Женщины борются за принятие закона против домашнего насилия больше 25 лет. Еще в первом созыве Госдумы им занималась фракция «Женщин России», но им так и не удалось его довести даже до первого чтения. Несколько лет назад о нем заговорили снова, а в последнее время домашнее насилие стало одной из самых обсуждаемых тем. Петицию с требованием принять закон, защищающий от побоев и издевательств, подписали больше 884 тысяч человек. «Насилию.нет» проследил историю законопроета от 1994 года и узнал, с какими трудностями сталкивались его авторы и почему его до сих пор не приняли.
Начало
Ежегодно 14 тысяч российских женщин погибают от домашнего насилия. Эта статистика, которую нередко по ошибке используют до сих пор, впервые прозвучала в 1995 году в докладе российского правительства на Конференции ООН в Пекине (четвертая Всемирная конференция по положению женщин, на которой приняли Пекинскую декларацию — важное соглашение, направленное на расширение прав и возможностей женщин. — «Насилию.нет»). Незадолго до этого появился первый в стране центр для женщин, столкнувшихся с домашним насилием «АННА» и их первый телефон доверия для пострадавших.
«Время было политически благоприятное: о правах женщин стали громко говорить во всех странах, к тому же мы [Россия] готовились к Пекинской конференции, которая должна была состояться в 1995 году, и правительству хотелось идти в ногу со временем», — вспоминает основательница центра Марина Писклакова-Паркер.
В 1993 году в первый созыв Госдумы вошла фракция движения «Женщины России», которую возглавляла Екатерина Лахова, советник президента по вопросам семьи, материнства и детства. Экспертом организации была гендерная исследовательница и будущий член СПЧ Светлана Айвазова, с которой Лахова познакомилась в феминистском клубе. Участница движения, политолог Галина Климантова возглавила комитет по делам женщин, семьи и молодежи.
«Женщины России» занялись разработкой закона против домашнего насилия (Айвазова утверждает, что не имела к проекту отношения, и комментировать его отказалась). По словам Климантовой, эта тема тогда была острой, и в ее комитет приходило много писем о домашнем насилии и о том, что полиция не реагирует на обращения.
«Рабочая группа была очень солидная. Например, в ней была Галина Георгиевна Силласте, известный ученый социолог, доктор наук. Еще были представители института правоведения, общественные деятели», — вспоминает Климантова, которая тоже была одним из авторов законопроекта.
Документ закона был готов в 1994 году. Законопроект стали обсуждать с общественными организациями. Активное участие в процессе принимал «Консорциум Женских неправительственных объединений». Климантова вспоминает, что организации, в том числе женские, раскритиковали проект, но авторы добросовестно его дорабатывали. Всего, по словам Климантовой, было 17 версий документа.
По мнению Писклаковой-Паркер, документ не был идеален: домашнее насилие рассматривали не как опасное преступление, а как социальную проблему, поэтому в проекте сделали упор на работу социальных служб, а не на санкции против преступников. Тем не менее он давал полное определение домашнего насилия и все равно был прогрессивным для того времени, говорит правозащитница.
Климантова, в свою очередь, считает, что тогда страна не была готова к такому закону, хотя проблемы были теми же. «Если сейчас мы с таким трудом это дело пробиваем, то тогда это было невозможно», — говорит она.
С 1996 года проект редактировала другая рабочая группа — «Женщины России» не прошли в новый созыв Госдумы. Документ переписывали больше 40 раз и в 1997 году итоговую версию представила рабочая группа Лаховой, которая уже состояла в партии «Отечество — Вся Россия». По словам Писклаковой-Паркер, за эти годы проект так изменился, что правозащитники, участвовавшие в обсуждении, его не узнали.
«Мы сказали: лучше без закона, чем так, — вспоминает Писклакова-Паркер, — Побоялись, что такой закон только усугубит ситуацию. В проекте были, например, слова „женщина изымается из семьи и помещается в убежище“. То есть женщину не рассматривали как самостоятельного человека, способного принимать решения. Еще в случае насилия предлагалось реагировать не полиции, а соцработникам, которые в большинстве своем были такими же безоружными женщинами. Это было просто опасно, потому что агрессор может и избить».
