества.
Может быть, тоска?
Тоска — слишком негативно. Это скорее такое счастливое чувство, как будто вы немножко подзависли и таращитесь в окно. И вас никто не дергает. Одиночество такого рода, когда вам от этого хорошо, а не плохо.
Вы размещали некоторые работы на улицах города. Правильно ли считывать в них политическое высказывание?
Правильно. У меня обычно появляется смутная идея, а потом она преобразуется во что-то отчетливое. В наших домах есть такие выщербленности, куда прям хочется что-то разместить. Все эти работы были в моем районе Ясенево.
Я размещаю их рано утром, чтобы не привлекать внимания — а то еще пришьют какой-нибудь вандализм. Потом иду спать, а к вечеру чаще всего там уже и нет ничего. Долго эти работы не висят. Была одна маленькая фигурка, где человечек стоит на коленях. Она была в очень малозаметной нише и прожила дольше всего — дней десять. Один раз я видела, как мою работу — ту, которая с руками — сбивали дворники. Зато, кстати, этот кусок дома потом починили.
Что происходит с другими вашими работами: вы их продаете, отправляете на выставки или оставляете себе?
Большую часть работ я изначально делаю для себя, потому что мне интересна композиция, сочетание цвета или любопытно что-нибудь технологическое. Но мне в таких количествах они просто не нужны, поэтому часть я продаю.
Какая история у посуды, которую вы расписываете?
Я время от времени рисую на старых кузнецовских блюдахБлюда фабрики М. С. Кузнецова. Производство было одним из крупнейших фарфорово-фаянсовых предприятий Российской империи конца XIX — начала XX веков.. Мне интересно взять вещь, которая прожила долгую жизнь, и соотнести ее с современным временем. Сюжет или ощущение обычно дает сама форма посуды. Однажды мне передали довольно глубокое блюдо с отбитым краем. Я никак не могла сообразить, что с ним сделать, потому что этот край теперь тоже имеет смысл. И я начала думать обо всех покалеченных предметах, которые еще используют и которые существуют в таком виде довольно долго. И нарисовала их на этом блюде.
Люди иногда отдают мне антикварные, но убитые тарелки. Я стараюсь обыгрывать то, что уже есть — в этом случае там были цветочки. И поэтому мрачные зайчики с тяжелым прошлым отправились в ботанический сад. Я рада, если они кажутся жутковатыми — так и должно быть.
