Марианна Беленькая, корреспондент газеты Коммерсант, автор Телеграм-канала Фалафельная
Израильтяне расслабились: в последние годы всегда было понятно, когда могут начаться обстрелы — им предшествовали различные обострения. А сейчас все произошло неожиданно — за неделю до этого были столкновения в Газе, но они носили экономический характер. Казалось, что там проблема решена: ХАМАСу дали все, что они требовали. Разведка настолько расслабилась, что допустила музыкальный фестиваль прямо у границ с Газой.
Вторая причина, почему ХАМАС мог это сделать именно сейчас — чтобы сорвать нормализацию между Саудовской Аравией и Израилем, которая идет полным ходом и вот-вот могла состояться. Может быть, сочли момент удачным — в Израиле праздники, Израиль теряет бдительность, плюс годовщина войны Судного дня.
Парадокс в том, что все оказались не готовы, хотя и ожидали большую войну. Боль войны Судного дня прошла, выросло новое поколение израильтян, которые занимались внутренними проблемами и в правительстве устраивали разборки между собой. Израиль недооценил врага, а враг как раз очень хорошо анализировал ситуацию. В том числе лидеры ливанского движения «Хезболла» говорили, что Израиль ослаблен, потому что занимается внутренними проблемами. Все оказались совершенно не готовы, и как будет дальше развиваться ситуация, предположить очень трудно.
В последние годы были попытки возобновить переговоры с палестинцами — США инициировала диалог, впервые с 2014 года встретились палестинская и израильская делегации. Речь шла об экономических вопросах, мерах доверия. Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху обещал, что будут улучшены социальные условия, но это до конца так и не произошло. Все сорвалось из-за весенней операции «Исламского джихада», когда они из Газы обстреляли Израиль.
Потом все увлеклись темой нормализации отношений Израиля с Саудовской Аравией. Там тоже стоял вопрос о палестинцах, которым очень нужна социально-экономическая помощь. Но и палестинцы устали от всего и потеряли надежду — оккупация есть оккупация, и она никуда не девается. Они зажаты с одной стороны между Израилем, с другой — между своими коррумпированными и бездарными властями, с третьей стороны — экстремистскими группировками, особенно в Газе. ХАМАС и «Исламский джихад» сделали население Палестины своими заложниками.
Я знаю очень мало конфликтов, где международные организации помогли разрешить ситуацию вопреки желанию сторон. По сути они не могут сделать ничего, максимум — посредничать в прекращении огня, поставить миротворцев. Но недавно мы видели на примере Карабаха, что никакие миротворцы не спасают. Конфликт Израиля и Палестины зашел очень далеко и глубоко, обе стороны по разным причинам не выполняли резолюции Совета безопасности ООН. Этот конфликт всегда был в состоянии напряжения, потому что экстремисты есть с обеих сторон, всегда кто-то обострял ситуацию. Как только речь заходит о мирных переговорах — начинаются теракты.
То, что происходит в эти дни — серьезный удар по мирному урегулированию, хотя оно уже давно мертво. Сейчас в Израиле возобладал тезис «мы уступаем, а они все равно по нам стреляют». Хотя, надо сказать, что Израиль в последнее время не сильно уступал. Возможно, сейчас об этом не так уместно говорить, на фоне жутких картин происходящего, но к этому придется вернуться. И здесь трудно не согласиться с теми, кто говорит, что причина произошедшего — неразрешенный палестино-израильский конфликт. Но как его решать? Есть красивые планы, красивые формулы: два государства для двух народов. Но чтобы это работало, должно быть желание с двух сторон. Должно быть единство людей внутри израильского сообщества, внутри палестинского общества. Но этого нет. Израиль был практически на грани гражданской войны, ненависть разных слоев населения друг к другу зашкаливала. И то, что сейчас все это отложили и кинулись в едином порыве помогать военным — это временно. Все равно звучат претензии, обвинения друг друга, просто это сейчас приглушено.
Т.е. есть два пути решения конфликта. Первый - окончательное военное решение, когда воевать уже не с кем. Либо если стороны выразят готовность сложить оружие и переступить через себя. Но здесь общество - как палестинцы, так и израильтяне не готовы переступить через себя. Есть движения, когда семьи жертв с обеих сторон объединяются, есть движения за мир, но это все притушено в последние годы.