О домашнем насилии на законодательном уровне заговорили только 15 лет спустя.
Возвращение
«В 2012 году появился Координационный совет по гендерным проблемам при Министерстве труда. В него вошли Марина Писклакова-Паркер, тогдашняя руководительница центра „Сестры“ Мария Мохова, Светлана Айвазова. Я представляла в нем Консорциум женских НПО, — рассказывает адвокат Мари Давтян, — Еще в совет входили представители МВД, Следственного комитета, Генпрокуратуры и МИДа. Идея законопроекта против домашнего насилия появилась почти сразу. Писклакова-Паркер привлекла адвоката Алексея Паршина, и мы стали писать текст с ним вдвоем».
Разработку начали с нуля, опираясь на действующие законы Европы и постсоветских стран. Авторы рассматривали все возможности работы с проблемой: от профилактики до уголовной ответственности для обидчика. Они понимали, что какие-то предложения — временное выселение агрессора или охранные ордена — посчитают слишком радикальными, но все равно решили сначала прописать все необходимые меры.
В 2015 году Минтруд создал рабочую группу для разработки законопроекта «О предупреждении и профилактике семейно-бытового насилия», которую возглавила Писклакова-Паркер. Помимо нее, туда вошли адвокаты Мари Давтян, Алексей Паршин, глава «Кризисного центра для женщин» в Петербурге Наталья Ходырева и действующий депутат Госдумы Салия Мурзабаева.
Многие пункты проекта обсуждали с людьми, работавшими с агрессорами напрямую. Так, Ходырева с командой ездила по Северо-Западному федеральному округу с тренингами для чиновников и полицейских. «Мы с адвокатом Валентиной Фроловой сделали брошюры о защитных ордерах и объездили с ними весь округ; рассказывали о них, разыгрывали разные ситуации, показывая, в каких случаях ордера будут полезны. Полицейские и судьи сами жаловались на нехватку инструментов для защиты пострадавших. В общем, эта идея всем понравилась», — рассказывает она.
Еще одним пунктом была работа с агрессорами. «Все эти задушевные разговоры с участковым, который не понимает специфику проблемы — это непрофессионально, — говорит Ходырева, — Работать с агрессором должны специальные психологи. И мы прописали, что необходимо создать механизм, при котором суд обязывал бы агрессора проходить психологические программы». Сейчас в Петербурге работает такая программа — «Мужчины XXI века», но она существует за счет частных пожертвований, а не государственной поддержки.
«Еще один важный пункт законопроекта — бесплатная социальная, психологическая и юридическая помощь пострадавшим. Также важен общественный контроль и государственный надзор за исполнением закона. Получается большой комплекс. Поэтому нужен отдельный закон — иначе механизм не заработает», — говорит Мари Давтян.
«Отстаивать проект было тяжело»
«Мы сделали все необходимое, чтобы вынести законопроект на слушание, — считает Писклакова-Паркер, — Критические замечания, которые чаще всего были техническими, мы учитывали. В основном отзывы были хорошие».
В 2014 году, когда законопроект был почти готов, Совет по правам человека провел заседание, посвященное проблеме домашнего насилия, вспоминает Айвазова. Тогда она уже была членом Совета. На встрече глава СПЧ Михаил Федотов сказал, что закон готов к принятию как минимум в первом чтении.
В том же году на ежегодной встрече членов Совета по правам человека с президентом Айвазова передала проект закона в руки Владимиру Путину. Он подписал резолюцию, тем самым поручив правительству им заняться.
«И мы ушли на большой круг поправок и согласований, который занял много времени. Были встречи с МВД, прокуратурой, слушания в Мосгордуме и мэрии. Поправки каждого нового органа противоречили предыдущим, — рассказывает Давтян, — Специалистов в этой области было мало. Большинство юристов не понимали, зачем это нужно. Учитывая, что мало кто знал, как это работает в других странах, отстаивать проект было тяжело. При этом мы получали замечания о том, что должно действовать, а что не должно. Нас пытались перевести в плоскость уголовного права, убеждали, что только Уголовный кодекс нас спасет, что, безусловно, не так».
