«Я услышал слово „Россия“, и у меня появилась надежда»
В 2007 году 25-летнего жителя Ташкента Марко (имя изменено) отчислили из университета. До окончания вуза ему оставался всего лишь год, места в общежитии он лишился, а возвращаться в родной город к матери, которая влезла в долги, чтобы оплатить его учебу, было стыдно. Марко пришлось скитаться по знакомым и спать на улице.
«День отчисления был трагедией. Я потерял буквально все и понял одно: я никто и ничто в этой стране, у меня здесь нет никакой защиты», — сказал Марко «Черте». Чувство брошенности у него возникло не только из-за отчисления.
Еще в детстве Марко понял, что он гей. Скрывать это ему было сложно: он всегда вел себя достаточно манерно, и его ориентация была «написана у него на лбу». Но в Узбекистане гомосексуальность под запретом — в местном уголовном кодексе есть статья 120 УК (Мужеложество), и по ней грозит до трех лет лишения свободы. Когда 11-летнего Марко изнасиловал сосед, он не стал рассказывать об этом отцу и матери — боялся, что они его просто убьют. По этой же причине он не пошел в полицию и не обращался туда, когда насилие повторялось снова и снова.
Марко рассказывает, что с подросткового возраста взрослые мужчины регулярно склоняли его к сексу. И отчислили его после того, как он в очередной раз отказался заняться сексом с одним из преподавателей.
«Мне не хотелось жить. Но я услышал где-то слово „Россия“, и у меня появилась хоть какая-то надежда, — рассказывает Марко. — У моего отца есть родственники в Кемерово, и когда я был маленьким, мы долго жили у них. И когда я в Ташкенте услышал про Россию, это дало мне силы жить».
Через несколько месяцев Марко признался матери, что его отчислили, и попросил у нее сто долларов на жизнь в России. Сел в автобус и уехал из Узбекистана. Он думал, что едет навстречу надежде, а оказалось — навстречу одному из самых жестоких разочарований в своей жизни.
Побег от гомофобии
Марко — далеко не единственный, кто решился на отъезд из Узбекистана из-за гомофобии и насилия, ведь там права ЛГБТ нарушаются регулярно. Сейчас в Центральной Азии две республики, где гомосексуальность преследуется по закону — это Туркменистан и Узбекистан. Но, по словам президента ассоциации «Права человека в Центральной Азии» Надежды Атаевой, именно в Узбекистане сексуализированное насилие и гомофобию используют как инструмент давления на неугодных для государства людей.
«Над политическими заключенными изнасилование в местах лишения свободы — один из видов пыток, — рассказывает Атаева. — После изнасилования эти мужчины считаются изгоями общества. Их дети не смогут жениться — махалля (локальная община и ее представители) не придет на свадьбу и не будет поддерживать эту семью».
По словам правозащитницы, из-за уголовной статьи и гомофобных настроений в узбекском обществе ЛГБТ-люди, ставшие жертвами сексуализированного насилия, не могут получить никакой защиты. А если о случившемся узнает кто-то из их семьи, то виновными становятся именно жертвы.
По данным Антидискриминационного Центра «Мемориал», чаще по статье о мужеложестве к тюремным срокам приговаривают в Туркменистане. Кроме того, осужденные нередко попадают в тюрьму повторно, где подвергаются пыткам и насилию. А после освобождения у них почти нет шансов найти нормальную работу и адаптироваться к жизни в обществе.
Оставаться в такой агрессивной и нетерпимой среде представители ЛГБТ боятся и ищут возможность уехать. Атаева объясняет, что зачастую страну выбирают по нескольким критериям: безвизовый режим, отсутствие языкового барьера, возможность стать переселенцем, то есть через одну страну эмигрировать в другую, например, в США. Поэтому выходцы из Центральной Азии выбирают между Россией, Грузией и Турцией, а до начала войны уезжали и в Украину. В случае с Россией многие надеются на масштаб — это большая страна, там есть где жить и где работать так, чтобы на тебя лишний раз не обращали внимания. Но это представление оказывается ошибочным.
Когда Марко приехал в Россию, он действительно почувствовал, что может вести себя свободнее: стал еще больше ухаживать за собой, купил более узкие джинсы, чем мог позволить носить в Узбекистане. Он в первый раз по-настоящему влюбился и стал встречаться с молодым человеком. Первое время он подрабатывал в массовке на телепередачах и вместе с другими мигрантами спал в электричках, в подъездах, подвалах. За это время его не раз избивали подростки и молодые люди, которых он описывает как скинхедов. Один раз, по воспоминаниям Марко, его вывезли в лес, избили и помочились на него.
