Холокост не случился внезапно. Большинство историков считают, что основная причина — глубокая ненависть к еврейству, вдохновившая Гитлера и его окружение на жестокие меры. Но едва ли катастрофа могла произойти без равнодушия, а порой и одобрения большинства людей, которые молча смотрели на происходящее с их соседями, коллегами, знакомыми. С теми, у кого они по утрам покупали выпечку, у кого они лечились или кто учил их детей в школе.
Предпосылки одного из самых известных геноцидов в истории начали складываться задолго до самой катастрофы. Юдофобия существовала уже в средние века и укоренилась в сознании европейцев, но своего пика она достигла в XIX веке. На формирование расистской теории повлияли три области знания: антропология, биология и лингвистика.
Тогда же происходит и расцвет френологии (псевдонауки, которая включает в себя измерение шишек на черепе для предсказания психических черт). Она привела к укоренению расисткой мысли не только в научных кругах, но и ушла далеко «в народ». В 1893 году французский философ Альфред Фуйе предсказал, не осознавая в полной мере силу своего предвидения: «Люди еще будут убивать друг друга из-за разницы в один балл между их черепами».
Через несколько десятилетий, после прихода нацистов к власти начались преследования евреев. Первое большое событие — день бойкота 1 апреля 1933 года. Тогда штурмовики СА, «коричневорубашечники», стояли перед принадлежавшими евреям магазинами, предприятиями розничной торговли и офисами профессиональных врачей и юристов и никого не допускали в помещения.
Эдвин Ландау из местечка в Западной Пруссии так описывал тот день: «Двое молодых нацистов стояли у входа в наш магазин и не давали клиентам войти. Это были те же самые люди, за которых мы, молодые евреи, воевали в окопах в Первой мировой, проливали свою кровь, чтобы защитить родину от врага. Неужели не осталось ни одного товарища по оружию, который почувствовал бы отвращение? Я надел боевые ордена и медали и вышел на улицу, чтобы пройтись по еврейским магазинам. Меня туда не пустили… и даже сама улица вдруг показалась мне чужой и враждебной. Весь город стал чужим».
Тогда же началась волна эмиграции евреев из Германии, в основном молодых людей, которые могли легко оторваться от повседневной жизни. Соседние страны и США принимали небольшие группы эмигрантов, одновременно начал расти сионизм, готовивший молодых людей к отправке в Палестину. Но волна эмиграции продолжалась недолго — уже в 1934 году она схлынула, и евреи начали адаптироваться к изменениям и новой реальности. Многие не верили, что ужесточение продолжится и говорили: «Сотни лет совместной жизни с германским народом в итоге окажутся сильнее, чем предрассудки».
В первую очередь новой расовой политикой были возмущены евреи-фронтовики, прошедшие Первую Мировую войну и воевавшие на стороне немцев. В 1933 они смогли отстоять свои права и снять ограничения для бывших военных. Однако после принятия Нюрнбергских законов в 1935 году (изоляция евреев по национальному расовому признаку) их лишили привилегий.
Многие из немецких евреев говорят, что до 1933 года не чувствовали никакой разницы между собой и соседями-немцами: они дружили, обращались друг к другу за помощью. Нюрнбергские законы не произвели большого впечатления на немецкое еврейство, они лишь узаконили и так уже существовавшую ненависть. Но с началом Холокоста общество очень быстро изменилось.
Страна, в которой было огромное еврейское население, вдруг стала совершенно чужой. Дети не понимали, как любимые учителя могли измениться буквально за одну ночь. «В апреле 1933 года Гитлер пришел к власти и сразу постановил исключить всех евреев из школы, — рассказывала Фани Розелаар. — Нам тогда заявили: “С завтрашнего дня вам запрещено ходить в школу”. Я ушла домой и отказалась в это верить. На следующий день я взяла ранец и собралась в школу, но мама закричала: “Нет, тебе нельзя! Не смей!” Я прибежала в школу и поднялась на наш этаж, пошла по коридору, а в коридоре стоял наш классный руководитель, которого мы уважали и очень любили. Я подошла к нему и что я увидела у него на пиджаке? Свастику. Я не поверила своим глазам. Я подошла к нему, а он дал мне пощечину и сказал: “Еврейская свинья, тебе здесь не место!”»
Менялось не только отношение учителей. Сами дети, побывав на уроках по расовой чистоте, очень быстро освоились и начали играть по новым правилам. Герберт Маи вспоминал: «Когда мальчики видели, как мы шли из школы, они ловили нас и избивали. Мы убегали, потому что не могли дать им сдачи, не могли пожаловаться их родителям, обратиться в полицию. У преступников в этой стране было больше прав, чем у нас как у граждан».
Катастрофа, начавшаяся в Германии, охватила разные группы населения. Йозеф Муша Мюллер родился в Биттерфельде в семье цыган. На момент его рождения в Германии жило около 26 000 цыган, принадлежащих к племенам синти или рома. Хотя большинство из них были германскими гражданами, они часто подвергались дискриминации и различным преследованиям со стороны немцев. Когда Йозеф ходил в школу, он часто оказывался козлом отпущения за любые выходки класса, его пороли за «дурное поведение». Некоторые одноклассники, члены молодежного гитлеровского движения, дразнили его и обзывали «ублюдком» или «мулатом».
