Документалист
Однажды во время съемок Игорь спас мне жизнь. Меня душил подвыпивший вояка, я уже терял сознание, но оператор подоспел вовремя и прекратил драку. Мы вместе сняли немало документальных проектов о России для известных западных компаний, и я всегда был уверен: Игорь непременно сделает то, что обещал, и даже больше.
Он любил работу и был готов на все, лишь бы ее выполнить на высочайшем уровне. Снятые с его участием фильмы закономерно пользовались успехом и получали международные награды. Но началась пандемия, границы закрылись, западные телекомпании ушли. Игорь остался без работы в документалистике. У него росли дети, их надо было кормить, и он перебивался случайными заработками — монтировал или снимал художественное кино, которое не любил за предсказуемость и рутину. Я бы охотно пригласил его в любой проект, но и сам сидел на мели.
Помощь Игоря мне понадобилась только осенью 2022 года. Он немногословно ответил, что занят, и прислал отрывки видео. Вместе с другими людьми в бронежилетах и касках Игорь ехал среди дымящихся разбомбленных сел, шел по лесу «на позиции». По его словам, он «и на передок бегал, и под обстрелами был». Зачем? Ответ был прост: «Я делаю то, что и делал – снимаю документальное кино». Я пожелал ему выжить и остаться невредимым, он пожелал мне удачи. Иногда я заглядываю в его телеграм, чтобы убедиться – был недавно, а значит, все в порядке.
Новые работы Игоря описываются в анонсах и рецензиях как кино про «обычных парней», которые «отстаивают независимость Донбасса» и «верят в правоту своего дела». Но эти скучные клише наверняка плодит кто-то другой. Уверен, что Игорь и на Russia Today работает с присущими ему добросовестностью, смелостью и усердием.
Я посмотрел один его фильм. Игорь не задает солдатам трудных вопросов и не показывает ничего, выбивающегося из официального нарратива, но картинку строит хорошо, интересные моменты ловит, рука при обстрелах не дрожит. В будущем подобная кинохроника станет ценным историческим документом. Что же до вклада фильмов Игоря в пропаганду, так он же киношник, его дело – только снимать, и осознал он это не сегодня.
Когда несколько лет назад в документалку, созданную при нашем участии, режиссер добавил постановочную антипутинскую сцену, нам это не понравилось. Но никто не поднял скандал, не потребовал убрать имя из титров. Это было такое маленькое, почти пренебрежимое нарушение — даже не этики, а скорее настройки внутреннего камертона. К тому же, вне зоны нашей ответственности. Игорь был ни при чем. Так же, как и сейчас. Я тоже был ни при чем, и потому в происходящем есть доля моей вины.
Интеллектуал
Строго говоря, мы с Николаем не были друзьями, но знали друг друга много лет. Когда я сразу после начала войны собирал для статьи мнения знакомых о происходящем, он назвал нападение на Украину «полным пиздецом и ужасной ошибкой, которая дорого обойдется». Опубликовать это Николай разрешил лишь анонимно. Сам он ушел из соцсетей, и российских, и зарубежных, еще до признания последних экстремистскими.
Никакой политики, только спокойная, мирная работа. Пока осенью 2022 года кто-то не опубликовал запись выступления Николая перед солдатами. В присущей ему интеллектуальной манере, используя красивые умные слова, он убеждал их в справедливости вторжения.
Я ему тут же написал и получил ответ: «Война – это очень плохо, но проигранная война – гораздо хуже. Я лично не так уж много могу сделать, чтобы помочь этого избежать, но что могу – сделаю». Эту точку зрения Николай тоже озвучивать под своим именем не спешил. Впрочем, на сей раз анонимность была оправдана — впоследствии я слышал этот довод от многих перековавшихся интеллектуалов, так зачем выделять одного из толпы.
Актер
Поздно вечером, когда я уже готовился ко сну, раздался телефонный звонок.
– Хочу посоветоваться, – сходу начал Андрей. – Меня зовут прослушиваться на главную роль в кино.
– Поздравляю! – обрадовался я.
Андрей был прекрасным актером, но с кино ему не везло – роли давали плохонькие, проходные. А без кино для актера нет ни известности, ни больших гонораров.
– Но есть одна проблема, – смущенно сказал Андрей. – Это кино по сценарию Захара Прилепина про Донбасс.
Следующий час я, забыв про сон, объяснял, почему сниматься в таком не стоит. И чем больше я говорил, тем живее Андрей возражал. Он рассказывал, что это кино – не о нынешней войне, а о событиях 2014 года, что Прилепин – известный писатель, что сам Андрей общался со знакомыми жителями Донбасса, и те подтверждали – да, украинцы причинили им тогда немало зла. Я соглашался – конфликт с сепаратистами редко бывает безгрешным и красивым. Да, честный глубокий фильм про те события, конечно, возможен. Но не на деньги российского министерства культуры, не по сценарию пропагандиста, активно участвующего в нынешней войне, и не в ситуации, когда попытка показать другую точку зрения подводит автора под уголовную статью. Этот коктейль способен породить лишь плоскую агитку, оправдывающую вторжение в Украину, поскольку ничто другое он произвести не хочет и, главное, не может. Как не могли в СССР в 1940м году снять глубокий фильм о прибалтах, а в Германии двумя годами позже – шедевр о, без сомнения, несправедливой депортации немцев Поволжья. И если он все же согласится на съемки, когда-нибудь ему будет стыдно перед коллегами, лишившимися ролей и выдавленными из страны.
