Марат, уехал из России больше двух месяцев назад
Уехать было сложновато: меня не пропустили на границе, когда вылетал в Турцию. Сказали, что по закону о мобилизации я не могу покинуть РФ. На возражение о том, что мобилизация — частичная, тонко намекнули, чтобы я брал свою ручную кладь и быстренько мотал к выходу, иначе оттуда уеду прямиком на границу с Украиной, разумеется, в погонах.
Недолго думая, я поехал на границу с Беларусью и совершил «мексиканский переход» по нулевому километру и, благополучно добравшись до минского аэропорта, улетел в Ереван, а оттуда в Тбилиси.
К сожалению, не все родственники одобрили мой переезд, особенно отец (мы по сей день ни разу с ним не переписывались и не созванивались). Они с мамой в разводе, и он завел другую семью и детей. Мама наоборот содействовала в переезде и даже иногда ко мне приезжает. Жена тоже поддержала и приехала уже чуть позже, вместе с дочкой.
Но всё же большая часть знакомых, товарищей и подруг отстранились. Остались лишь пара человек, но и они спустя некоторое время перестали писать, наверное, потому что поняли, что я не намерен возвращаться в РФ в ближайшие пять лет.
Была и агрессия — знакомый звонил и угрожал выпущенными по приезде кишками или местью моим близким родственникам. Некоторые близкие вроде и понимают ситуацию, понимают позицию и взгляды, но тоже со временем отстранились. Ну, а мне как человеку мнительному навязываться не очень нравится.
Самое важное в этом всём, конечно же, поддержка жены и её решение оставить всё, что мы нажили за шесть лет совместной жизни в браке и поехать за мной туда, где однушка за 600$ и некоторые лишения. Также со мной переехал мой кот, он дарит мне спокойствие и уют.
Бабушке звоню, волнуется, ворчит по доброму: «Да возвращайся уже, зачем уехал? Будешь в подвале укрываться, не пойдешь воевать, там хорошо, только пауки и картошка».
От этих слов сердце сжимается, грустно сразу. Вспоминается, как сидели вместе на кухне, ели «Ролтон» с ветчиной и смотрели «Кармелиту». Как дошкольником еще жил с запойным отцом, а она приходила ко мне после работы ночевать, чтобы не страшно было, защищала от отца. «Все, — говорит, — хорошо будет, только помолиться надо, а Господь управится как-нибудь, спи поскорей».
Не хочет понять, но жалеет. А у меня сердце трещит от того, что, скорее всего, не увидимся с ними больше.
Эдуард, средний сын срочником был отправлен на войну в Украину, старший сын остался в Турции из-за мобилизации
Моего среднего сына призвали 28 декабря 2021 года. Он сам добровольно пришел в военкомат. Точнее, это было под моим давлением. Он учился в одном из ведущих российский технических университетов — Бауманке. С детства был очень развитым ребенком, с высоким уровнем интеллекта. До старших классов школы был круглым отличником. ЕГЭ по русскому языку, к примеру, сдал на 100 баллов. Но при этом у него низкий уровень эмоционального интеллекта. Он ярко выраженный интроверт.
Из-за одной романтической истории сын забросил учебу и его отчислили. И это был уже не первый университет, из которого его отчислили. Он не собирался работать и не учился. То есть никаких оснований, чтобы его не призвали в армию, у него не было. А я сразу сказал, что никаких взяток никому давать не собираюсь. Поэтому я сказал сыну: «Если ты не хочешь учиться, то давай пиздуй в армию». Терпение у меня как у отца кончилось, я вышел из себя.
В сентябре я его буквально сам отвез в военкомат. До декабря он проходил разные обследования. Утром 28 декабря я дал ему денег на такси, чтобы он доехал в военкомат и отдал результат обследования. Результат был в запечатанном конверте. Его вскрыли и увидели, что он годен. Оттуда его отвезли на сборный пункт в Московской области. Далее отправили в одну очень известную «элитную» дивизию. Прошел быстро курс молодого бойца, принял присягу в середине января, и их стали отправлять на рабочки (хозяйственные работы в армии — «Черта»).
