«Тем более это общага»
Нижний Тагил — индустриальный город с 300-тысячным населением и дымящими трубами. Убийство ребенка произошло в районе Вагонка на востоке города, где расположен Уралвагонзавод — один из важнейших военных заводов страны — гигантское предприятие по производству танков, грузовых вагонов, строительной и сельхозтехники, трамваев.
Для его сотрудников в 1970-е годы построили несколько общежитий на Вагонке. Раньше, рассказывают местные, это было безопасное жилье: вахтеры не пускали в подъезды незнакомцев, а в общем коридоре играли дети. После кризиса 2008 года, по словам жителей, Уралвагонзавод отказался оплачивать содержание общежитий, и их передали городу. Здания пришли в упадок.
Одно из них, на улице Юности, дом 3, из-за размеров называют «китайской стеной». Фасад общежития утыкан спутниковыми тарелками, подъезды — без дверей, из стен пробиваются молодые березки. Некоторые окна забиты фанерой, из одного доносится протяжное: «Иди на хуй, понял!» В тусклом коридоре стоит смрад, скрипит деревянный пол, в трубах журчит вода.
На поросшей бурьяном желто-голубой детской площадке рядом с домом сидят Аня и Сергей, на вид им около 40 лет. У Ани сиреневый маникюр, черные лосины и серый свитер в полоску. Сергей носит тренировочные штаны, из-под футболки видна россыпь татуировок, на правой руке нет четырех пальцев.
У Ани — трое детей-подростков, у Сергея — дочь. Они рассказывают, как ходили посмотреть следственный эксперимент, когда Александрова привезли к месту убийства — тоже на улице Юности, в десяти минутах ходьбы отсюда.
— Вся общага вышла — кто с топорами, кто с чем: «Дайте его [Александрова] нам на расправу». А он вообще спокойный был — рассказал, что с девочкой делал. Это кошмар, конечно. Шок у всех был, — говорит Аня.
— Да, он вел себя вообще адекватно, — добавляет Сергей.
— Возле него столько мусоров шло, чтобы его люди не забили, не разорвали.
— Отец [убитой девочки] вышел с двумя ножами, накинулся на Александрова, промахнулся. Понятно, что это аффект: 40 дней не прошло, как жена умерла — и тут дочь.
Пара считает, что Александров «отсидел свое» и вышел на свободу не благодаря войне, хотя и «думал, что на СВО спасется».
Сергей уверен, что Александров уже убивал кого-то и якобы после первого совершенного убийства «получил адреналин» — и стал продолжать. При этом тюремное прошлое Александрова доподлинно неизвестно: «Важные истории» выяснили, что он был как минимум трижды судим с 2002 по 2013 год за хулиганство, угрозу убийством, побои, грабеж и вовлечение несовершеннолетних в преступление. А по данным E1.ru, в 2020 году суд признал мужчину виновным в изнасиловании и насильственных действия сексуального характера.
— Всяких дураков хватает! Всегда было страшно, это не первый случай: девочку там найдут, мальчика там найдут. Возле 4-й школы тоже какой-то ходил, высматривал, но это быстро пресеклось, его вычислили, — говорит Аня.
— Тем более это общага, тут мало, что ли, наркоманов и пьяниц?
На вопрос, страшно ли тут жить, Сергей усмехается: «А вы сами как думаете?».
Несмотря на убийство девочки, говорит Сергей, за детьми пристальнее следить на стали. Вечерами они, как и раньше, играют на площадке: «Им тоже надо гулять».
«День–два — и переключились на другое»
Дети, родители которых работают на Уралвагонзаводе, действительно часто предоставлены сами себе. В декабре 2022 года завод вместе с другими предприятиями, выполняющими гособоронзаказ, перевел сотрудников на шестидневную рабочую неделю.
— Тагил — город работяг, процентов 70 людей здесь просто выживает. Так хотят наверху, ведь когда у человека все хорошо, он живет в достатке, у него нет обременений типа ипотеки — он начинает головой думать, вопросы задавать, что-то не понравилось — сразу на митинг. А здесь людям вздохнуть некогда: в восемь утра пришли на завод, в восемь вечера обратно. У многих кругозор — работа, дом, огород. Раз в пять лет выедут в Крым. Тут про «Болотную» никто не слышал. Так специально сделано, — считает местный житель Максим.