Израилю сейчас нужно будет очень многое пересмотреть. Но сначала надо доказать, что он способен справляться с этой ситуацией. Палестинцам тоже надо будет многое пересмотреть но, боюсь, что за этой кровью и новой волной ненависти, в обществе не возникнет идеи, что нужно договариваться. Был пример, когда после большой войны 1973 года Израиль пошел на мир с Египтом, отдал ему Синай и примирился, но там речь шла о более простых территориальных решениях. Здесь все слишком сложно: и идеологически, и географически трудно разделяться, Иерусалим делить практически невозможно. Слишком через многое придется переступать, чтобы договориться. Я не вижу таких возможностей.
В палестинском обществе выросло поколение, которое родилось во время второй интифады в 2000 году, им сейчас двадцать с чем-то лет, они не знают, или помнят очень маленькими те дни. У них есть только отчаяние, потому что они практически в тюрьме, у них нет будущего, особенно у тех, кто в секторе Газа. Выросло поколение, которое не имеет опыта общения с израильтянами, потому что предыдущее поколение сосуществовало вместе, были какие-то человеческие связи, особенно до 80-х годов, а потом они стали отделены друг от друга стеной. Когда ты разделен стеной, у тебя есть только образ врага.
Сева Бедерсон, политолог, автора канала «Мамадкин политолог»
Конфликты разгораются снова потому, что они не погашены. Если конфликт долго был в статусе-кво, которое всех устраивало, то это не решение проблемы. Наступает момент, когда статус-кво по какой-либо причине расшатывается — и нынешняя война на Ближнем Востоке ровно такая ситуация.
Это отголосок российско-украинской войны, которая пошатнула статусы-кво в мире. Россия из-за этой войны наладила тесное взаимодействие с Ираном. Международный статус Ирана поднялся, а Иран — главный из сильных врагов Израиля на сегодняшний день. У него прямые контакты с ХАМАСом, который контролирует ситуацию в секторе Газа, а также с «Хезболлой» и «Исламским джихадом».
Мир глобальный в том числе для терроризма и сепаратистских движений. Потому что любые агрессивные насильственные действия со стороны протогосударственных образований требуют вооружения, внешней легитимации, чтобы хотя бы кто-то поддержал их. Поэтому внешний фактор здесь сильный и, возможно, главный. Внутри израильско-палестинских отношений было много поводов для обострения конфликта, но чтобы эти поводы привели к полномасштабной трагедии, нужна была война в Украине, которая приковала к себе внимание Запада и резко повысила статус Ирана.
Сейчас все больше и больше разговоров о наземной операции, о фактической ликвидации ХАМАСа. Но проблема ликвидации ХАМАСа в том, что все лидеры боевиков преимущественно находятся экстерриториально в дружественных исламистам странах. Поэтому прямо оккупировать эту территорию — это получить международное осуждение, и, самое главное, там так или иначе погибнут мирные люди. Мы знаем, что ХАМАС располагает базы под школами и больницами.
Но даже если уничтожить ХАМАС — непонятно, что будет дальше. Есть другие исламистские группировки, значит, они придут к власти и, возможно, будут еще более радикальными. Израиль долгое время делал ставку как раз на ХАМАС, через Катар заводил туда деньги, считая что так он ослабляет влияние Ирана. Все эти стратегии порушились седьмого октября.
Идея Израиля была элементарная: «разделяй и властвуй». Израиль исходил из того, что нужно поссорить ту часть Палестины, которая в секторе Газа, и ту часть Палестины, где западный берег реки Иордан, поссорить лидеров группировок, которые контролируют ситуацию в Газе. От ХАМАСа откупались тем, что Израиль обеспечивал энергетикой, водой и электричеством территории сектора Газа. А также платил деньги через Катар в надежде, что там будет стабильная власть, которая будет держать ситуацию под контролем, где будет повышаться качество жизни, соответственно, не будет такой бедности.
Это не сработало потому что, во-первых, в секторе Газа нет институционального государства, которое бы способно было это делать. Во-вторых, как известно, сектор Газа — это самая большая в мире тюрьма под открытым небом, на клочке земли живут чуть больше 2 миллионов человек, это одна из самых высоких плотностей населения в мире. Это те факторы, которые способствуют радикализации, а не нормализации социально-политической жизни.