Когда спор угас, я спросил Андрея, что он решил.
– Я подумаю, – ответил актер, и стало ясно: если его поманят главной ролью, он согласится. Андрею выпал шанс, которого он ждал много лет. Это перевешивало все остальное. Он ждал от меня не возражений, а индульгенции, и я его подвел.
На прощание я рекомендовал Андрею посмотреть старый фильм «Мефисто» про другого актера, заигрывавшего с другой империей. Но с тех пор меня гложет сомнение. Ведь это в кино дело заканчивается беспомощными метаниями героя в свете прожекторов под хохот нацистского маршала. В реальной жизни прототип Мефисто после войны не утратил востребованности и даже стал президентом Союза театральных деятелей Германии. А что умер, наглотавшись таблеток снотворного, так это же он сам. Актеры – люди эмоциональные.
Чиновница
В начале войны я избегал общения даже с близкими людьми противоположных взглядов. Беседа на самую невинную тему могла с пугающей быстротой превратиться в ссору или поток пропаганды. Но было одно исключение. Беженцам помогали и сторонники, и противники вторжения.
Мариуполец Иван был высокопоставленным управленцем Азовстали. Этому довольно молодому человеку еще в начале 2022 года подчинялись десятки рабочих, у него были большая семья и просторный дом. А уже весной он оказался в России беженцем без крыши над головой, без денег, с малолетней дочкой и младенцем, у которого из документов была только бирка на ноге из разбомбленного роддома.
Ребенка без свидетельства о рождении из России бы не выпустили, так что уехать Иван не мог. Волонтеры ему сняли небольшую квартирку, где он перебивался с гречки на хлеб. Оформление документов затягивалось. Иван с несколько избыточной благодарностью принимал помощь, но было видно, как она его тяготит. Сильный, властный человек, хороший специалист, он и представить не мог, что ему придется жить на копеечные подаяния граждан страны, из-за которой он лишился дома. Ускорить оформление документов я не мог, а вот помочь с временной работой – вполне. Я знал, к кому обратиться.
С Мариной мы дружили с юности. Эта бойкая, энергичная девушка стремительно сделала карьеру, за считанные годы став топ-менеджером известной компании. Заработав столько денег, что хватило бы на десяток жизней, она перешла на госслужбу. Марина искренне хотела помочь стране. О ее добрых делах я не рассказываю лишь потому, что по ним ее легко вычислить. Когда мне казалось, что наше государство окончательно прогнило, я вспоминал Марину и думал – есть же у нас хорошие, честные чиновники, а значит, не все потеряно.
Марина была лояльной руководству страны, но отдельные недочеты признавала, и к моим статьям на острые темы относилась уважительно. Несколько раз она мне помогла. Когда во время волнений в Ингушетии другого приезжего из Москвы похитили силовики, она снабдила меня письмом из столь значительного источника, что меня просто обязаны были почтительно отпустить. К счастью, оно не понадобилось.
Марина с радостью вызвалась помочь беженцу и его семье. С привычным размахом она обзвонила руководителей крупных корпораций, и вскоре деловито сообщила: «Работу нашли, сейчас документы получим и переедут». Дальше следовали подробности: коляски и памперсы куплены, детей наблюдает хороший педиатр, и сами они одеты в последнюю дизайнерскую коллекцию Choupette.
В тот же день я опубликовал в фейсбуке пост, что беженцам в Крыму не хватает еды – и получил от Марины упрек в однобоком освещении событий.
– Извини, что у меня мало восторгов, – едко ответил я. – Было нелегко найти в этом светлую сторону. Видимо, недостаточно хорошо штудировал книги о пользе голодания.
Марина принялась доказывать, что в пунктах временного размещения голода нет, а жалобы сводятся к капризам в стиле «я не ем такие сорта мяса». Я возражал, что в этих пунктах в Крыму помещается лишь малая доля украинцев. Большинство ютится у родственников или снимает дешевое жилье. Я ссылался на слова главы местного Красного креста, говорил, что в очереди на раздачу гуманитарной помощи случаются даже драки за еду, а в ответ услышал: «Если в центре Москвы бесплатно раздавать дешевое низкокачественное печенье, будет очередь. И не потому, что голодают».
В конце концов, Марина заявила, что я публикую такие посты в соцсетях потому, что мне «платит Медуза из тех источников, что у них есть, и на те цели, на которые это выделено». Написала она это без злобы, даже с сочувствием моей бедности, вынуждающей брать грязные деньги:
– Я ни в коем случае не осуждаю, мне грустно (и да, пусть это была бы самая главная причина для грусти сейчас).
Дальше следовали улыбающийся смайлик и слова надежды, что «атаку на страну» я «осуществляю с иной территории», поскольку иначе мне грозят «некомфортные условия и риски». В конце она приписала: «Обнимаю».
Я читал, и мой мир рушился. В голове не укладывалось, что человек, который меня знает почти тридцать лет, может так, со смайликом, обвинить друга в продажности и даже не увидеть в этом оскорбления. Так, дело житейское, каждый зарабатывает, как может.
Больше мы не общались. А беженец Иван, выправив наконец документы, несколько месяцев метался. То просил волонтеров вывезти семью из России, то отменял заявку. В конце концов, он сменил телефон, и дальнейшая его судьба мне неизвестна.