«Расизм в России я ощущал на себе каждый божий день, — говорит Марко. — Захожу в магазин и слышу классическое: понаехали. А потом: „Ой как он оделся, как надушился. Может он гомосексуалист? Небось у него в его Чуркистане и расчески не было“. И это самое безобидное. Еще и стукнуть могли».
Последней каплей для Марко стало случившиеся в 2012 году. Тогда он жил в Обнинске с мужчиной. Он занимался сдачей земель и помещений в аренду, поэтому некоторых арендаторов Марко знал лично. В один из дней он вышел на улицу, чтобы выкинуть мусор, почувствовал удар и отключился.
«Я открываю рот и понимаю, что оттуда лезет что-то жесткое, типа металла или пластмассы. Оказывается, это были мои зубы», — вспоминает Марко. В нападавшем он узнал друга арендатора, которого уже не раз видел. Мужчина продолжал избивать ногами лежащего на земле Марко. А когда сам арендатор попытался его оттащить, то закричал: «Ты что, не видишь, это пидор-узбек!» После этого Марко несколько дней пролежал в больнице и сказал своему сожителю, что больше не может оставаться в России, потому что здесь его убьют. Он обратился в организацию Комитет «Гражданское содействие» и в 2013 году с помощью правозащитников из нескольких организаций получил беженство в США.
Марко до сих пор общается со знакомыми узбеками: одни живут в России, другие в Узбекистане. Первые рассказывают, что за последние несколько лет жить в России стало хуже из-за усилившейся ксенофобии и гомофобии. Вторые просят одолжить деньги и помочь с переездом в Россию. Когда Марко им объясняет, что в России им будет тяжело, ему отвечают: «В России, где много геев, мы можем хоть как-то выжить. А как нам выжить в Узбекистане?» Знакомые Марко надеются, что им удастся остаться в России, где они смогут жить в безопасности. Однако это иллюзия: легально закрепиться в России и получить статус беженца в России практически нереально. А из-за проблем с документами мигрантов могут не только арестовать, но и депортировать обратно на родину, от законов которой они бежали.
В западне без беженства
В 2017 году из России собирались депортировать журналиста и гражданина Узбекистана Али Феруза. Он рассказывал, что в 2008 году его пытались завербовать узбекские спецслужбы, после чего он решил уехать в Россию. Там он несколько лет безрезультатно пытался получить статус и беженца и временное убежище. В итоге 1 августа его задержали за нарушение правил пребывания иностранцев в России. Феруз открыто говорил, что после возвращения в Узбекистан его начнут преследовать по политическим статьям, задержат и будут пытать. Он попытался покончить с собой в суде, когда получил на руки протокол с решением о выдворении. Журналист полгода провел в Центре временного содержания иностранных граждан (ЦВСИГ) и только благодаря огласке в СМИ, вмешательству ЕСПЧ, публичных россиян и омбудсмена Татьяны Москальковой его не депортировали на родину, а отправили в Германию.
Очень часто приезжие в Россию, как и Феруз, сталкиваются с невозможностью стать легальным беженцем, потому что российское государство практически никому не выдает этот статус. В 2023 году Россия установила новый «антирекорд» — статус получили всего 16 человек, таким образом к концу года в стране проживало всего лишь 244 официальных беженца. Максимум на что могут рассчитывать обратившиеся — это временное убежище. Такой статус выдается только на год, продлить его сложно и, в отличие от беженства, его обладатели не могут рассчитывать на соцзащиту. Зато человека, получившего временное убежище, не могут депортировать, и ему предоставляется право на работу. Но и на него могут рассчитывать немногие. В 2023 году статус «временное убежище» дали всего 6 828 раз, а это в 15 раз меньше, чем в 2022 году. При этом 80% людей со статусом «временное убежище» в 2023 году — выходцы из Украины (5 435 человек).
По словам эксперта Антидискриминационного Центра «Мемориал» Стефании Кулаевой, из-за того, что процедура получения беженства в России по сути обречена на провал, граждане Центральной Азии уже редко пытаются его получить и чаще приезжают в России как трудовые мигранты. Такая тенденция была особенно заметна после национальных погромов в Кыргызстане в 2010 году: из-за нападений, убийств и грабежей этнические узбеки были вынуждены уехать в Россию. В течение нескольких лет трудовая миграция стала для них «вынужденной заменой беженства или временного убежища».