Максиму около 30 лет, по его словам, он «занимается биткоинами и криптовалютой», в свободное время таксует. В последние пять лет не любит «принимать негативную информацию» и говорит, что на Вагонке убийства происходят «сплошь и рядом» — двое друзей «работают в органах и каждый день что-то рассказывают».
Молодой человек уверен, что «война — это плохо», зато «экономика подымается семимильными шагами, заводы строятся». Многие, отмечает он, про войну говорили только первые пару месяцев:
— Так и с убитой девочкой: люди писали в соцсетях день–два — и все, забыли, переключились на другое. С войной тоже: людям кажется, что это «где-то там».
Максим утверждает, что у него много знакомых, которые подписали контракт: «Они пошли ради денег. Патриотов у нас очень мало».
«СВО тут вообще ни при чем»
Путь от «китайской стены» до общежития, где убили девочку, проходит мимо воинской части с цитатой Сталина на заборе, закрытого кафе «Славянское», заправки Газпром и автомойки. Пахнет сухой листвой. По улице Юности гремит 10-й трамвай с незамысловатым маршрутом: Уралвагонзавод — Пихтовые Горы.
Продавщица в киоске возле остановки на вопрос об убийстве ребенка вздыхает: «Было неспокойно, конечно, а сейчас-то уже что». За судьбой Александрова она не следит.
О недавней гибели девочки возле бежевого пятиэтажного общежития ничто не напоминает. Вместо стихийного мемориала у подъезда, куда горожане первые дни несли игрушки и цветы, стоит синий мусорный контейнер.
Пожилая женщина на скамейке возле дома говорит, что не в курсе, где убили ребенка. Другая женщина лет 60 спешит в гимназию за внуком, но охотно показывает подъезд, где жила девочка:
«Мемориал уже убрали — мусорку поставили обратно. Видимо, все унесли на кладбище, я видела в «Одноклассниках»: вся могилка в игрушках. Или, может, детки растащили».
Рядом мальчик лет шести, задрав голову, кричит в окно: «Вика, Вика! Выйдешь? Мне погулять не с кем». Вика соглашается. Мимо прогуливаются женщины с колясками, из аптеки выходят старики, школьники мчатся на самокатах — идет обычная жизнь. На здании ЦТП — заштрихованная, но еще читаемая надпись: «Нет войне».
В общежитии — три подъезда, в одном из них расположен опорный пункт полиции, дверь никто не открывает. В общем коридоре стоят две детские коляски, под ногами рваный линолеум, стены покрыты шелухой из краски. Горят тусклые лампочки.
Из окон здания слышен детский смех, гремит песня: «Девочка, танцуй, самая яркая среди звезд». На скамейке возле третьего подъезда курит коротко стриженый мужчина лет 50 в спортивной одежде и берцах Виктор (имя изменено). Рядом — два костыля.
Виктор жил в заводском общежитии в другом районе города, но когда в конце 2010-х комнаты стали «сдавать неизвестно кому и появилось много маргинальных личностей», взял ипотеку и переехал. Сейчас он живет в соседнем доме от места убийства.
Рассказывает, что когда пропавшего ребенка начали искать, его супруга была «весь день на телефоне с подругами: смотрели, кто что выкладывает». Знакомые в общежитии «тоже были на нервах». Дочери Виктора 10 лет, но убитую девочку и ее семью они лично не знали.
Он говорит, что соседи отзывались об Александрове как о дружелюбном неагрессивном человеке. То же самое про него говорил Виктору и его товарищ, который сидел с ним вместе в одной из тагильских колоний в 2016 году.
Виктор — сам воевал в Украине. Работал в вагоносборочном цеху Уралвагонзавода, контракт подписал добровольно в августе 2022 года: «Родину надо защищать». Но тут же признает, что «финансовая часть тоже важна».
— У меня двое детей, ипотека, кредит. На заводе приличная зарплата была, на все в принципе хватало, но на СВО предложили больше.
В январе 2023 Виктор попал под обстрел, получил ранение, полгода кантовался по больницам, вернулся домой прошлым летом. Мужчину признали негодным к военной службе, сейчас он ждет документы на увольнение.
