Насильственным исчезновением считается Это определение из Международной конвенции для защиты всех лиц от насильственных исчезновений. Россия эту Конвенцию не подписала. арест, задержание, похищение или другие формы лишения свободы, а часто и жизни, совершенные агентами государства или с его согласия. Это практика распространена в режимах, которые опираются на силовые структуры, но не в полной мере контролируют медийное и правовое пространство, а также зависят от международного статуса и общественного мнения.
Насильственные исчезновения очень давняя практика — ей не меньше двух тысяч лет. Еще римский император Домициан в I веке использовал похищения для устранения политических оппонентов. Тайные аресты и исчезновения использовались испанской инквизицией (XV-XVII века) и во времена Великой французской революции (XVIII век). В XX веке промышленная революция и геополитические противоречия привели к усилению роли государства в различных сферах жизни, а государственный террор стал неотъемлемой частью политической жизни, оставив свой отпечаток на многих странах.
Наиболее точно суть феномена отражает понятие «убийство мертвого тела». Термин стал символом этой мрачной практики во времена военной диктатуры в Аргентине (1976-1983). Он означает уничтожение всех следов, связанных с исчезновением и смертью жертвы. Преступники, сотрудники государственных служб безопасности или военизированных групп похищали, задерживали и убивали людей, а затем стремились стереть все улики злодеяния.
Практика «убийства тел» служит сразу нескольким целям. Во-первых, это избегание ответственности — с помощью тайных операций и уничтожения тел жертв государственные агенты стирают следы своих преступлений. Во-вторых, установление страха, когда создается атмосфера террора, где каждый может исчезнуть без следа, если считается угрозой для режима. Таким образом происходило запугивание населения и оппозиции. И в-третьих, преступники не только отнимали у семей возможность узнать о судьбе своих близких, но и мешали им провести достойные похороны и примириться с потерей.
Практика исчезновений в новой российской истории
Две чеченские войны, произошедшие в 1990-е (1994 - 1996) и 2000-е (1999-2009) годы между Россией и чеченскими сепаратистами сопровождались беспрецедентным насилием и нарушениями прав человека. В ходе этих конфликтов насильственные исчезновения стали распространенной практикой — множество чеченцев похищены без следа и без судебного процесса. Эти исчезновения, часто сопровождавшиеся пытками и убийствами, были направлены на подавление оппозиции и устрашение местного населения.
Центр защиты прав человека «Мемориал» заявляет, что такие преступления представляли из себя «отлаженный конвейер незаконных задержаний, секретных тюрем, пыток, внесудебных казней и сокрытия тел убитых».
Точкой отсчета правовой летописи преступлений, совершенных федеральными силами в Чечне, может считаться постановление Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) по делу Базоркина против России.
В августе 1999 года студент Московского государственного социологического университета Яндиев Хаджи-Мурат Асланбекович бросил учебу, хотя ему оставался всего год до окончания. Его мать, Базоркина Фатима Сергеевна, потеряла с ним связь. По слухам, он отправился в Грозный искать отца. Семья жила долгое время в Грозном, где Фатима Базоркина работала учительницей, но когда сын уехал учиться в Москву, она переехала в Ингушетию.
2 февраля 2000 года Фатима смотрела репортаж НТВ о боевых действиях в Чечне и узнала своего сына. Хаджи-Мурата, одетого в камуфляжную униформу, допрашивал старший офицер. Закончив допрос, офицер прямо на камеры приказал увести и расстрелять Яндиева: «Уведите его к черту, прикончите его, дерьмо… Вот и весь приказ. Давай, уведи его, прикончи, пристрели к черту…» В кадре видно, как двое солдат уводят Хаджи-Мурата. Офицер, приказавший расстрелять Яндиева, был опознан как генерал-полковник российской армии Александр Баранов.
Мать начала расследование. Она получила полную версию этой видеозаписи, созданную для НТВ и CNN, — автор репортажа сопровождал федеральные войска при входе в село Алхан-Калы. Она направила многочисленные запросы во всевозможные судебные, правоохранительные и силовые структуры. Объездила все тюрьмы и следственные изоляторы в Чечне и других регионах Северного Кавказа. Но это никак не помогло ни найти сына, ни даже возбудить уголовное дело.
Дело не возбуждали с формулировкой «отказано ввиду отсутствия в действиях военнослужащих состава преступления: труп Яндиева не обнаружен, а на видеозаписи само убийство не зафиксировано». Военный прокурор Ханкалы в ответ на запрос «Мемориала» писал: «Нет оснований утверждать, что военные ответственны за снятые на пленку действия».
В итоге Фатима в 2001 году обратилась в Европейский суд по правам человека, предоставив все документы, включая распечатку допроса и копию видеозаписи. В сентябре 2005 года ЕСПЧ начал судебное разбирательство. Российская сторона предоставила результаты своего расследования, в котором говорилось, что Яндиев был задержан в селе Алхан-Калы, но потом пропал во время транспортировки в следственный изолятор Чернокозово и считается пропавшим без вести.
В июле 2006 года ЕСПЧ вынес решение в пользу Фатимы Базоркиной: Россия должна была ей выплатить компенсацию в 47 тысяч долларов за нарушение ее прав на эффективную правовую защиту. А так же установил факт несильственного исчезновения Хаджи-Мурата Яндиева.
С тех пор решения, подтверждающие участие российских сил в исчезновениях, заполнили российские и международные СМИ.
Вторая чеченская война: исчезновения, поставленные на поток
Практика и система исчезновений, сложившаяся во вторую чеченскую войну, осуществлялась представителями разных государственных силовых органов.
