— Считаете ли вы само определение «скрытая мобилизация» верным, и можно ли им обозначать меры, которые государство принимает сейчас — комбинацию расширенного найма на контрактную службу, системы региональных добровольческих батальонов и привоза запасников в приграничные с войной регионы на базы для ремонта техники?
— Слово «мобилизация» подразумевает принудительность. В военном деле скрытой мобилизацией может быть необъявленный призыв резервистов, например, как перед советским вторжением в Польшу в 1939 году, когда мобилизация проходила под видом военных сборов.
В отношении того, что происходит сейчас, мне больше нравится термин «ползучая мобилизация» — вводится все больше сторонних способов, которые в итоге приводят к чему-то близкому к мобилизации. Мы видим и призыв военных врачей в добровольно-принудительном порядке в приграничные госпитали, и широкий набор добровольцев. Я бы назвал это заменой мобилизации, которая должна обеспечить пополнение войск без объявления военного положение. Все эти меры призваны победить хронический недокомплект личного состава российской армии, который был и до так называемой спецоперации, а сейчас совсем обострился.
— Много ли еще есть скрытых пулов личного состава, откуда можно брать добровольцев, о которых мы пока не знаем?
— Мы точно знаем, что нынешние темпы набора не способны восполнить потери, которые несет Россия. Даже если брать консервативные британские оценки о потерях российской армии — 25 тысяч убитыми и до 100 тысяч с ранеными и пропавшими без вести — набрать 100 тысяч человек таким образом невозможно, даже если допустить, что половина раненных в итоге возвращается в строй («Медиазона» совместно с «Би-би-си» по открытым источникам подтвердили 6219 смертей российских военных. Последние официальные цифры по потерям от Минобороны РФ — 1351 человек). Даже свежесформированный специально для отправки на украинский фронт Третий армейский корпус, который по украинским разведданным должен был укрепиться до 15 тысяч человек, по подсчетам военных аналитиков смог укомплектоваться всего 11-12 тысячами.
Я даже не говорю о снижении качества личного состава, к которому приводит опора на добровольцев. Российский контрактник всегда учится воевать спустя рукава, но он хотя бы учится, в течение года, двух. У него, как правило, есть опыт срочной службы. Те, кто сейчас нанимается на краткосрочные контракты и идет добровольцем, обучаются в лучшем случае месяц и вряд ли смогут действовать хотя бы так же эффективно, как кадровые военные. То есть «ползучая мобилизация» проседает и по количеству, и по качеству. Мы видим, что по всем регионам вводятся дополнительные льготы для добровольцев, но это не сильно влияет на их количество.
По тому же Третьему армейскому корпусу, по которому больше всего информации, были сообщения, что там страдает дисциплина, боевой дух, желание воевать. Их оснащают старой техникой, такой как грузовики ГАЗ-66, Урал-375Д на бензиновом ходу и старыми системами реактивного залпового огня «Град». У них есть и определенное количество современной боевой техники — танки Т-90м, Т-80бвм, боевые машины пехоты БМП-3, но качество итоговых формирований все равно проседает.
— Возможно ли эту проблему залить деньгами, расширить до какого-то возможного предела выплаты контрактникам и льготы добровольцам?
— Люди не хотят идти на войну даже за большие деньги, личный состав сейчас не доходит до необходимых цифр. Единственное, что может сейчас исправить ситуацию: если при сохранении российских нефтегазовых доходов общий кризис в экономике будет нарастать и будет появляться все больше людей без средств к существованию, для которых отправиться на войну будет единственным выходом. А пока остается набор заключенных в ЧВК «Вагнер», принудительная и реальная мобилизация в так называемых Луганской и Донецкой народных республиках. Я не устаю повторять, что это военное преступление, поскольку Россия по международному праву является державой, оккупирующей эти территории, и не имеет права мобилизовывать их население.
Мы видели, как при наступлении ВСУ под Херсоном и Харьковом части, составленные из этих мобилизованных, были отброшены на многих участках фронта на километры, и не способны были сражаться как боевые единицы, которыми они формально являются — скажем, их полк не выполняет задач, которые возлагаются на полк.
— Возможно ли по той же аналогии мобилизовать население оккупированных областей Украины, например Херсонской, где наступление ВСУ еще сдерживают?
— Едва ли. Даже в ЛДНР, где по официальному нарративу люди должны ненавидеть Украину из-за обстрелов на протяжении 8 лет и должны пытаться сделать все возможное, чтобы ее победить, по факту они прячутся по домам и делают все возможное, чтобы не попасть под мобилизацию. И даже если попадают, толком не воюют. А на оккупированных территориях сильны проукраинские настроения, и надежность полученных такой мобилизацией формирований будет еще меньше.
— Известно, что происходит вербовка срочнослужащих на контрактную службу с последующей отправкой в зону спецоперации. Есть ли данные, насколько эта вербовка эффективна? И можем ли мы в случае полного людского голода увидеть переброску срочников в зону военных действий?
— Уже сейчас, по нашим сведениям, срочники привлекаются к тыловым работам на территории России, связанным с логистикой, ремонтом техники (а Русская служба «Би-би-си» сообщает о переброске срочников в приграничные с Украиной регионы в оборонительных целях, — «Черта»). Мне сложно оценить, насколько эта вербовка, о которой вы говорите, активна. Но проблема в том, что в воинских частях, как нам сообщают, царят в основном упаднические настроения, и огромная часть срочников понимает, какая ситуация сложилась на фронте. Контрактники, возвращающиеся с СВО, находятся в пунктах постоянной дислокации частей и общаются со срочниками, сообщают им о реальном положении вещей. Соответственно, количество желающих перейти со срочной службы на контракт будет резко сокращаться.
