«Мне стыдно, что восемь лет назад мы просто промолчали»
В десять лет я с мамой переехала из Киева в Италию, где работала и жила моя бабушка после смерти дедушки. Окончив университет, я вернулась в Украину. Здесь, в отличие от Италии, я чувствую себя как дома. Когда началась война, близкий друг нашей семьи, итальянец — он мне как родной дедушка — каждый день умолял меня вернуться. Я отказывалась, потому что я украинка и здесь мой дом. Тогда он сказал: «Как европейцу мне стыдно, что восемь лет назад мы просто промолчали. Если я в силах чем-то помочь, скажи мне, я готов».
Мы с командой итальянских волонтеров вывезли шестерых онкобольных — пятеро детей и пожилую женщину — в одну из лучших европейских клиник в Риме. Это люди в ремиссии или со «средними» по тяжести диагнозами из маленьких украинских городков с плохой медициной, где из-за войны получить плановую медицинскую помощь стало тяжелее — нет нужной аппаратуры или лекарств. Мы эвакуировали их на частном самолете одного из наших спонсоров. Сейчас они лечатся бесплатно по программе помощи украинским беженцам и живут в доме для нуждающихся при церкви в Риме. Тех детей, кто нуждался в срочной помощи и находился на лечении в крупных городах, иностранные организации помогли вывезти из Украины в первые недели войны.
Одному из наших мальчиков в Украине установили ремиссию рака позвоночника, но благодаря редкому специальному оборудованию, которое есть в этой клинике, врачи увидели, что рак никуда не делся. Еще два месяца, и мальчику бы уже никто не смог бы помочь. Одна девочка проходит реабилитацию после рака щитовидки. Клиника в Украине, куда она каждую неделю ходила на вспомогательную терапию, не принимает больных из-за войны. Ситуация с лечением тяжелобольных детей настолько критическая, что если к нам обращались взрослые люди или семьи, чьи дети боролись с другими заболеваниями, мы все равно помогали. Так мы вывезли семью двухлетней девочки с генетическим дефектом, из-за которого она не ходит.
Мы три раза отправляли автобус с гуманитарной помощью в Украину и эвакуировали на нем же в Италию 135 матерей с детьми. Из соображений безопасности поселили их исключительно у своих друзей и знакомых. Выдавали по 50-100 евро на первое время, пока они не получат пособие от итальянского правительства.
Местные хорошо понимают украинцев, потому что многие сами остались без крыши над головой после сильного землетрясения в городе Л’Акуила. Римская церковь Санта Мария Ин Трастевере отдает нам половину гуманитарной помощи от своих прихожан. Местный верхний средний класс делает крупные единоразовые пожертвования от пяти до десяти тысяч евро. Все они — знакомые друзей нашей семьи по закрытому клубу для обеспеченных людей. Благодаря этому мы обеспечены на четыре месяца вперед.
«Я отправлю тебе деньги, только пришли еды»
Далеко не вся гуманитарная помощь, которую отправляют в Украину из-за границы, до нее доходит. Что-то оседает в польских пунктах приема беженцев на польско-украинской границе. Я не против, просто эти вещи очень нужны внутри Украины. Другая часть попадает к нечестным людям, которые продают ее на базарах и в интернете.
Однажды на польско-украинской границе на разгрузку нашего автобуса подвизались неизвестные волонтеры, и в итоге из семи кубов гуманитарки до нас дошла четверть. Два бусика (автобуса) вообще пришли в Украину пустыми, а в третьем было гораздо больше медикаментов, чем мы заказывали. Люди, которым мы хотели привезти памперсы и детское питание, из-за этого остались без них. Если бы в тот раз я была на границе, чтобы проконтролировать погрузку, такого бы не произошло.
Каждый день мне звонят: «Настя, еды нет, я отправлю тебе деньги в Италию — ты только купи еды и пришли ее сюда». Другие говорят: «Женщины продают обручальные кольца, чтобы хоть что-то купить». Международные организации не едут туда, где идут обстрелы, где тяжело предугадать, доберется до места твоя машина или нет, не занимаются помощью конкретным людям. Они работают с крупными надежными городами вроде Львова или Киева. В результате их помощью пользуются часто одни и те же люди, потому что другие о ней просто не знают или не могут добраться до города, чтобы ее получить.
