Временные мальчики Афганистана
Обычно в афганской семье сын наследует имя и состояние, а дочь уходит в семью мужа как товар. Отсутствие в семье сына воспринимается как несчастье и позор. Даже мнимое наличие в семье ребенка мужского пола улучшает положение его родителей. Поэтому иногда семья принимает решение назначить дочь бача-пош (в переводе «одетая мальчиком»).
Бача-пош обладает некоторыми привилегиями: может учиться, свободно выходить на улицу, заниматься спортом, сопровождать сестру вне дома. Но статус может стать и тяжким бременем, если его задача, например, дать девочке шанс прокормить семью на какой-либо тяжелой работе при наркозависимом отце.
Статус бача-пош временный. Годам к двадцати, самое позднее, девочке предстоит вернуться в женский мир и, скорее всего, выйти замуж. Для многих эта новая жизнь становится трагедией.
Самым известным примером бача-пош в мире в 2010 году стала дочь Азиты Рафаат, избранной в Национальную ассамблею Афганистана от провинции Бадгис.
Азита выросла в Кабуле, получила хорошее образование и планировала стать врачом. Но отец принудил ее выйти замуж за двоюродного брата, неграмотного фермера. Его первая жена родила ему дочь. К неудовольствию семьи Азита рожала только дочерей. Свекровь и муж били женщину, но развестись Рафаат не могла. Как многие афганские женщины, она оказалась заложницей материнства: девочки бы остались в семье отца и без ее защиты жили бы еще хуже.
В итоге ей удалось убедить мужа перебраться в Кабул, дать ей разрешение работать, ее даже избрали в Национальную ассамблею. Она начала содержать семью. Но народные суеверия гласят, что мать может повлиять на пол ребенка. Поэтому в глазах избирателей отсутствие сыновей говорило о том, что с ней что-то не так.
Рафаат с мужем легко убедили младшую дочь, шестилетнюю Мануш, стать Мехраном: «Ты хочешь одеваться как мальчик, кататься на велосипеде и играть в футбол? Хочешь быть как папа?» Скоро Мехран ходил в школу с короткой стрижкой, в джинсах и рубашке. Об этом знали все, кроме учительницы, которая вышла на работу уже после трансформации. Она принимала Мануш за мальчика, пока не помогла ей в раздевалке. Но не удивилась: в Афганистане все знают кого-то, у кого в семье была похожая история. Отец Мехран начал гордиться «сыном», имидж семьи среди соседей и обстановка в доме улучшились.
Сегодня Рафаат живет в Швеции с четырьмя своими дочерьми и, судя по всему, без мужа.
По мнению Дженни Нордберг, шведской журналистки, написавшей книгу «Подпольные девочки Кабула», если традиция бача-пош и сохранится при талибах, вряд ли они отнесутся благосклонно к тому, что некоторые женщины все-таки выйдут на улицы, начнут работать и учиться, как мужчины. Судя по всему, сегодня такие девушки и их семьи находятся под угрозой репрессий.
В два раза более ценные
Традиция, которую обычно вспоминают в связи с бача-пош, до сих пор существует в Албании и по соседству, хотя устроена несколько иначе. Клятвенная девственница (или вирджина) — это женщина, которая дает обет целомудрия и принимает мужскую роль. Практика связана с «кануном» — сводом правил и законов, действовавших в Албании и Косово приблизительно с XV века и до наших дней. Это не религиозный и не официальный юридический документ, но его требованиям следуют и местные христиане (как католики, так и православные), и мусульмане.
Согласно «кануну» имущество в семье передается по мужской линии. В браке женщина переезжает в семью мужа, и обходятся с ней как с собственностью семьи. «Канун» лишает женщин многих прав — женщина не может курить, носить часы или голосовать на местных выборах, покупать землю, занимать многие должности или заходить в некоторые заведения. Став вирджиной, женщина все эти права получает.
