Про дезертирство
В какой степени дезертирство и отказ от участия в боевых действиях связаны для вас с идеей пацифизма, отказа от участия в насилии?
Я не могу сказать, что я убежденный пацифист. Пропутински настроенные люди нам не раз задавали вопрос, готовы ли мы помогать украинцам дезертировать. Мы не готовы. Есть ситуации, когда, к сожалению, людям приходится брать в руки оружие. Но сам я не уверен, что на месте украинцев был бы готов [защищать страну] с оружием в руках.
Я не абсолютизирую свой пацифистский подход, но для меня изначально было важно сделать проект именно ненасильственного гражданского сопротивления. Я не готов, как некоторые мои знакомые, пойти и вступить в ряды ВСУ.
Почему люди, которые обращаются за помощью в «Идите лесом» не хотят участвовать в войне? Какая у них мотивация?
Тех, кто к нам обращается, мы об этом не спрашиваем. Чаще всего нам просто пишут: «У меня такая ситуация, такие-то документы на руках, помогите дезертировать». Мы проверяем их историю, проверяем, действительно ли они те, за кого себя выдают, и помогаем.
Когда я создавал «Идите лесом», для меня было принципиально важно сделать проект, который будет помогать тем людям, которые не хотят участвовать в войне. Точка. Для меня неважно, почему человек не хочет стрелять в украинцев: потому, что он — убежденный противник Путина, 20 лет пытался бороться со сползанием страны в авторитарный режим, и война противоречит его убеждениям, или потому, что он боится погибнуть, а изначально по контракту завербовался, чтобы получить побольше денег. Если человек передумал стрелять в украинцев, то даже если у него татуировка в виде буквы Z на лбу — для меня это неважно. Это тот подход, который я всегда исповедовал, когда руководил «Ночлежкой» — важен сам факт обращения за помощью, а не причины этого обращения.
Иногда люди нам пишут, по каким причинам [они не хотят воевать]. Но при этом я сам понимаю, что человек сложно устроен, и это всегда комплекс причин, а не какая-то одна причина. В разных пропорциях там всегда перемешано и нежелание участвовать в войне, и нежелание погибнуть, и тоска по дому, и все прочее.
Почему в логике проекта «Идите лесом» лучше дезертировать и столкнуться с уголовным преследованием, чем воевать? Ведь многие военнослужащие занимаются логистикой, поддержанием инфраструктуры, обеспечением бытовых нужд и потребностей, а не «стреляют в украинцев»?
Потому что война, которую начала Россия, преступна. И участвовать в этой войне, на мой взгляд, не надо. При этом, я не готов встать в позу и сказать, что все должны дезертировать, потому что это действительно большие риски и сложности. Сидя в безопасном месте, у меня, конечно, нет морального права говорить людям, должны они дезертировать или нет. Но при этом я считаю, что это та война, в которой нельзя участвовать. Ни в качестве человека с оружием в руках, ни в качестве человека, который занимается обслуживанием этого оружия.
С момента запуска проекта «Идите лесом» вы регулярно говорили, что российским солдатам лучше сдаться в плен, чем продолжать воевать. Но за два года войны мы узнали о множестве подтвержденных случаев внесудебных казней российских солдат, не говоря уже о том, что неизвестно, сколько и в каких условиях военные будет находиться в плену, и что им грозит за добровольную сдачу в плен, если их обменяют и они окажутся в России. Поменялось ли ваше отношение к этой стратегии?
Мое личное отношение не поменялось. То есть сдача в плен действительно мне кажется одним из выходов. Другое дело, что в последний год у нас практически не было обращений с просьбой помочь сдаться в плен. Поэтому мы и говорить об этом стали меньше.
А почему так?
Сами не знаем. Но я думаю, что это связано с тем, что люди поняли, что дезертировать из российской армии не так сложно, как это казалось в начале войны. И люди предпочитают дезертировать. В целом, это действительно куда более безопасное мероприятие, чем сдаваться в плен. Потому что при самой сдаче в плен, при пересечении линии фронта, конечно, много рисков.
Может ли нежелание сдаваться в плен быть связано с тем, что появляется новая информация о последствиях для тех, кто на это решился? Пример — недавний случай убийства российского военного в Испании.
Я не думаю. Тем более, что этот случай в Испании произошел только два месяца назад, а желающих сдаться в плен у нас не было чуть ли не год. История с этим летчиком – это все-таки отдельная специальная история. Конечно, Россия так не охотится за всеми сдавшимися в плен.