В начале февраля он нам написал, что их отправляют в Курск. Перед отправкой он попал в такую роту, где 95% было контрактников. В других ротах наоборот было большинство срочников. [Срочников] прессовали, чтобы они подписали контракт. Сначала просто уговаривали, все отказались, тогда начали морально давить. По закону нельзя даже пытаться подписывать контракт со срочником, который прослужил меньше трех месяцев. А мой сын на тот момент прослужил около месяца. Кроме того, один из контрактников, который намного старше его, бил его прям конкретно, но он терпел и никому не рассказывал. Телефон у него отобрали офицеры.
21 февраля он позвонил мне с чужого телефона уже из под Белгорода: они были на границе с Украиной. Это был последний день, когда мы с ним переговорили. Попросил 400 рублей: они там скидывались, чтобы какие-то вещи отправить в часть. После этого он пропал, началась война, и я начал его разыскивать. Через горячую линию Минобороны я ничего узнать не смог. Узнал уже от знакомого знакомых, который работает в ФСБ, что сын жив и находится на территории Украины. Мы вместе с другими родителями срочников создали чат, чтобы искать наших детей. Там было порядка 40 мам и несколько отцов. Но что парадоксально: большинство мамаш там были «Z-нутые». Для меня это был просто шок, ведь их дети там, в Украине… Но при этом они писали: «Вперед! Давайте бомбить! Замочим этих хохлов». Мне было просто страшно это все читать.
Мой сын был на киевском направлении. 11 марта им объявили, что они будут наступать на город Сумы. Но одна рота подняла бунт, и всех срочников оттуда 13 марта вывезли в Россию. Но, насколько мне известно, нескольких срочников забыли, а несколько все-таки подписали контракты. У моего сына, как и у других многих срочников, было обморожение рук и ног. Поэтому его отправили в госпиталь. И мы поехали сразу туда всей семьей.
Когда мы приехали в госпиталь к нему, он нас увидел и заплакал. И в первые минуты, как мы увиделись, он рассказал, что на его глазах контрактники стреляли по гражданским машинам с мирными жителями. И что [мирные жители] погибли. Он не эмоциональный человек, я его таким до этого никогда не видел. У человека был просто шок. Он даже ничего не знал о том, что в мире происходит. То есть, что он был на войне, он узнал от нас. Им ничего не объясняли. Сначала говорили, что идут учения, а 23 февраля ночью тупо посадили в БМП и отвезли в Украину. Несколько часов ехали, высадили их и сказали: «Пацаны, вы на Украине».
Офицеры их сами ничего не знали. До момента, как их в середине марта вернули обратно, они по сути ничем там не занимались. Никаких боестолкновений, слава богу, не было. А если бы они были… Все, что они делали — передвигались по лесам. Но никакой цели, как говорит сын, как будто не было. Они просто переезжали из одного места на другое.
Сухпаек им дали на три дня. То есть реально верили, что за три дня они Киев возьмут. Когда эти запасы еды и воды закончились, стали растапливать и пить снег, а ели то, что находили в оставленных домах. То банку маринованных огурцов, то семечки. Ну мы его когда увидели [в госпитале], он выглядел как бомж: одутловатое лицо, грязный, обросший, обмороженные толстые пальцы. Его сослуживцы, у которых было более сильное обморожение, вообще ходить не могли. Они же все это время были в одних тех же берцах, которые просто разваливались в долгой дороге. И одни и те же носки: не сушились, не переодевались. А это же февраль-март — ноги мокрые. Спали они на улице, на снегу. При этом офицеры спали в украинских домах. Сын говорил, что представлял, будто он во сне: «Вот сейчас проснусь, и все будет хорошо».
В мае после лечения и восстановления его вернули в часть. Но пальцы ног он так нормально и не чувствует. Врач сказал, это, скорее всего, до конца жизни. В части у него обострилась травма колена, которую он получил в Украине, и его повезли в госпиталь. Там прооперировали и отправили в санаторий. В конце июля опять вернули в часть.
В нашей семье все против войны и сын тоже. До армии он был аполитичен, но вернувшись начал немного интересоваться политикой. Если бы я знал, что будет война, я бы, конечно, сына ни за что в армию не отправил. Несколько раз за последние три месяца его опять хотели отправить в Белгородскую область на границу с Украиной. Но мы решили эту проблему.
