«Ты в этом будешь виновата»
Яне Беззубцевой 28 лет. За последние четыре года у девушки было несколько суицидальных попыток, множество случаев селфхарма и панических атак. Еще недавно она постоянно просыпалась посреди ночи от собственного крика, после чего долго пыталась успокоить себя — напоминала себе, что находится не в родительском доме. Именно там девушка пережила сексуализированное насилие.
Яна росла в полной семье — с мамой, папой и старшей сестрой — в небольшом городе в Тверской области. Источником постоянного дискомфорта для девочки был родной отец. Он начал домогаться ее, когда Яне было 11 лет. Началось все с «невинных» поглаживаний и объятий.
Мама не поймет моих проявлений любви и закатит скандал
«Это было обычное утро перед школой. Отец обнял меня, когда я переодевалась и была раздетой. Потом начал гладить по спине, под лифчиком», — вспоминает девушка. Вскоре это вошло у него в привычку.
Когда Яна стала подростком, к физическим контактам добавился и вербальный харассмент. Отец отпускал в ее адрес неприятные пошлости. После того как девочке исполнилось 16, у отца появилась идея фикс, что Яна — «проститутка», жаждущая мужского внимания. В поведении дочери и каждом ее жесте он видел скрытый сексуальный подтекст. Сам мужчина не стеснялся в выражениях и мог громко обозвать дочь шлюхой, в том числе прилюдно, например, в очереди в магазине или в вагоне поезда.
В качестве «проверки» ее целомудренности папа девочки постоянно трогал ее за разные части тела, ощупывал ее грудь и гениталии. По воспоминаниям Яны, при этом он игривым тоном говорил ей: «Если ты позволяешь мне это делать, значит, и другим позволишь».
Яна не знала, кому рассказать о происходящем, а отец манипулировал ей. «Мама не поймет моих проявлений любви и закатит скандал. Ты в этом будешь виновата», — приводит Яна его слова. По ее словам, она была очень чувствительным подростком и не хотела доставлять дискомфорт окружающим, тем более матери.
В 21 год, спустя десять лет с начала домогательств отца, Яна наконец-то начала жить одна: родители продали квартиру и переехали к родственникам на юг России, а она переехала в Тверь, где стала снимать жилье. С тех пор девушка редко общалась с родителями, а с отцом лично виделась лишь один раз.
Первое время она работала парикмахером, жила при финансовой поддержке друзей. О прошлом девушка старалась не вспоминать, но получалось плохо. Каждое воспоминание о насилии вызывало болезненные флешбеки, из-за которых она впадала в истерику — постоянно плакала и не могла себя успокоить.
В 24 года Яна впервые обратилась к психиатру за помощью. Ей понадобилось четыре года психотерапии, чтобы проработать свою травму. Сейчас Яна уже не вслушивается в шаги за дверью, боясь услышать тяжелую поступь отца. Она научилась доверять своим чувствам и воспоминаниям, перестала корить себя за свои слова и действия. Теперь у Яны есть цель: помочь людям с похожим опытом пережить случившееся с ними насилие. Таких людей больше, чем кажется.
Кто инициирует насилие над детьми в семье
«Сексуализированным насилием» в отношении ребенка считается любое действие сексуального характера со стороны взрослого, говорит психолог и соосновательница организации «Тебе поверят» Анжела Пиаже, — и физический контакт, от касаний до проникающего изнасилования, и бесконтактное насилие, вроде вовлечения в сексуализированные разговоры и переписку, обнажения перед ребенком, демонстрации гениталий и порно.
По статистике Всемирной организации здравоохранения, каждая пятая девочка и каждый тринадцатый мальчик подвергаются сексуализированному насилию. В России девочки составляют 91% пострадавших от него среди несовершеннолетних, пишут в совместном исследовании Консорциум женских неправительственных объединений и Академия безопасности Ольги Бочковой (авторы этого проекта проводят уроки и тренинги по безопасности детей и взрослых). Этот вывод основан на анализе сообщений Следственного комитета о сексуальном насилии над детьми за с 2008 по 2022 год.