Когда Йозефу было 12, его забрали из класса двое незнакомцев со словами, что у него «аппендицит» и необходима срочная операция. Его избили и силой отвели в хирургический кабинет, где стерилизовали. На тот момент нацисты узаконили эту процедуру. На принудительную стерилизацию отправляли «антиобщественные элементы», к ним относили и цыган. После выздоровления Йозефа должны были отправить в концентрационный лагерь Берген-Бельзен, но его приемный отец сумел тайно вывести его из больницы и спрятать.
Сохранилась масса свидетельств, как нацисты давили на людей и заставляли их предавать близких, шпионить за ними, а позже писать доносы. В 1935 году немецкий пианист-гей Роберт Т. Одеман открыл кабаре в Гамбурге. Через год нацисты закрыли его, заявив, что заведение антиправительственное. После этого Роберт переехал в Берлин, где начал встречаться с мужчиной, на которого впоследствии надавили, чтобы тот донес на Роберта в гестапо. В ноябре 1937 года Роберт был арестован по измененной нацистами статье 175 Уголовного кодекса, которая объявляла гомосексуальность вне закона. Его приговорили к 27 месяцам заключения. В 1942 году Роберт вновь арестовали и депортировали в концентрационный лагерь Заксенхаузен.
В похожем положении оказалась еврейка-лесбиянка Хенни Шерманн. В начале 1940 года Хенни арестовали во Франкфурте и депортировали в женский концентрационный лагерь Равенсбрюк. На обратной стороне ее фото в плену было написано: «Дженни (sic) Сара Шерманн, дата рождения: 19 февраля 1912 г., место рождения: Франкфурт-на-Майне. Незамужняя, продавец. Отъявленная лесбиянка, посещала только такие [лесбийские] бары. Не имеющая гражданства еврейка». Она умерла в газовой камере Бернбурга в 1942 году.
Нацисты преследовали и Свидетелей Иеговы (религиозная организация, которую признали в России «экстремистской» и запретили). Бертольд Мевес вырос в Падерборне в Западной Германии, где большинство жителей — католики. Рядом был Бад-Липпшпринге с братством Свидетелей Иеговы, занимавшимся миссионерской деятельностью. В начале 1933 года нацисты объявили иеговистов вне закона. «Когда мне было 4 года, родители стали Свидетелями Иеговы и начали брать меня с собой на тайные библейские собрания, — вспоминал Мевес. — В 1939 году маму арестовали и сослали в концентрационный лагерь Равенсбрюк. Когда мне было 9 лет, папа отправил меня в Берлин к дяде, однако через три месяца власти вынудили отца отдать меня на их попечение. Вскоре отца посадили в тюрьму за отказ служить в армии по религиозным причинам».
После 1935 года количество запретов начало расти как снежный ком. Евреям запретили участвовать в голосованиях, посещать парки, бассейны, рестораны, многодетным семьям перестали выплачивать пособия. Ввели запрет на пользование электрическим и оптическим оборудованием, пишущими машинками, велосипедами. Их массово исключали из ВУЗов — всех преподавателей к тому времени уже давно уволили. Вчерашние уважаемые преподаватели-немцы сторонились отчисленных и переходили на сторону нацистов, поддавшись пропагандистскому зомбированию.
Роковой стала Хрустальная ночь, или как ее еще называют Ночь разбитых витрин. 10 ноября 1938 года города по всей Германии охватил огонь. Военизированные штурмовые отряды и гражданские громили и грабили магазины и дома евреев. Вещи выбрасывали из окон, мебель уничтожали. Любой мог зайти в магазин еврея, взять, что угодно, и не быть за это наказанным. «В Хрустальную ночь я с отцом был в Берлине. Мы не верили, что это происходит. Это ведь наши соседи, это всего лишь случайность! — рассказывал Ури Бен-Ари. — Мама была бледная, она звонила по телефону своим друзьям немцам, но никто не отозвался, ни один».
Проблема была еще и в том, что эмигрировать из страны было слишком поздно. Для этого нужно было оставить весь капитал и имущество, большинство было не готово к этому.
В 1940-е годы у евреев в паспортах уже стоят буквы J, обозначающие их национальную принадлежность. Теперь они обязаны носить на своей одежде специальные нашивки, такие знаки раздавались для отличия еврейской массы от всех остальных. Специальная маркировка, установленная правительством и признающая евреев опасными «агентами».
Евреев изолируют, у них изымают радио и домашние телефоны, впоследствии им запретили пользоваться и городскими телефонами. За считанные годы отдельные группы людей маргинализируют по цвету кожи, сексуальной или политической ориентации, за их религиозные взгляды.
Хронология событий ужасает своей скоротечностью. Все начиналось с антисемитских издевок, которые были, скорее, крайностью и не охватили общество целиком. Сперва приходили за единицами, и все думали, что забирают провинившихся. Начавшиеся бойкоты насторожили, но не вызвали массового недовольства: ведь магазины не работали всего один день, а еврейского цирюльника или врача можно было поменять на другого. Пропаганда постоянно усиливалась и достигла невероятного градуса — постоянные манипуляции по радио и в прессе внушали гражданам «правильные» идеи и заблокировали собственное мышление.
Откуда же родилось такое безразличие к ближнему? Как сосед или любимый человек мог стать предателем? Возможно, это инстинкт самосохранения. Если соглашаешься на правила государства, то чувствуешь себя в безопасности и проще закрываешь глаза на окружающее, лишь бы самому не стать изгоем-маргиналом.