Люди, задержанные на контрольных постах, в результате «зачисток» населенных пунктов, или просто похищенные из своих домов при «адресных спецоперациях» попадали в хорошо выстроенную систему тайных мест заключения. Такой же налаженой была и система пыток, внесудебных казней и уничтожения тел убитых.
В период с 1999 по 2006 годы, по разным оценкам, в Чеченской Республике и Северо-Кавказском регионе жертвами насильственных исчезновений стали от 3 до 7,7 тысяч человек.
С первых решений ЕСПЧ против России по делам о насильственных исчезновениях стало ясно, что правительство страны не собирается расследовать эти преступления. Россия не признавала сам факт совершения преступлений, поэтому отказывалась бороться с ними.
В дополнение ко всему укрепившийся к 2009 году режим Рамзана Кадырова органично перенял у федеральных сил сложившуюся практику «исчезновений» в Чечне, что гарантировало дальнейшую эскалацию проблемы.
Исчезновения в международном и российском праве
В международном праве насильственное исчезновение человека считается тяжким преступлением и нарушением прав человека. Это преступление против человечности, не имеющее срока давности. Однако в российском законодательстве насильственные исчезновения не рассматриваются как отдельное преступление.
В 2012 году в деле Аслаханова против России ЕСПЧ указал на отсутствие правовых средств для расследования исчезновений в России и предложил конкретные меры для улучшения ситуации. Создание единого следственного органа для расследования таких преступлений, организацию поиска тел и массовых захоронений, лабораторий для идентификации останков по ДНК, централизованный сбор ДНК у родственников. Кроме того, ЕСПЧ предложил дать родственникам жертв больше прав для участия в расследованиях и поисках тел, включая проведение независимых эксгумаций.
Еще одной проблемой является применение сроков давности. Российское законодательство не исключает сроки давности для военных преступлений и преступлений против человечности. Поэтому большинство случаев исчезновения, рассмотренных ЕСПЧ, в России уже подпадают под сроки давности.
Погружая в состояние неопределенности, ожидания и страха
Насильственные исчезновения в Чечне, Сирии, Украине показывают серьезность проблемы и актуальность этой практики российских силовиков как универсального инструмента политического давления. Будь то «исчезновение» боевиков, представителей сексуальных меньшинств в Чечне, жителей Сирии, или мирного населения на оккупированных территорияхВ Украине после полномасштабного вторжения украинские правозащитники сообщают, что 8 800 гражданских лиц стали жертвами насильственных исчезновений, а 10 200 украинцев до сих пор числятся пропавшими без вести. Украины — все они призваны усилить атмосферу страха и неопределенности, позволяя установить полный контроль силовиков над общественной и политической жизнью в регионе.
И если внутри России у российских властей достаточно силовых и юридических инструментов контроля, чтобы держать оппозицию и население в страхе, это не значит, что в крайних случаях они не будут прибегать к практике насильственных исчезновений.
То что с 6 декабря 2023 года мы ничего не знаем о местонахождении Алексея Навального — фактически тоже самое насильственное исчезновение. Очень хочется надеятся, что это краткосрочное исчезновение и скоро его родные, друзья и соратники смогут восстановить с ним контакт. Но сам факт его исчезновения уже показывает, как эта технология влияет на всех нас, погружая в состояние неопределенности, ожидания и страха.
Ответ на вопрос о том, какие изменения могут решить ту проблему и предотвратить подобные практики до недавнего времени был институциональным: нужна реформа правоохранительной системы, тщательное расследование исчезновений совершенных в прошлом, максимальный общественный резонанс. Однако в условиях современной России, вопрос о реформе правоохранительной и судебной систем потерял свою актуальность. 24 февраля 2022 года он окончательно эволюционировал в вопрос изменений фундаментального характера. Чтобы обезопасить граждан страны нужна не реформа институтов, а радикальное изменение режима.
Среди множества исследований последствий практики насильственных исчезновений для родственников исчезнувших классической стала статья профессора Кирстен Малке «Фантастический рассказ ужаса: „Исчезнувшие” Аргентины и их повествовательное представление в рассказе Хулио Кортасара „Второй круг”».
В статье Малке опираясь на фрейдистскую теорию бессознательного анализирует рассказ «Второй круг». Переживания героев, связанные с утратой, страхом и неопределенностью, рассматриваются через призму подавленных воспоминаний, иллюстрируя, как травмы прошлого остаются скрытыми под поверхностью их сознания. Размывание реальности и фантазии в повествовании создает жуткую атмосферу, отражающую психологическую тревогу, которую испытывают герои, живущие в мире, охваченном государственным террором.
Рассказ и его анализ предстает мощной аллегорией неизгладимых шрамов, оставленных темным периодом в истории Аргентины, и побуждает читателя столкнуться со сложностями человеческого опыта и последствиями санкционированного государством насилия на глубоко личном и общественном уровне.
Согласно исследованию правозащитников от 2019 года, большинство респондентов не признают, что их родственник погиб. 76,4% респондентов либо верят, либо надеются, что их исчезнувший родственник жив. Поэтому вопрос о поминовении их близких откладывается на неопределенный срок. Большинство обратившихся не могут найти выход из ситуации и описывают состояние постоянной психологической неопределенности, известное как «двусмысленная потеря». Некоторые заявители описывают состояние надежды после вынесения ЕСПЧ решения по их делу, так как они верили, что это решение приведет, по крайней мере, к получению информации об их родственнике. К сожалению, для подавляющего большинства эта надежда не оправдалась.