С домогательствами и изнасилованиями, согласно этой же работе, могут столкнуться дети любого возраста. В половине случаев насилие в отношении девочек совершали старшие родственники или знакомые взрослые мужчины. На незнакомых мужчин приходится 34% таких преступлений, остальные 16% — на подростков и детей. Часто сам акт насилия происходит дома у агрессора или жертвы.
В разных исследовательских выборках доля родственников — инициаторов насилия может быть выше. Так, в испанских выборках она может доходить до 80%. Как отмечает психолог Анжела Пиаже, для автора насилия важна доступность ребенка, возможность его контролировать, иметь над ним власть, его зависимое положение.
Пиаже объясняет, что не существует однозначной «квалификации» потенциальных акторов сексуализированного насилия над детьми в семье. Всех их объединяет лишь склонность рассматривать других людей в качестве объектов, а не субъектов, не задумываться о чувствах ребенка, отрицать или преуменьшать ущерб для ребенка от собственных действий, ориентироваться на свои желания, активно использовать свою власть в отношении ребенка.
На возможность совершения преступления также влияет отсутствие немедленного наказания: автор насилия особенно вольготно себя чувствует в системе, где мал шанс на то, что ребенок может попросить помощи, рассказать кому-то о том, что происходит.
Не все педофилы становятся насильниками. Если у человека есть расстройства сексуального влеченияПарафилические расстройства проявляются в сексуальном возбуждении, фантазиях или доставляющих дискомфорт действиях, которые могут быть направлены в том числе на детей и взрослых против их воли. Согласно Международному классификатору болезней 11 пересмотра, педофилия — один из видов такого расстройства; для нее свойственно сексуальное влечение к детям препубертатного возраста, это не означает, что он непременно совершит преступление, приведет фантазии в действие. Например, отмечает Пиаже, у него могут быть развиты системы внутреннего контроля (например, этические установки), которые остановят его от домогательств. И напротив, человек без расстройства может совершить насилие над подростком, если он кажется ему «доступным объектом».
В одном американском исследовании ученые предположили, что «домашние» насильники вроде отцов или отчимов реже являются педофилами в клиническом смысле. Чаще парафилические расстройства обнаруживают у людей, которые совершают насилие над детьми, не приходящимися им родственниками. Также у них гораздо хуже, чем у насильника-родственника, работают механизмы самоконтроля и они в большей степени способны на импульсивные сексуальные действия в отношении детей. В еще одной работе указывается, что люди скорее воспримут как педофила насильника-незнакомца, чем насильника-отчима.
Часто сексуализированное насилие не доходит до изнасилования с проникновением. Насильники, как в случае с Яной, могут годами трогать детей, показывать им гениталии, ощупывать их тела или принуждать к мастурбации, отмечают в том же исследовании Академии безопасности.
«Пора учиться»
Свете (имя изменено) из Сибири было 11 лет, когда ее мама переехала жить к новому мужчине. Отчим много пил, порой уходил в запои. В тот же год он начал домогаться девочки. Сначала он подходил к Свете и подолгу обнимал ее — она думала, что так 54-летний мужчина проявляет свои отцовские чувства. До одного случая.
«Однажды мы смотрели телевизор вместе с внуком моего отчима. Мальчик сидел на кровати, я за столом. Отчим вошел в комнату, выключил свет и вплотную подошел ко мне. Он начал тыкать в меня своим членом и попросил взять его в руки. Я не понимала, как себя вести, сидела тихо и боялась пошевелиться. Отчим говорил, что я уже взрослая и “мне пора учиться”», — вспоминает Света.
Через пару часов сцена повторилась. Девочка рассказала о случившемся маме. Света не знает, что именно мама сказала своему сожителю, но с тех пор мужчина вел себя гораздо осторожнее — хотя полностью проявлять болезненное внимание к падчерице не перестал. «Иногда он просто приходил ко мне ночью и подолгу сидел рядом со мной на кровати, — рассказывает Света. — В такие моменты я просто молча молилась, чтобы он ушел».