У нас есть семейный чат в телеграме и мы все регулярно списываемся. Когда средний сын был в Украине, то у него не было телефона. Его отобрали и потом не вернули. Он где-то там и остался. Когда мы приехали к нему в госпиталь — привезли новый смартфон, и он опять включился в чат. Смартфоны в армии запрещены, и он его прячет от командования, офицеров.
Мы общаемся каждый день, в основном текстом, но иногда можем выслать друг другу фото или какие-то интересные статьи, посты из СМИ или телеграм-каналов. Сын свои фото не высылает. Иногда, редко, можем устроить видеочат и общаться все вместе голосом.
Мы остаёмся в России, потому что ждем его из армии и держим руку на пульсе. Пару раз необходимо было задействовать свои связи, чтобы его не отправили опять на войну. 27 декабря у него дембель, и мы ждём его с нетерпением.
Старший сын уехал в Стамбул в отпуск вместе со своей девушкой в сентябре. Уже находясь там, он узнал о мобилизации и решил не возвращаться. Пробыл там три недели и затем решил переехать в Алматы, потому что туда уехали его друзья-однокурсники из МГУ. Он продолжает работать в той же компании удаленно. У него позиция директора юридического департамента в компании среднего уровня в Москве. По России он сильно не скучает. Возвращаться не собирается. Сейчас они с друзьями выбирают страну в ЕС или США для переезда.
27 декабря сын Эдуарда вернулся из армии, вся семья праздновала его возвращение: родители вместе с ним, а старший брат присоединился только онлайн в том самом семейном чате. «Добро пожаловать на волю, брат!» — написал он. Теперь Эдуард и его семья планируют уехать из России.
Анастасия, уехала из родного города в октябре
24 октября 2022 года у меня дома прошел обыск после сториз с одобрением подрыва крымского моста и после этого начали административное производство по делу о дискредитации ВС РФ. У меня уже был штраф по этому же делу, поэтому мне намекнули, что в этот раз будет уголовное дело. Все мои друзья сказали, что надо срочно уезжать, но мне не хотелось этого: «они» должны уехать, а не я.
Но в итоге под сильным давлением со стороны близких друзей я собрала вещи, сделала поддельные документы для выезда для собаки и уже 26 октября выехала из РФ. Мои родители были против отъезда, поскольку были уверены, что будет условный срок, но я решила, что это моя жизнь и почему бы не уехать, пока дело не завершится.
Поначалу было сложно, поскольку родители не хотели со мной разговаривать. Они пытались внушить мне чувство стыда за то, что я решила выбрать себя и поставить свои интересы на первое место. Это было тяжело, но мы все равно продолжали созваниваться каждый день. Я понимала, что в выборе себя на самом деле нет ничего плохого. Все мои родные живы и здоровы и ни в чем не нуждаются, поэтому у меня нет необходимости находиться рядом с ними.
Параллельно с этим у меня были проблемы с выездом из РФ. Латвия и Литва отказали мне во въезде из-за наличия помимо украинского российского паспорта. Я оставила с другом в Беларуси российский паспорт и в итоге смогла въехать в Польшу. Дальше мы отправились в другую европейскую страну, где мне дали гуманитарную визу на год.
Постепенно родители начали понимать, что мне здесь нравится и у меня все хорошо, и перестали спрашивать, когда я вернусь домой. Тем более у всех, даже у бабушки, есть загранпаспорт — поэтому мы сможем увидеться в третьей стране, когда соскучимся.
Сейчас мы просто каждый вечер созваниваемся, рассказываем, как прошел день, делимся планами на будущее. Также делаем и с друзьями. Еще один плюс переезда, что сейчас рядом со мной живет гораздо больше друзей, чем в родном городе, в силу разных обстоятельств.
Пережить разлуку с домом помогло то, что я взяла с собой свою собаку и машину — сейчас это мой дом. А еще мне очень нравится мысль, что дом всегда внутри и он никуда не денется, где бы я не находилась. Но, конечно же, я очень надеюсь, что скоро смогу вернуться в родной город и жить там рядом с родными.
