Рассылка Черты
«Черта» — медиа про насилие и неравенство в России. Рассказываем интересные, важные, глубокие, драматичные и вдохновляющие истории. Изучаем важные проблемы, которые могут коснуться каждого.

«Рустам-воробьиное сердце». История мужчины с инвалидностью о его опыте домашнего насилия

насилие над инвалидами
Читайте нас в Телеграме

Кратко

У 15% населения планеты есть различные формы инвалидности. В их числе 93 миллиона детей. По данным ВОЗ 2012 года, дети с инвалидностью в 3,7 раза чаще страдают от домашнего насилия, в 3,6 раза от физического, в 2,9 от сексуального. Часто ситуация усугубляется еще и тем, что люди с инвалидностью фактически не имеют защиты со стороны государства, если у них есть официальные опекуны.  Рустаму 22 года. Он живет с диагнозом ДЦП, учится на юриста и волонтерит в организации, помогающей людям с инвалидностью. На протяжении пяти лет он подвергался домашнему насилию, а сейчас набрался смелости рассказать свою историю. О том, через что он прошел, оставшись один на один с абьюзом, и как ему удалось это пережить —  в монологе для «Утопии».

 

Рустам

Я родился в Таджикистане семимесячным «нежильцом»: врачи говорили, что не проживу и недели, но природа решила иначе. 

Мне было три года, когда мама ушла от моего отца-алкоголика обратно к родителям. Прожив короткую, полную унижений, побоев и слёз семейную жизнь с абьюзером-неудачником, она вернулась в родной дом с сыном-инвалидом на руках и вместо сочувствия получила упреки и тотальное непонимание родственников. 

Помню, как однажды к нам пришли братья и сестры мамы, чтобы отругать ее за разрушенный брак. Они говорили, что раз ушла от мужа, значит, не справилась с ролью жены, значит, сама виновата во всём. Один из братьев взял несколько тарелок и разбил их о голову мамы у меня на глазах. 

Несмотря на ДЦП, я всё же начал ходить с большим трудом преодолевая небольшие расстояния. Мне было шесть лет, когда мама уехала в Россию на заработки. Это был вынужденный шаг, так как у нас накопилось много долгов: мама покупала для меня молочную смесь, а тогда это было в новинку и стоило дорого.

Она рассчитывала, что семья пойдет навстречу и поддержит её в вопросе ухода за ребёнком, но вышло иначе: моя бабушка прямо заявляла, что других внуков она любит больше, а многие близкие говорили, что я ничего в жизни не добьюсь и останусь у «разбитого корыта». Они не приняли меня, и маме пришлось оставить меня у отца.

За это время я очень быстро повзрослел. Отец работал в типографии, зарплату задерживали, а когда выдавали он всё подчистую пропивал. Мне даже пришлось придумать бизнес, чтобы хоть как-то себя прокормить: я вычистил во дворе общественный туалет и брал с людей по 10 рублей за вход. 

Я часто таскал пьяного стокилограммового мужика на себе, когда он падал во дворе и разбивал лицо в кровь. Я умывал его, укладывал спать, готовил себе скудный ужин и верил, что однажды мама меня заберёт, что всё это закончится. 

Она приехала за мной через год. Нашла хорошую работу в Подмосковье в столовой, чуть позже познакомилась с мужчиной и стала его второй женой. Первая жена жила в Таджикистане, а он в Одинцовском районе Москвы. У него было 11 детей, с нами жили его старшие сыновья от первого брака.  

Мне тяжело вспоминать те два года, которые я провел в доме отчима. Они сделали из меня замкнутого, никому не доверяющего человека. Я боюсь громких звуков и до сих пор вздрагиваю, если кто-то рядом громко чихнет или сильно хлопнет дверью. За это меня прозвали «Рустам-воробьиное сердце». 

Отчим и мама много работали, поэтому в безопасности я был только но ночам, когда мама оставалась дома. Всё остальное время я жил под гнетом ежедневных издевательств и унижений домашних тиранов моих сводных братьев. 