Мы делаем наоборот: передаем гуманитарную помощь доверенному человеку в том или ином городе, который лично знает тех, кому правда что-то нужно. Обычно среди нуждающихся — пожилые люди. У них, в отличие от молодых, нет телефонов, они не могут выложить пост в инстаграме, извиниться и попросить передать таблетки. Многие живут вдалеке от городов, где маленькие магазинчики по соседству закрылись, а тяжелые кульки из супермаркета не донести.
В самом начале войны мы отвезли тонну молока в дом престарелых. Через день оттуда позвонили: «Мы так вам благодарны, люди в шоке, никогда в жизни не пили такого вкусного молока». Потом в оккупированные на тот момент части Харькова отправили медикаменты, которых у нас оказалось больше, чем мы заказывали. Мне тогда дали контакт человека из местного Красного креста. Я позвонила ему и только успела представиться, как он отрезал: «Извините, у меня нет времени — что, сколько и куда вы можете привезти?».
В обычной ситуации меня бы это сильно насторожило: я не знаю этого человека и куда он отправит гуманитарку, мы всегда очень осторожны с незнакомцами. Только поговорив с другими врачами, работающими в оккупированных зонах, я поняла, что по-другому там невозможно. Они каждую минуту в прямом смысле спасают чью-то жизнь. Им все равно, как меня зовут, какую организацию я представляю, как мы это получили. Коробки с медикаментами отправляли подписанными с отсортированным содержимым: там нет времени разбираться, что и в каком количестве там лежит. Если какие-то медикаменты им не нужны, они просто перекидывают коробку в другой пункт.
«Без волонтерства моя жизнь как будто остановилась»
Когда я вывозила в Польшу людей, у которых рак, я не могла быть слабой. Я была строгой, спокойной или старалась их рассмешить. Как только передавала их волонтерам, которые сопровождали беженцев дальше в полете из Польши в Италию, я начинала реветь.
Раньше смыслом моей жизни была радость от работы и друзей, потом к этому прибавились семья и дети. Мне ничего больше от жизни не было нужно. Когда началась война, все рухнуло. После первого шока осознала, что теперь мой смысл жизни — помогать людям. Я жила этим. В какой-то момент я поймала себя на том, что каждый день выпиваю по стакану алкоголя, при том что я совсем не пью. По-другому вообще не получалось дышать. Я вовремя это заметила и пресекла.
Через три месяца после начала войны я перестала заниматься исключительно волонтерством и вышла на работу, моя жизнь как будто остановилась. Я не могу радоваться жизни, когда умирают близкие. Я ничего не чувствую, когда ем. Не наслаждаюсь ни водой, ни чашкой кофе по утрам. Еще не было ни дня, чтобы я не то, чтобы выспалась, а хотя бы проснулась с мыслью, что хорошо отдохнула.
В какой-то момент я поняла, что перестала жить собственной жизнью и если так продолжать, останусь у разбитого корыта. Я приехала в Италию к маме и мне было так плохо, что первые два дня не могла встать с кровати. Но надо на что-то жить, другой работы я сейчас не найду. Люди возвращаются в Киев, понимают, что там продолжают бомбить, работы нет и жить не на что, и снова уезжают.
Мне больно, что некоторые украинцы, оказавшись за границей, перегибают палку и позорят свою страну. Однажды две женщины, которых мы поселили в отель, подрались, сотрудники отеля вызвали полицию. Некоторые воспринимают помощь как должное, выбирают, что им больше нравится, или ведут себя так, будто им всегда мало.
Семья, которой я показывала Рим, чтобы они могли сами ориентироваться в городе, на следующий день позвонила: «Настя, нам нужно сделать что-то с документами, можешь поехать с нами?». Еще через день: «Настя, а когда мы можем пойти за обувью?». Когда отказываешься, они обижаются и думают: «Зачем они за нас взялись, если кидают нас на полпути?». Они не говорят этого вслух, но это чувствуется.
Я-то понимаю, что мы никого не бросаем. Мы выполнили все, что обещали: дали жилье, еду, одежду, проездные на городской транспорт, помогли с получением пособия от государства и с поиском работы, если есть образование. У меня просто нет времени ходить за каждым, потому что мне нужно работать и хотя бы иногда общаться с мамой.
В фильме «Время» у каждого человека был счетчик с часами, которые ему осталось прожить. Для меня это очень символично, потому что волонтёр просто бесплатно скидывает часы своей жизни другим. В этом плане волонтёрство — не самая благодарное занятие. Я все равно продолжу помогать, когда вернусь в Киев. А сейчас чувствую, что главную пользу сейчас приносят журналисты, распространяющие информацию, потому что война закончится нескоро.