Кадровый голод можно было бы полностью решить уже сейчас, перебрасывая в зону СВО срочников, даже юридически ничто это не ограничивает. Но это политический вопрос — российские власти не готовы на него идти. Мы видели скандал, когда срочники, которых увезли на учения, чтобы набить ими батальонно-тактические группы, оказались на территории Украины. Минобороны сразу заявило, что все срочники будут выведены из зоны боевых действий, а все виновные в этом будут наказаны. И это правда произошло. Любые попытки задействовать срочников в войне будут вызывать бурные протесты у населения.
В Российской Федерации срочная служба — общественный договор: «Мы отдаем вам любимого сыночка на год, а вы нам его возвращаете в целости и сохранности». Но это уже политологический вопрос, насколько для власти опасно нарушение такого договора. Видимо, в Кремле считают, что это реально опасно. Либо же в Кремле не осознают всю глубину развала и деградации российской армии, которые мы наблюдаем в прямом эфире.
По украинским прослушкам и данным от пленных мы видим, что даже полностью оснащенные контрактниками элитные части уже не держат удар. Например, по данным CIT, украинцы нанесли очень серьезный урон 11-му корпусу балтийского флота (береговые войска), регулярному контрактному объединению, стоявшему севернее Балаклеи, — они были если не разбиты, то очень серьезно пострадали в результате наступления. Это тоже связано с нехваткой личного состава и нехваткой боевого духа, неспособностью эффективно воевать.
Не знаю, что в голове у Путина, но такое поражение российских регулярных войск может его привести к мыслям о мобилизации. Если верить источникам «Важных историй», его в этом пыталось убеждать российское военное руководство. Понятно, что без мобилизации в обозримом будущем — точные сроки я сказать не могу — Россию в этой войне ждет поражение.
— Ранее вы говорили про советский опыт скрытой мобилизации. А может быть так, что мы увидим географически ограниченную мобилизацию — только в Белгородской, Курской и других приграничных областях, или только в «воюющих» регионах типа Бурятии, Дагестана?
— Мобилизация должна проводиться по всей стране. Нужно будет выгребать по всей стране людей с недавним боевым опытом, людей с недавним опытом контрактной службы, условную «первую очередь мобилизации». Мы не знаем, как будут устроены волны мобилизации в современной России. В Украине это все было более-менее отработано и просчитано, и то шло через пень-колоду. Как отмечают многие западные аналитики, проходила она по принципу «где как», и то, что у Украины получилось создать более-менее боеспособную армию втрое больше, чем довоенная, — само по себе большое достижение.
Очевидно, что для удержания ситуации России недостаточно будет какой-то ограниченной региональной мобилизации или даже частичной мобилизации. Конечно, повальная мобилизация на 10 миллионов человек не нужна, и никто ее делать не будет. Но Россия должна будет попытаться достичь хотя бы паритета. Украинскую армию оценивают в 700 тысяч. Значит действующую на украинском направлении группировку сухопутных войск нужно увеличить чуть ли не втрое — речь идет о нескольких сотнях тысяч мобилизованных. Это вряд ли можно сделать в отдельных регионах, не разрушив полностью их экономику.
— В случае всеобщей мобилизации, хватит ли российской стороне вооружения на все мобилизованное население?
— С одной стороны, у России сейчас больше снаряжения, чем людей. Если бы это было не так, добровольцам бы не давали современные танки Т-90м — очевидно, что их просто некому давать. С другой стороны, непонятно, насколько быстро это изменится в случае массовой мобилизации. Скорее всего, российская промышленность не будет успевать восстанавливать расходуемую технику в должном количестве.
На примере украинской мобилизации мы видим, что создаваемые из мобилизованных стрелковые батальоны не имеют собственных средств моторизации и вынуждены пользоваться гражданским автотранспортом, а из вооружения имеют только стрелковое оружие и легкие противотанковые средства. Такого снаряжения у Российской Федерации еще долго будет достаточно. Но на примере Украины мы также видим, что такими легковооруженными соединениями можно разве что затыкать третьестепенные участки фронта.
Основная проблема, которая будет сопутствовать мобилизации, — даже не снаряжение, а обучение, подготовка бойцов. Мы видим, что большая часть инструкторов уже задействована на территории Украины, а системы подготовки новых массовых подразделений нет. В Украине была система теробороны, кадрированные части которой состояли из офицеров и командиров, был резервный корпус, который удалось заполнить личным составом и техникой. Еще хуже в России с желанием людей идти на войну — если они не хотят идти за деньги, захотят ли они идти по приказу? Или будут массово прятаться от мобилизации или даже уезжать из страны? Думаю, мобилизация, даже если будет объявлена, будет также провалена.
— В случае мобилизации границы же закрывают? Как, например, в Украине запретили выезд мужчинам.
— Даже в таком случае будет возможность пересечь границу, хоть степями в Казахстан или озерами в Финляндию. Думаю, люди будут готовы на большие риски и вложения, лишь бы не участвовать в войне. Даже в Украине это происходит — пограничники постоянно отлавливают людей, которые бегут от мобилизации в Европу. Что уж говорить о России, которая все таки ведет захватническую, не оборонительную войну. Значительная часть людей здесь понимает, что, в отличие от украинской ситуации, здесь вопрос о существовании самой страны на кону не стоит, эта война не несет угрозу существования России.