Если мы говорим о политических инструментах, которые могут помочь разрешить конфликт, то речь про деполитизацию насилия и про политическую автономию. Эти территории должны получить большую институционализацию. Их статус, видимо, должен был быть повыше, чтобы там создавались стимулы, чтобы сами граждане требовали того, чтобы власть была более ответственная, менее террористическая, чтобы она занималась внутренними проблемами, а не тем, чтобы мстить всем евреям за Аль-Аксы. Но это все довольно теоретические вещи, особенно в контексте идущей войны. Потому что кровожадность сейчас очень высокая с обеих сторон.
Николаус Твиккель, эксперт Берлинского Центра либеральной современности
Конфликты не прекращаются, поскольку они не разрешены. Нерешенный конфликт остается конфликтом. Сейчас модно говорить про замороженные конфликты, хотя это не самое хорошее название. Мы не живем в морозильнике, люди и акторы любого конфликта действуют, говорят, меняют свои мнения. Конечно, всегда есть вопрос об уровне решаемости конфликта. Организация ХАМАС считает, что израильтян как государство нужно уничтожить — такое требование мешает найти компромисс. Похожий уровень «нерешаемости» может возникнуть в Украине, потому что представители российских элит уже прямо говорят, что Украину надо уничтожить.
Конфликтов, в которых уровень насилия постепенно сокращается, очень мало. В восточно-европейском пространстве Боснийско-хорватский конфликт более менее был решен. Есть еще конфликт в Приднестровье, который мы называем мягким. Конечно, Москва там тоже играет очень важную роль и может устроить обострение, но до сих пор, слава богу, такого не произошло. Поскольку сейчас идет полномасштабная война в Украине, говорить о решении приднестровского конфликта нереально.
Опыт Грузии показывает, что привлечь людей на свою сторону, за счет более высокого уровеня благосостояния и благополучия, тоже не всегда возможно. Все равно остается ненависть. И остается тот факт, что, например, в Абхазии живут люди, которые говорят «мы никогда не простим, мы никогда не поедем в Грузию». К тому же, у них есть возможность поехать не в Грузию, а в Россию, и там получить блага, которые им требуются. С Южной Осетией была другая ситуация, до 2008 года там было много разных личных отношений, была торговля. Там было как в Приднестровье, где обе стороны конфликта готовы были к мирному сосущестованию. Но, к сожалению, после войны 2008 года эта дорога была закрыта.
Война России с Украиной тоже может стать затяжным конфликтом. Самый главный вывод – нельзя закрывать границы, построить стену и больше не взаимодействовать с другой стороной. Сейчас некоторые люди в Украине хотят закрыть эту дорогу в отношении России, чтобы больше не было никаких контактов, никаких обсуждений, будем жить за занавесом и потом посмотрим, кто победит. Это не приводит ни к чему хорошему.
Кирилл Кривошеев, специалист по постсоветскому пространству
Этнический конфликт — это когда я ненавижу тебя за то, кто ты по этносу. Политический — это когда я ненавижу тебя за какие-то взгляды. Представление о том, что должно или не должно существовать государство Израиль или государство Палестина. Это не этнический, а политический конфликт. Но часто одно провоцирует и поддерживает другое.
Как в случае с Арменией и Азербайджаном. В обеих странах настолько глубокая солидарность в вопросе о политическом статусе Карабаха, что конфликт стал этническим. Там сложились две закрытые эхо камеры, где каждый слышит только свои аргументы. И пропаганда, разумеется, этому способствует: власть не хочет, чтобы у людей возникали объективные вопросы. В итоге сейчас нет или практически нет армян согласных на условия Азербайджана. Также нет азербайджанцев, которые готовы смириться с требованием Армении. Самые страшные конфликты — когда «я не согласен с твоими убеждениями» переходит в «они все носители гена предательства», и «азербайджанцы такие жестокие, потому что у них это в крови». Когда начинается «у тебя что-то в крови», это уже этнический конфликт.
Между русскими и украинцами пока такого нет. Все-таки спор украинца и русского в Хургаде на отдыхе будет о политических сущностях: «есть ли в Украине нацизм», «угрожала ли Украина России». Но маркеры перерастания конфликта в этнический уже есть.
В Z-среде уже давно шутят над украинским языком — а презрение к чужому языку это уже знак этнической составляющей конфликта. И с другой стороны, дискуссия между украинцами и хорошими русскими идет на таком радикальном уровне, что еще чуть чуть и может оказаться, что оппонент украинец скажет: никакой русский не может быть хорошим, что «ген насилия у них в крови».