В отличие от афганской традиции, стать вирджиной можно в любом возрасте. Для этого необходимо принести клятву перед старейшинами. Одной из распространенных причин, почему девушки становятся вирджинами, считается нежелание вступать в навязанный брак. Другой может быть отсутствие в семье мужчин, необходимость поддержать сестер и мать. Наконец, иногда это просто способ обрести большую свободу в ограниченных условиях. А иногда семье нужно, чтобы кто-то продолжал традиции кровной мести. И если в ходе распри между родами убьют вирджину, то ее смерть будет цениться наравне с мужской — то есть в два раза выше, чем смерть женщины.
Все знают, кто такая вирджина, но обращаются к ней в мужском роде. Она носит мужской костюм, вправе обращаться с ружьем, курить, работать, петь и играть на музыкальных инструментах, сидеть в мужской компании, ведя мужские беседы.
В Черногории последней задокументированной клятвенной девственницей была Стана Церович (1932– 2016). Церович, старшая дочь в семье, взяла на себя такую роль после смерти братьев. С пяти лет Церович курил и с семи работал в поле. Церович славился как страстный охотник и самый меткий стрелок в округе. Он придерживался клятвы до самой смерти и считал, что природа ошиблась, сделав его женщиной. В этом смысле албанкам повезло куда больше, чем афганкам. Среди бача-пош также встречаются девушки, которые приходят к выводу, что их новый статус полностью соответствует их истинной природе, но их все равно насильно выдают замуж.
Когда-то нарушение клятвы каралось смертью, чего сейчас, предположительно, не происходит. Сегодняшние вирджины — большинству из них за 50 — тем не менее не хотят нарушать клятву то ли потому, что за это их отвергнет община, то ли просто потому, что предпочитают привычный образ жизни.
Сейчас известно лишь о нескольких десятках клятвенных девственниц. В социалистической Албании число вирджин пошло на убыль, но предполагается, что восстановление традиций кровной мести в 90-е годы принесло за собой и возрождение практики. Албанская кровная месть растягивается на поколения, и семьи, которые не смогли ответить по «кануну» оказываются в изоляции, когда единственному ребенку нельзя выйти на улицу из страха, что его убьют. При нехватке мужчин, которые могли бы убивать — или быть убитыми, — семейную честь приходится защищать дочерям.
Мужчина на общественных началах
Бача-пош и клятвенные девы Албании — самые известные примеры традиций, позволяющих женщинам обойти патриархальные ограничения в общине. Возможно, они стали так известны, потому что откровенно называют вещи своими именами. Но ничего экзотического в них нет. Подобные практики возникают везде, где правила чересчур ригидны.
Например, в Великобритании. Вплоть до XIX века в Британии и ее колониях сохранялся принцип «покровительства», согласно которому женщина в браке теряла свой юридический статус и как бы становилась в глазах закона одним лицом со своим мужем. Последствия для женщин были многообразными. Муж распоряжался собственностью жены, муж де юре не мог изнасиловать жену (ведь они «один субъект»), зато в некоторых случаях отвечал за жену в суде.
На практике, разумеется, не все британки сидели дома замужем, как за каменной стеной. Порой шляпница или содержательница постоялого двора кормила всю семью при безработном муже. Но ее полезную деятельность ограничивал закон — на все требовалось разрешение мужа, а то и его личное присутствие. Что ж, суды нашли выход. Для целей дела feme covert (замужняя женщина) могла временно считаться feme sole (взрослой незамужней женщиной). Особенно актуально это было, например, в новозеландских колониях, где множество супругов банально были заключенными и свои права осуществлять не могли. Необходимость трюков в духе «нарекаю тебя карпом» отпала только вместе с отменой самого принципа покровительства.
Обратимся на Восток. В Китае в XVIII-XIX веках некоторые женщины приносили обет безбрачия. Это не было связано с религией, и они не становились монахинями. Чжишу нюй (zhishu nü или «женщины, заплетающие волосы») заплетали тугие косы и отныне считались независимыми от своих семей, теряли право жить дома. Они нередко создавали сестринские общины и удочеряли детей. Как правило, они работали прислугой: нянями, домработницами, — и очень ценились за свое трудолюбие.