Абьюзивная атмосфера в семье без непосредственного сексуализированного насилия может его, тем не менее, спровоцировать вовне. Дело в том, что в поле зрения насильника, выбирающего незнакомые жертвы, как правило попадают незащищенные дети и подростки, за которых некому заступиться. Например, это могут быть претерпевающие домашний абьюз или живущие в условиях полного безразличия родителей или других старших родственников.
Клинический психолог и сексолог Лина Жарин говорит, что выросшие в недружелюбной среде дети не могут отличить плохое от хорошего — они привыкли к ненависти и агрессии в свой адрес, и любое насилие и унизительное обращение они могут воспринять как нечто нормальное.
Ирина из Орла росла в абьюзивной среде: мать периодически кричала на девочку за плохие оценки, кидалась вещами в нее и младшую сестру. В подростковом возрасте Ира страдала от суицидальных мыслей и селфхарма и много гуляла в одиночестве, чтобы меньше времени проводить с матерью.
Когда Ире было 16, она встретила на улице двух незнакомых мужчин. После непродолжительного общения девочка решила сбежать с ними из города. Ирине казалось, что новые знакомые дружелюбны к ней и сочувствуют ей. Втроем они дошли до окраины города, чтобы поймать попутку. Один из спутников изнасиловал Иру в кустах за заправкой. Девушка не сопротивлялась: она говорит, что у нее случилась деперсонализация, она не понимала, что это происходит с ней.
Домой Ира вернулась вместе с полицейскими. Замерзшую девочку с двумя мужчинами заметил работник железной дороги, мимо которой шла Ирина.
«Я не сказала про то, что тот мужчина со мной сделал. Я боялась, что мои родственники будут меня осуждать. Они и так меня не очень любили. Мама говорила, что от меня одни проблемы. Вряд ли что-то бы изменилось, если бы я обо всем рассказала», — рассуждает Ирина.
Отсутствие понимающих людей — проблема, из-за которой пострадавшие от насилия остаются наедине со своей травмой. Яна Беззубцева также не рассказывала о случившемся, потому что не видела рядом с собой таковых. Яне казалось, что насильник полностью контролирует ее жизнь и ей негде найти помощь.
«У меня не было ничего “моего”. Везде был отец. Он хотел знать, с кем я общаюсь, как провожу время. Когда мне было 15, я познакомилась с одним парнем, который мне понравился. Мы переписывались, но я понимала, что рано или поздно нашу переписку увидит отец: он всегда читал мои переписки. Я показала наш диалог, и папа сразу сказал, что он явно что-то хочет от меня и общаться мне с этим парнем нельзя», — вспоминает Яна.
На глазах у Яны отец периодически бил старшего брата и сестру. В приступе злобы он мог сорваться и на нее: часто бил ее тапком по голове, а однажды отвесил мощный пинок по ягодицам. Мать не заступалась за детей, лишь пыталась успокоить их. Немногочисленные друзья Яны не видели в происходящем проблему. «Ты же понимаешь, у него самого жизнь не сахар», — говорили они, когда Яна пыталась рассказать про физическое или сексуализированное насилие. Позже от старшей сестры Яна узнала, что некоторые учителя догадывались о происходящем в их семье, но не знали, как ей помочь.
«Насилие в семьях это купол, плотный загон, тюрьма, если хотите. Туда никто лишний не должен проникать, никто не должен знать, что происходит внутри. Ты как будто живешь в прозрачном сейфе или кубе. Ты всех видишь, а тебя нет. Или видят, но искаженно», — говорит Яна.
Сексуализированное насилие над детьми, отмечает психолог Анжела Пиаже, относится к преступлениям с высокой латентностью — то есть к тем, которые в большей массе не выявляются, не расследуются и не доказываются.
Ребенок не умеет говорить «нет», плохо чувствует свои границы и не может их защитить, а часто даже не понимает, что именно с ним происходит. К тому же манипулятору достаточно просто убедить его, что в сексуализированных действиях нет ничего плохого, говорит Пиаже.