Они заставляли меня убирать дом, мыть полы, посуду, стирать вещи, сопровождая свои приказы побоями и оскорблениями. «Эй, кривоногий, иди быстро вымой под нами пол»,пожалуй, самое нежное, что я слышал от них в свой адрес.

насилие над людьми с инвалидностью
Иллюстрация: Анастасия Лукашевич / «Утопия»

Старший сын отчима — Шамсиддин — был самым отъявленным садистом. Он любил класть меня на диван и прыгать на моих искривленных болезнью ногах, смеясь и угрожая убить, если я кому-нибудь об этом расскажу. Я ужасно боялся признаться во всем маме.

Однажды я заплакал, когда она уходила на работу. Она не поняла, почему я просил ее забрать меня с собой, но позвонила начальнику и уговорила его разрешить привезти меня это был один из самых счастливых дней в моей жизни. В другой раз я убежал от очередных побоев на станцию, чтобы сесть на электричку и добраться до маминой работы. Там меня поймал отчим, который случайно увидел, как я бегу к вагону. Он вернул меня домой и избил и меня, и маму. 

К своим детям отчим никогда не проявлял насилия, а к маме очень часто. Один раз он ей дал такую пощечину, что она потеряла сознание. Я так испугался вроде бы дышит, но не открывает глаза. Её отвезли в больницу и нашатырным спиртом привели в сознание, но она не помнила, каким образом все случилось. Он был жестким, ревнивым и требовательным и не любил, когда ему перечат. 

Для меня ад закончился, когда в один из дней к нам зашёл знакомый старших сыновей и увидел, как мои сводные братья издеваются надо мной. Он рассказал обо всем моей маме. На следующий день, сделав вид, что ушла на работу, она спряталась в подвале и слушала, как со мной обращаются. В тот же вечер мы собрали вещи и ушли из этого чудовищного дома навсегда переехали в другой. У мамы были накопленные сбережения и ее все знали в поселке, поэтому она легко нашла работу. В начале нулевых мигрантам вообще было легко найти работу не как сейчас. 

Мама до сих пор себя чувствует виноватой передо мной, потому что она себя и меня подвергла опасности каждый день, оставляя меня с ними. А я ей всегда говорю, что каждая беда, которая с нами случилась, закалила нас и сделала сильнее. 

Когда мне исполнилось десять лет, я, наконец, пошел в школу. Там на мою инвалидность практически никто не обращал внимания только в начальных классах замечали разницу в возрасте, поскольку моим одноклассникам было по семь. В целом, в школе была дружественная обстановка. Наверное, только тогда я начал жить по-человечески и впервые осознал, что люди не всегда опасны, что можно говорить с кем-то на равных, не пряча глаз, что я кому-то, кроме мамы, нужен и важен.

Медленно и робко я впускал в свою жизнь новых людей, которые относились ко мне с большим теплом. У меня появились знакомые и приятели, интересы и увлечения, я впервые запечатлевал в своей памяти светлые моменты. 

Сейчас мне 22. Я живу в Таджикистане вместе с мамой, учусь на втором курсе колледжа на юриста. Параллельно работаю волонтером в организации, помогающей людям с инвалидностью. У меня много знакомых, но мой единственный друг мама. Мы прошли с ней огонь и воду, поэтому никого ближе быть не может. Ведь только мы двое знаем, каково это вырваться из ада и начать жить заново. 

Сейчас я могу сказать, что переступил через прошлое и не ищу причин, почему это случилось именно со мной. Не желаю своим обидчикам зла, ведь они, по сути своей,тяжелобольные люди. Только нездоровый человек может получать удовольствие причиняя боль другим. Зла на судьбу не держу и не хочу больше считать себя жертвой. 

Единственное, о чём я жалею, так это о друзьях, которых у меня пока что нет: я так и не научился открываться людям. Возможно, прямо сейчас я делаю шаг вперед, рассказывая свою историю. И я надеюсь, что смогу встретить надежных и верных друзей, любимого человека и создать свою семью, где будет царить только любовь.

 

Автор: Алина Грановская