О том, что из-за трагедии с убитой девочкой в обществе испортится отношение к военным, Виктор не переживает: «Люди понимают, что все индивидуально. То, что Александров такое совершил — мне кажется, СВО тут вообще ни при чем. За столько судимостей может крыша поехать». Он говорит, что на заводе многие мужики отсидели по молодости, по глупости — ну раз, ну два. Потом завязывают с этим, живут, работают и не хотят обратно в тюрьму возвращаться. Но если человек сознательно нарушает закон и не боится сесть — значит, у него в голове что-то не так, считает Виктор. И зачем-то добавляет: «Но что поделать, если война идет».
— Хорошо, что Александрова поймали — если бы он уехал за ленту, он мог бы там затеряться. Отправят на боевую задачу — кто его будет оттуда снимать? На передок военная полиция не ездит.
На вопрос, почему закрыт пункт полиции в общежитии, Виктор отвечает, что последний раз видел полицейских две-три недели назад: «Одно время они регулярно патрулировали, а сейчас редко встретишь: в полиции не хватает людей».
Убийство ребенка в соседнем доме не изменило быт семьи: дочь-подросток все равно ходит гулять: «Не запрешь же дома. Учим: одна никуда не ходишь, ни с кем не разговариваешь, ни у кого ничего не спрашиваешь. Было бы страшнее, если бы тело нашли, а его [Александрова] — нет. Были бы мысли: «Что за долбоеб где-то у нас ходит». А так хоть знаешь виновника».
Докурив, Виктор берет в руки костыли: теперь он передвигается только с ними: «Операцию надо делать — удлинять ногу, она короче стала, неудобно ходить. Инвалидностью в любом случае дадут».
Со временем мужчина планирует вернуться на завод. Сейчас оттуда, по его словам, «много добровольцев уходит, частенько некрологи висят». О том, что пошел на войну, Виктор не жалеет: за ранение он получил выплату три миллиона рублей и закрыл ипотеку.
«Мы не можем делать вид, что это нас не касается»
Прощание с убитой девочкой проходило 6 сентября в небольшом храме Воскресения Христова на окраине Вагонки. Пришло около 150 человек — «одноклассники, люди из школы и администрации», рассказывает иерей Андрей Брагин, который был в тот день на службе. Об Александрове священник высказывает очень осторожно, взвешивая каждое слово.
— Там сложная история. Насколько я помню, Пригожин забирал их из лагерей при условии, что они будут служить до упора. Потом случился мятеж, ЧВК распустили (заключенных вербовали в ЧВК «Вагнер» на полгода, после чего обещали им помилование; после смерти Пригожина ЧВК продолжает воевать в Африке — «Черта»). Обстоятельства так сложились, что в суете, наверное, не заметили. Тут можно поискать виноватых — что зря человека отпустили [из тюрьмы]. Решили, что ради военной задачи можно на крайние меры пойти. Но этот человек и раньше за изнасилование сидел — значит, он и до войны насильником был. Страх наказания не всегда сдерживает человека.
Священник не может определиться, как относиться к тому, что людей, осужденных за насильственные преступления, отпускают на свободу в обмен на военную службу: «Не знаю даже, правильно это или нет. Наверное, нет. Если их забрали — должны были следить. Человек грешен по своей природе, если его не держать в узде — все прорывается».
Андрей Брагин не считает, что «за последние пару лет в обществе стало больше жестокости». Он перечислят военные конфликты последних десятилетий: Чечня, Сирия, Армения, Азербайджан.
— Мы живем в мире, в котором по халатности или греховности человека гибнут люди ежедневно. Вообще этот мир жесток, он населен людьми, которые несут червоточину греха. Война всегда была, просто не такая масштабная. Но теперь мы не можем делать вид, что это нас не касается. Это может напугать кого-то, но война – это суть мира. Мир начался с войны — и войной закончится.
На прощание священник говорит, что опасается быть неправильно понятым и уточняет: «Я политику государства одобряю».
***
От храма до кладбища «Пихтовые горы» — полтора километра по прямой. У самого входа — десятки «парадных» могил погибших в Украине: свеженькие триколоры, черные ленты с казенными словами, венки из искусственной елки. Пожилая женщина останавливается поочередно возле каждой могилы, вглядываясь в лица на памятниках.
Могила убитой девочки, напротив, скрыта глубоко в хвойном лесу. Здесь почти не слышно шума дороги и мягко светит солнце. Из пестрой горы детских игрушек и цветов возвышается деревянный крест с именем и двумя датами — рождения и смерти. День рождения — 24 февраля.