«Родители не видели этих знаков или не хотели видеть»
По статистике МВД с января по ноябрь 2022 года было зарегистрировано чуть больше 3000 изнасилований и попыток изнасилованй. В 2021 году было зарегистрировано почти 3500 таких преступлений. Но в эту статистику не вошли иные виды сексуализированного насилия.
Статистику преступлений против несовершеннолетних ведет уполномоченный по правам ребенка России, сейчас эту должность занимает Мария Львова-Белова. В докладе омбудсмена за 2021 год говорится, что за год было совершено 16,8 тысяч преступлений против половой неприкосновенности несовершеннолетних. В предыдущем докладе еще при омбудсмене Анне Кузнецовой отмечалось, что количество этих преступлений растет с 2012 года и в 52% случаев насилие стало возможным из-за неудовлетворительной работы участковых полицейских. Кузнецова тогда призывала ужесточить наказание и создать «реестр педофилов».
Доклад уполномоченного был услышан — в начале 2022 года Госдума приняла закон, ужесточающий наказания за насилие над несовершеннолетними. Насильников-рецидивистов ожидает пожизненный срок при преступлении против любого несовершеннолетнего (ранее эта мера предусматривалась в случае, если пострадавшему было меньше 14 лет). Аналогичное наказание предусмотрено в случае, если от действий насильника пострадали два и более несовершеннолетних.
Ужесточение наказаний не обязательно снизит уровень насилия, отмечают специалисты, — значительная часть подобных преступлений замалчивается и не попадает в поле зрения правоохранительных органов. В уже упомянутом исследовании Консорциума женских НПО и Академии безопасности говорится, что лишь 3% пострадавших подают заявление об изнасиловании в полицию, а почти половина людей, столкнувшихся с насилием в детстве, никому и никогда не рассказывают об этом.
Происходит так не только из-за боязни разрушить отношения в семье и получить критику со стороны близких родственников, но и из-за простого желания как можно скорее забыть о случившемся.
В десять лет я подошла к маме и сказала, что хочу умереть
Опрошенные нами девушки описывают похожие ощущения: множество черных провалов в памяти, жизнь в подростковом возрасте «как в тумане». Так, Ирина из Орла после случая с двумя незнакомыми мужчинами старалась не вспоминать тот день и вообще то время своей жизни.
«Это один из естественных инструментов самозащиты психики — вытеснение. Травмированный человек, особенно чувствующий, что он в постоянной небезопасности, стремится забыть о пережитом, старается не трогать лишний раз болезненные воспоминания, — говорит психолог Лина Жарин. — Но непрожитые болезненные чувства могут перерасти в травму, с которой человек столкнется уже во взрослом возрасте».
Взрослые в таком случае могут сами долго не замечать того, что ребенок нуждается в помощи. Кристине было 9 лет, когда ее впервые изнасиловал старший брат. Он продолжал делать это больше года. Тогда девочка замкнулась в себе: практически перестала выходить из дома, не общалась со сверстниками. Кристина пыталась рассказать родителям о том, что происходит, но они игнорировали ее намеки.
«Я делала это с помощью рисунков, игрушек. Рисовала мальчиков на девочках, ставила кукол так, будто они занимаются сексом. Родители не видели этих знаков или не хотели видеть. Когда это не помогало, я начинала плакать, но в ответ слышала лишь крики. В десять лет я подошла к маме и сказала, что хочу умереть. Она ответила: “Не говори глупостей!” Тогда я бросила все эти попытки», — рассказывает Кристина.
Как можно бороться с этим явлением
Опрошенные «Чертой» эксперты считают, что для борьбы с насилием недостаточно одних только жестких законов — нужно повышать информированность общества по теме, работать с мифами и стереотипами, ослаблять стигму вокруг пострадавших, чтобы дети и подростки не боялись рассказывать о пережитом родителям. Психолог Лина Жарин отмечает, что переживших насилие людей зачастую наделяют негативными чертами: якобы в такую ситуацию могут попасть только «глупые» или «неосторожные» дети. Преодолеть это помогло бы введение уроков полового воспитания в школах, считает эксперт.