По словам Айвазовой, депутат Мурзабаева поддерживала законопроект, но долго не решалась выносить его на обсуждение в Госдуму, потому что не могла найти достаточно поддержки среди других депутатов. В итоге она и член Совета Федерации Антон Беляков внесли законопроект в Госдуму 28 сентября 2016 года — под самый конец работы шестого созыва, и его так и не успели обсудить.
В новый созыв Мурзабаева не попала. Новый комитет по делам женщин, семьи и детей вернул его на доработку как не соответствующий требованиям о внесении. Проект не дошел даже до предварительного рассмотрения. «Мы так и не поняли, в чем он не соответствовал. Якобы не было заключения правительства, но оно было и есть. Так или иначе комитет неоднократно высказывался, что не желает заниматься проектом», — говорит Давтян.
«Бить можно»
Параллельно разрабатывался еще один документ. В ноябре 2016 года в Госдуму внесли проект закона о декриминализации побоев, который исключал из уголовной статьи «Побои» четыре слова: «в отношении близких лиц». Инициаторами стали четыре женщины: Ольга Баталина и Ольга Окунева из Госдумы, и Галина Карелова и Зинаида Драгункина из Совета Федерации. В феврале закон подписал президент.
Таким образом при отсутствии закона о профилактике домашнего насилия из Уголовного кодекса убрали наказание за побои в семье. Если человек избил члена семьи впервые, ответственность предусматривалась только административная: от 5 до 30 тысяч рублей штрафа, 10-15 суток ареста или обязательные работы.
Правозащитники расценили декриминализацию как своеобразный ответ на попытки урегулировать проблему домашнего насилия. «Только для людей, которые применяют насилие, этот закон может быть выгодным», — рассуждает Писклакова-Паркер. Вскоре после декриминализации побоев ее центр признали иностранным агентом.
Формально законодатели руководствовались тем, что пострадавшая якобы не побоится заявить о побоях, если наказание будет только административным. «Возможно, звучит здраво, но на практике это не работает, — говорит Писклакова-Паркер, — Выплатив штраф из общего бюджета, абьюзер только сильнее разозлится и просто станет изощренней контролировать и истязать женщину. Поэтому говорить, что декриминализация помогла пострадавшим, я не могу. Она помогла агрессорам и стала негласной отмашкой — „бить можно“».
Ее слова подтверждает доклад Human Rights Watch 2018 года о ситуации с домашним насилием в России. Правозащитники пришли к выводу, что декриминализация побоев действительно послужила агрессорам сигналом о вседозволенности, осложнила пострадавшим привлечение насильника к ответственности и ослабила гарантии защиты.
Спустя год после декриминализации глава СК Александр Бастрыкин заявил об участившихся случаях домашнего насилия, а ЕСПЧ сообщил, что получил от россиянок около ста жалоб о преследованиях и побоях.
«Дискриминация женщин существует не где-то вовне. Она есть у нас, в России — стране, не только не подписавшей Стамбульскую конвенцию, направленную на предотвращение насилия внутри семьи, но и узаконившей это насилие. Во всяком случае именно так я воспринимаю декриминализацию побоев в отношении близких лиц», — говорит депутат Госдумы Оксана Пушкина.
Что касается работы над законопроектом против домашнего насилия, в новом созыве Госдумы она фактически стала выполнять роль не прошедшей Мурзабаевой. «Пушкина собрала всех, кто разрабатывал проект, своих юристов, юристов правового управления и предложила его доработать. Мы все собрались в конце осени 2017-го и стали обсуждать текст», — вспоминает Давтян. Тогда же правозащитница Алена Попова вместе Пушкиной, Давтян, Паршиным и юристом Анной Ривиной создали сайт в поддержку закона.
Оттепель
В этом году о необходимости законопроекта заговорили снова. Европейский суд по правам человека вынес первое решение о домашнем насилии в России, обязав правительство выплатить пострадавшей 20 тысяч евро. Суд пришел к выводу, что российские власти не хотят признавать серьезность и масштаб проблемы и рекомендовал России принять закон о профилактике домашнего насилия, ввести охранные ордера и ратифицировать Стамбульскую конвенцию.