Одним из прозвищ таких работниц было «ильные карпы» — это черно-белая рыба с отчетливой полосой на спине, вкусная, но боевая. Эти женщины носили строгие черные брюки, белые блузы и длинные черные косы и создавали впечатление неприступных и гордых.
Другой похожей группой были женщины самсуи — китаянки, которые работали на стройках Сингапура. Некоторые из них также давали обет безбрачия. У других были семьи на родине, которым они посылали деньги. Женщин самсуи легко было узнать по синим рабочим штанам, блузам и ярким красным головным уборам, которые они носили, чтобы их было видно издалека на опасных — мужских — работах. Они также собирались в сестринства и считаются одними из тех, на чьих плечах вырос современный Сингапур. Но для этого им пришлось порвать с семьей.
Многие страны Африки до сих пор поражены старой напастью — дочери уходят в семьи мужей и теряют свои права, если не по закону, то по факту. И если сломить систему невозможно, то можно искалечить человека. Существует варварская традиция сглаживания груди девочек-подростков, которая позволяет отдалить момент разлуки.
Процедуру обычно проводят родственницы с помощью различных подручных средств вроде пестиков, горячих ложек, кокосовой скорлупы. Матери считают, что, остановив рост груди или хотя бы придав ей уродливую форму, можно защитить дочь от насилия или не допустить ее развратного поведения и позора семьи. Так, защита одновременно становится способом контроля женской сексуальности.
Суеверия подсказывают, что это еще и способ защиты от СПИДа. Иногда родители надеются оттянуть время договорного брака, но продолжать получать подарки от семьи жениха, а иногда искренне тянут время ради того, чтобы дочь успела отучиться в школе. Практика удивительно распространена и охватывает такие страны, как Чад, Того, Кения, Зимбабве, и, в особенности, Камерун. В Камеруне распространено убеждение в том, что развитая грудь означает готовность для брака и деторождения. Здесь число женщин, подвергшихся процедуре, превышает один миллион.
Всего по данным ООН, почти четырем миллионам девочек во всем мире пытались остановить рост груди таким образом. За шанс отложить нежеланный брак, призрачный шанс уберечься от насилия, сохранить статус «не женщины» эти девушки расплачиваются реальным вредом здоровью. Хотя, казалось бы, логичнее было бы заниматься сексуальным просвещением мужчин.
К сожалению, попытки обойти статус-кво не разрушают его, и не важно, речь идет о девочке в сельской школе Камеруна или королеве Англии. Королева, например, не подчинялась правилу покровительства, но всех остальных женщин это не спасало. Когда Гертруда Стайн в мужском смокинге курила в своем салоне и беседовала с мужчинами, она временно разрушала нормы послеобеденного отдыха, но не отменяла их, и Хемингуэй писал о ней «мы как братья».
Кэролин Хейлбрун, канадская исследовательница, называет это явление «почетным мужчиной». Чтобы стать «мужчиной» в глазах общества, женщина должна каким-то образом исключить себя из женской жизни. Где-то для этого требуется навсегда отказаться от возможности иметь личную жизнь, семью и детей, где-то позволить себя искалечить, где-то статус выдают временно, а потом жестоко отнимают. В более благополучном мире нужно хотя бы на словах отдалиться от женщин-коллег в науке, творчестве или политике.
На сохранение своего уникального статуса у почетных мужчин уходит вдвое больше сил: нужно и мужскую работу выполнять отлично, и отказываться от себя, тут не до борьбы за права других женщин. Бача-пош рискуют подвергнуться политическим репрессиям, албанские девы и китайские труженицы не в праве завести семью, а девочки Камеруна ходят в школу наравне с мальчиками ценой перенесенных пыток.