Во Франции впервые предоставили убежище человеку, который сбежал от мобилизации. О чем этот случай может говорить и какая может быть практика? Есть ли надежда, что схожие решения могут принимать суды и в других странах, или пока рано об этом говорить?
Это тоже очень частная история. К сожалению, не стоит рассчитывать, что так будет. И пока не поменяются европейские законы, пока не появится какого-то понятного трека на уровне Евросоюза или на уровне отдельных стран Евросоюза — эти истории будут единичными.
В канале «Идите лесом!» вы публиковали отчет о росте числа дезертиров в марте. Ведете ли вы статистику, какая категория военнослужащих к вам чаще всего обращается?
Процентов 50 — это мобилизованные, процентов 40 — это контрактники, ну и процентов 10 — это какие-то отдельные случаи: офицеры, люди, которые подписали контракт из мест лишения свободы.
Про мобилизацию
Новой мобилизации — по крайней мере в том ужасном виде, в котором она была в 2022 году, не происходит — многие начинают расслабляться. Уехавшие из России мужчины призывного возраста или совсем возвращаются домой, или приезжают с короткими визитами. Как по вашему, риски отправиться на войну сейчас действительно ниже, чем в 2022?
Если говорить про октябрь-ноябрь 2022 года — то да, конечно, сейчас безопаснее. Но при этом я не могу согласиться с оценками, что в этот раз мобилизация будет более «лайт». Может быть она будет такой же, может быть — еще более массовой. Мы этого не знаем. Я думаю, что это решение Путиным еще не принято.
Я думаю, что это решение будет зависеть от ситуации на фронте, от того, сколько людей сейчас мобилизует Украина, от того, будет ли российская армия пытаться брать Харьков. Поэтому да, в данный момент безопаснее, чем в 2022 году. А что будет через неделю, месяц, три месяца — никто не знает.
Насколько безопасно людям, бежавшим от участия в войне, находится в политически близких с Россией странах? Особенно в свете недавней истории задержания российского дезертира в Армении. Пока что это коснулось только тех, кто состоял в вооруженных силах России. Но какова вероятность, что эта практика распространится даже на тех, кто просто уехал от повестки?
Я думаю, что эти случаи по-прежнему будут единичными. Россия вряд ли будет активнее охотиться за отдельными людьми, потому что на это требуется много дипломатических ресурсов и просто человеко-часов. Гораздо проще набрать новых людей. Будут какие-то единичные случаи, отчасти для запугивания, отчасти связанные с людьми, представляющими особый интерес для режима — как, например, сотрудник ФСО, которого депортировали из Казахстана в 2023 году.
Ведете ли вы статистику, какие регионы России самые опасные для призывников, где больше всего нарушений? И почему вообще есть такое разделение: где-то все проходит гладко, и даже если человек сам пришел в военкомат, его спокойно отпускают, а где-то людей буквально насильно тащат на войну?
Пожалуй, что по регионам четкого разделения нет. Есть отдельные военкоматы, которые из-за конкретного начальника позволяют себе больше, чем другие. Видимо это, как всегда в России, связано с цифрами, которые спускают сверху: кому-то спустили больше, и нужно выполнять план, кому-то спустили меньше. Кажется, что это довольно равномерно распределенное беззаконие.
В соцсетях «Идите лесом» вы делитесь фото скомканных реклам контрактной службы. Это вы просите ваших подписчиков срывать рекламу службы в армии или они сами присылают эти материалы?
В начале 2023 года мы запустили отдельный телеграм-бот под названием «Сбор макулатуры». Сначала мы попросили присылать всякий кринж в виде рекламы контрактной службы на кладбище, в детском саду или в гинекологическом кабинете. И сами не ожидали, что люди начнут нам присылать всяческие антивоенные надписи. Мы назвали это «Тихий протест». Для людей это такая отдушина, где можно поделиться своим антивоенным отношением. И мы стали просто размещать то, что нам присылают подписчики — свои материалы нам отправили уже больше четырех с половиной тысяч человек.
Верите ли вы в прикладную пользу этого проекта — то есть что человек сорвет листовку рекламы службы по контракту, и ее увидит меньше людей, которых эта реклама могла бы заинтересовать?
С одной стороны – да, люди снимают рекламу контрактной службы. Но в основном, мне кажется, эта штука — это такая возможность немного вдохновиться друг другом и прочувствовать, что ты не один, что ты не какой-то маргинал, которому не с кем поделиться своими антивоенными взглядами, потому что, например, на работе все боятся про такое разговаривать. Что есть множество людей, которые вообще-то тоже считают все происходящее безумием.