«Кроме того, есть Конвенция ООН о ликвидации всех форм гендерной дискриминации, запрещающая насилие над женщинами, в которой Российская Федерация тоже участвует. Существует комитет, который контролирует, как страны исполняют соглашение. Каждый год, начиная с 1998-го, он рекомендует принять системные меры по борьбе с домашним насилием, но этого не происходит», — рассказывает Давтян.
О необходимости отменить декриминализацию побоев и принять закон о домашнем насилии стали говорить и политики. В прошлом году уполномоченная по правам человека в Российской Федерации Татьяна Москалькова назвала декриминализацию ошибкой, а в 2019-м она пообещала добиться принятия закона против домашнего насилия. Вслед за ней сенатор Валентина Матвиенко сказала, что Совет Федерации изучит возможность усиления законодательства по борьбе с семейным насилием и подготовит свои предложения.
В сентябре прошло первое заседание рабочей группы Совфеда и Госдумы, посвященное этому вопросу. В нем участвовали депутаты Оксана Пушкина, Ольга Савастьянова и Татьяна Касаева, сенаторы Галина Карелова и Елена Бибикова, представители Минтруда, Минсоцзащиты, Верховного Суда, прокуратуры, Следственного Комитета и МВД, а также правозащитники и эксперты, в том числе и Мари Давтян. По ее словам, все сошлись во мнении, что закон необходим, и решили вместе дорабатывать проект 2016 года. Тем не менее его авторы не до конца понимают, зачем это нужно.
«По сути мы в двадцать пятый раз пишем одно и то же другими словами. Учитывая, что уже много министерств работают одновременно, я думаю, что содержание будет технически меняться, но концепция должна сохраниться», — пояснила Давтян.
«Сегодня есть несколько вариантов законопроекта. На их основе СПЧ подготовил свой, и он, на наш взгляд, сводит на нет все противоречия. Сейчас это все обсуждается в Совете Федерации и в Госдуме. Мы эту инициативу поддерживаем и готовы в любой момент вынести проект на обсуждение с президентом», — говорит Айвазова.
P.S.
Чтобы привлечь внимание к законопроекту, правозащитница Алена Попова вместе с блогеркой Александрой Митрошиной запустили флешмоб #янехотелаумирать. Они выложили в инстаграм фотографии с макияжем, имитирующим синяки, ссадины и кровь. Так девушки хотели рассказать, что без закона женщины либо погибают, либо попадают в тюрьму за убийство, пытаясь защититься от агрессоров. Вместе с тем по всей стране стали проходить пикеты и митинги в поддержку закона.
В октябре прошла пресс-конференция, на которой депутат Госдумы Татьяна Касаева сказала, что государство должно поддерживать профессиональные организации, а член Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека Ирина Киркора подчеркнула, что «должен быть механизм по выстраиванию защиты — чтобы система была выстроена так, чтобы защитить жертву, а сейчас жертве надо доказывать». Член комитета Совфеда по социальной политике Инна Святенко добавила, что разработка проекта завершится к 1 декабря, отметив, что «актуальность темы видна по сводкам из правоохранительных органов». Вскоре после этого в Госдуме прошли парламентские слушания, посвященные домашнему насилию.
По данным МВД, в 2018 году зарегистрировано больше 21 тысячи преступлений, связанных с домашним насилием, а с начала 2019-го — больше 15 тысяч. И это не считая тех случаев, когда пострадавшая не стала обращаться в полицию, или ее заявление не приняли, а их — большинство. Кроме того, исследование показало, что 79% женщин, сидящих за убийство партнеров, на самом деле защищались от них. Почти в 40% приговоров в отношении женщин говорится, что до этого убитый регулярно бил партнершу. Тем не менее судьи, как правило, этого не учитывают.
Адвокат Мари Давтян надеется, что законопроект внесут на рассмотрение до конца года.
Мария Твардовская, Евгения Офицерова