«Каждому ребенку нужно объяснить, что его тело неприкасаемо, что это ненормально, когда тебя трогают взрослые. Поразительно, что при всей привлекательности темы секса разговоры о нем по прежнему табуированы, — говорит Жарин. — Но табу не спасает от насилия, оно лишь заставляет родителей стыдиться и избегать разговора об этом с детьми. В школах должны существовать безопасные пространства, в которых дети и подростки смогут задавать вопросы о своем теле, своих личных границах».
Жарин замечает, что российская правоприменительная практика больше направлена на устранение последствий насилия, а не его предотвращение. Связано это опять же с боязнью родителей обсуждения темы секса со своими детьми. Но исследования однозначно говорят, что сексуальное образование в школе и дома снижает риски столкнуться с насилием.
Однако открытый призыв о помощи срабатывает далеко не всегда. Уральчанке Екатерине было 10 лет, когда ее начал домогаться отчим. Он регулярно трогал девочку за шею, бедра, грудь, вводил пальцы в вагину. На просьбы прекратить он начинал вести себя агрессивно, угрожал, что убьет маму девочки, если та расскажет о случившемся. Но девочка все равно жаловалась матери. Когда Катя приходила к ней в слезах, мать делала вид, что ничего страшного не происходит.
«Даже после того, как она увидела то, что он делал, она не хотела прекращать брак с отчимом. Она просила называть насильника папой и хорошо себя с ним вести. — вспоминает Екатерина. — До сих пор я живу с очень четким пониманием того, что у меня нет такого человека, который бы разозлился из-за моего горя так, чтобы хотя бы ударить моего насильника».
Екатерина начала жить самостоятельно только в 18 лет, а до этого времени постоянно подвергалась харассменту со стороны отчима. Мама Кати не хотела разводиться с отчимом, мотивируя это тем, что «их общему сыну нужен отец». Екатерина считает, что ее мать просто боялась осуждения окружающих и коллег в случае развода — их семья жила в небольшом селе, где такое сразу стало бы событием. Пострадавшая от насилия хотела написать заявление в полицию, но не решалась этого сделать: родственники и знакомые боялись огласки и просили Екатерину не рассказывать о случившемся. Пережитое насилие стало причиной тяжелой травмы, с которой Екатерина пытается справиться по сей день.
«Очень часто я не хочу жить»: как справиться с последствиями насилия
Депрессия, ПТСР, тревожные расстройства — частые диагнозы, с которыми сталкиваются пострадавшие от насилия. «Часто травмированные сексуализированным насилием люди не понимают, что именно является причиной их страданий, они мучаются от фоновой тревоги, депрессивного состояния. При этом они не могут найти конкретный триггер или событие, которое доставляет дискомфорт», — говорит психолог Лина Жарин.
Помимо проблем с психическим здоровьем пострадавшие от насилия рискуют столкнуться с хроническими заболеваниями: диабетом, болезнью сердца, хроническими болезнями легких. Пережившие насилие могут злоупотреблять алкоголем и наркотиками, чтобы справиться с внутренней болью, а также заедать ее, что приводит к ожирению.
В случае изнасилования присутствует риск заражения инфекциями, передающимися половым путем, и нежелательной беременности. Если это не произошло в результате акта насилия, то пострадавший все равно рискует заразиться ЗППП, поскольку люди с таким опытом во взрослом возрасте склонны к рискованному сексуальному поведению.
У людей, переживших насилие в подростковом возрасте, возникают и трудности в социализации, в построении здоровых отношений. «Я не могу создать семью, не могу находиться рядом с мужчиной. За всю жизнь я трижды заводила отношения, но когда дело доходило до секса, меня жутко триггерило, я приходила в себя неделями, — говорит изнасилованная в детстве братом Кристина. — А мне уже 39». Полтора года назад врачи диагностировали у нее посттравматическое стрессовое расстройство.
В похожей ситуации оказалась Екатерина, к которой приставал отчим. Сейчас ей 32 года, больше 11 лет она провела в тяжелой депрессии. Екатерина пять раз ложилась в психиатрическую больницу, перепробовала разные антидепрессанты и виды психотерапии. Последние годы она живет в Испании: для нее это стало сродни бегству от прошлого. Даже в Европе Екатерина не смогла найти терапию, которая бы ей помогла.