Дарья, уехала из России в начале июня
Я переехала 9 июня на Кипр. После начала войны я стала искать работу за границей, нашла почти сразу. А дальше я просто жила своей жизнью. Очень хотела уехать, на меня сильно давила вся эта атмосфера. Но я до самого конца сомневалась, так как сильно переживала из-за мамы и бабушки, но больше всего из-за бабушки. Я знала, что мама сможет приезжать, а у бабушки не будет такой возможности.
Мой бывший руководитель сказал такую простую фразу, но она мне очень запомнилась: «Если мы счастливы, то наши близкие тоже счастливы». До этого я думала, что с моей стороны переезд будет чем-то эгоистичным, но потом поняла, что я не буду здесь счастлива и вряд ли моей бабушке будет лучше от этого.
Я очень боялась рассказывать ей о переезде, боялась ее реакции. Но она отнеслась очень спокойно. Бабушка уже через все это проходила, так как моя тетя, то есть бабушкина дочка, тоже в эмиграции, она уехала в Америку.
Сейчас прошло уже 7 месяцев, и я до сих пор не понимаю до конца, что я переехала в другую страну. Иногда я задумываюсь: могла ли я год назад представить, что все будет так? Кажется, что это какое-то сумасшествие.
Я общаюсь с друзьями, звоню бабушке, маме. У меня нет каких-то радикальных изменений. Здесь каждый второй говорит на русском, близкие меня поддерживают. На самом деле у меня нет каких-то теплых чувств к России. Я как представлю, что там холодно, что ты просыпаешься, а на улице темно и нет солнца, постоянная хмурость и депрессия, которая и так была, а на фоне войны только усугубилась, эти электрички… Когда ты там, ты привыкаешь и кажется, что это нормально, но когда ты уже побывал в других странах, то вспоминаешь это с каким-то ужасом.
Меня растили бабушка, дедушка и мама. Дедушка умер в прошлом году, и бабушка осталась одна. Она уже очень старенькая, ей 85 лет. Она меня растила, поэтому у нас сложились очень теплые отношения. Я знаю, что она любит что-нибудь вспомнить из своей молодости. Поэтому я всегда спрашиваю ее об этом, даже если она мне уже много раз все рассказывала. Мне интересно узнавать всякие детали и мелочи. Иногда я сижу и думаю: а как они тогда жили? Была ли у них зубная паста? И я звоню и спрашиваю: «Але, бабушка, у вас как вообще с зубной пастой было?».
Бабушка смотрит телевизор. К сожалению, пропаганда не обошла ее стороной. Бывает, мы с моим молодым человеком, например, едем в Польшу, а она спрашивает: «Как там в Польше? Не любят русских?». Я отвечаю ей, что все нормально, там все приветливые, и она успокаивается. Она не прямо зетнутая и не путинская бабушка, но с ней лучше об этом не говорить. Я не хочу сама этого делать, потому что она уже старенькая. Я не буду ее переубеждать, зачем? Мы сейчас с ней об этом поспорим, поссоримся, а завтра ее не станет.
У меня еще до переезда был жуткий FOMO (fear of missing out; боязнь пропустить что-то интересное, синдром упущенной выгоды — «Черта»). Я думала, такое бывает у всех, когда ты видишь, что твои друзья где-то тусят, и ты не с ними. Но пока я здесь, у меня ни разу не было этого страха. Чтобы как-то аккумулировать всех своих знакомых, я создала телеграм-канал, куда добавила всех своих друзей, коллег и даже маму. Некоторые люди даже не знакомы друг с другом, но это не мешает общению. В этом канале я заставляю всех записывать кружочки (видеосообщения — «Черта») мне в ответ и обещаю за это подарки.
Если подумать, это треш какой-то. Но я пошла на это, чтобы быть вместе с друзьями, чтобы симулировать какую-то общность. И для меня это очень важно. Например, мой последний кружочек был о том, что я пересела за другое место на работе. И у всех моих друзей, возможно, были какие-то похожие ситуации. Может быть, кто-то уже пересаживался. Так мы делимся опытом и поддерживаем связь.