«Часто я могу месяцами не вставать с кровати и мой разум находится в агонии от самого факта моего существования. У меня нет половой жизни, я в прошлом пыталась несколько раз заняться сексом с мужчинами, но мне было невыносимо противно и тяжело, независимо от того, с кем и как, — рассказывает Екатерина. — Меня вообще пугают прикосновения, даже дружеские. Это нельзя назвать жизнью. В периоды тяжелой депрессии я думаю на счет эвтаназии: в Испании это можно сделать легально, но разрешения на это тяжело добиться». Согласно законам Испании, право на эвтаназию имеет дееспособный человек, страдающий от неизлечимого заболевания — но закон не уточняет, на какие болезни и инвалидизирующие состояния распространяется право эвтаназии.
В декабре 2022 года Екатерина дистанционно подала заявление в полицию. Мать после длительных разговоров согласилась дать показания против насильника. Екатерина уже дала первые показания, полиция опросила ее мать и отчима. Девушка опасается, что отчим не будет наказан: с момента насилия прошло больше 15 лет, то есть уже прошел срок давности для особо тяжких преступлений (к таким относится сексуализированное насилие над детьми).
Людям, пережившим насилие, помогает общение с носителями похожего опыта. Именно поэтому Яна Беззубцева, сама пережившая домогательства со стороны отца, решила помогать людям с похожей трамвой. Для этого Яна решила стать равным консультантом. Равное консультирование — это вид поддержки, в котором люди с одинаковым опытом (например, с опытом насилия) помогают друг другу, делятся информацией и проводят группы поддержки.
В 2022 году Яна запустила проект «Дайвинг души». Изначально она хотела проводить группы поддержки для людей с опытом сексуализированного насилия и модерировать чат взаимопомощи в телеграме. Для этого Яна прошла подготовку в благотворительном фонде «Равновесие» и организации «Партнерство равных», изучила внутренние правила консультирования, принятые в этих организациях. Но этих знаний оказалось недостаточно: обе организации предлагали разные подходы и стандарты к равному консультированию. Яна считает, что в России попросту нет единого стандарта и места для подготовки равных консультантов — а неподготовленный консультант может причинить вред человеку, пострадавшему от насилия.
Важно, чтобы терапевт или консультант хорошо понимал специфику травмы детского сексуализированного насилия, имел нужную для работы оптику и знал необходимые этические правила, говорит психолог Анжела Пиаже. Информированный специалист, по ее словам, ни в коем случае не должен заниматься виктимблеймингом, призывать помириться и простить обидчика, рекомендовать «отпустить прошлое».
В психологическом консультировании важно работать с запросом. Что причиняет дискомфорт человеку? Что человек думает о себе в связи с опытом насилия в прошлом? Какой у него уровень информированности по теме насилия?
Здесь нет универсального алгоритма работы: для обратившегося человека может быть важно разобраться с эмоциями — со стыдом, виной, ненавистью, страхом. Важно бывает обсудить конкретные вопросы — рассказывать или нет о своем прошлом близким, контактировать ли с автором насилия, как снизить риски насилия для собственных детей?
Существует множество методик работы с травмой: например, когнитивно-поведенческая терапия или методика somethingДесенсебилизация и переработка движением глаз — методика психотерапии, применяемая для проработки травмы при ПТСР. Анжела Пиаже считает, что важна не только выбранная методика, но и адекватная информированность специалиста или специалистки в теме детского сексуализированного насилия, особая оптика работы и этические принципы.
«Помогающие специалисты — не волшебники. Они не могут сделать несчастного человека счастливым, отменить прошлое, сделать так, как будто этого не было. Однако, в наших силах помочь пострадавшему человеку меньше осуждать себя, справляться с отравляющим чувством стыда, разобраться в последствиях травмы, сформировать план на будущее с приоритетом собственной безопасности и комфорта», — заключает Пиаже.