Но есть и те, кто подается на убежище в России, несмотря на минимальные шансы, потому что им никак нельзя вернуться в родную страну.
«Это не так, что человек сидит в Ташкенте и думает: „ как бы мне в безопасную страну поехать, где с уважением отнесутся к проблемам политических преследований в моей стране? Поеду-ка я в Россию“. Конечно, нет. Это вынужденный шаг. — объясняет Кулаева. — Бывает, что люди оказываются в России, и им никак нельзя обратно. Единственная причина, чтобы получить убежище — политическое преследование. Но Россия не признает ее в отношении, например, радикальных мусульман или противников режима. И эти люди понимают, что не получат убежища, но все равно идут искать его от безысходности».
Ученые факультета политологии британского Университета Эксетера в 2019 году создали базу данных политических мигрантов из центральноазиатских стран. К 2020 году она насчитывала 278 человек. Подавляющее число — беженцы из Узбекистана, на втором месте по репрессиям оказался Таджикистан. В список включали не только политиков, но и журналистов, правозащитников и религиозных деятелей. По данным составителей базы, чаще всего преследуемые переезжают именно в Россию, там же больше всего распространен феномен насильственной депортации.
Наиболее же беззащитны, по словам Кулаевой, мигранты, оказавшиеся в ЦВСИГ, который еще называют центром на выдворение.
«Об этих ЦВСИГ, к сожалению, мало писали журналисты, пока некоторые из них туда не попали, когда в России уже серьезно начали преследовать по административным статьям и закончились места в изоляторах временного содержания. Они там сидели в ужасных условиях, и были потрясены. В некотором роде это была полезная „экскурсия“, потому что мигранты так сидят не сутками, а годами, об этом важно знать и рассказывать», — считает Кулаева.
Условия в ЦВСИГ почти идентичны тюремным: там царит антисанитария, отсутствует доступ к питьевой воде, выйти из комнаты нельзя, разговоры по мобильному разрешены в строго отведенное время. При этом помещение в это учреждение не приравнивается к отбыванию наказания — формально это «обеспечительная мера» (по решению о высылке). В ЦВСИГ мигрантов отправляют за административные нарушения, например, за просроченную временную регистрацию. В центре люди ждут решения о выдворении, но это ожидание может быть очень долгим.
В июне 2022 года стало известно, что в таком миграционном изоляторе под Москвой уже два года находятся граждане Туркменистана. Их поместили туда за превышение срока пребывания в РФ после окончания срока действия виз, однако выехать вовремя они не могли из-за пандемии, потому что транспортное сообщение между РФ и Туркменистаном временно остановилось. В итоге никто не понимал, что делать дальше, и нарушителей просто оставили в ЦВСИГ. Получается, что люди попадают в центр для «обеспечительной меры» за мелкие нарушения, а проводят там больше времени, чем некоторые в колониях за совершение реальных преступлений.
В 2018 году гражданин Камеруна оказался в ЦВСИГе из-за ошибке в судебном решении. В октябре того года его задержали сотрудники иммиграционного контроля МВД и составили административный протокол. Но из-за того, что камерунец потерял свои документы, его имя записали неправильно со слов старшего инспектора. Оказалось, что раз имя в постановлении суда расходится с именем в свидетельстве о возвращении на родину, которое оформило посольство, то выдворить человека из страны невозможно. В итоге постановление суда отменили и гражданина Камеруна отпустили на свободу. Но разбирательства длились год, и все это время он провел в тюремных условиях ЦВСИГа.
В декабре 2023 года правозащитникам удалось добиться поправок в федеральный закон об административных правонарушениях: теперь в российском законе зафиксирован срок нахождения в ЦВСИГ — не более 90 суток. После его истечения суд должен решить, продлевать срок содержания в центре или отпустить человека на свободу. МВД может ходатайствовать о продлении, а человек — о выдворении за свой счет или о том, что его нужно просто отпустить. И если система судебного надзора заработает корректно, то мигрантам (вне зависимости от того, претендуют они на статус беженца или нет), не придется больше месяцами и годами находиться в ЦВСИГ без надежды оттуда вырваться. Правозащитники добивались этой поправки десять лет.
Равнодушная ко всем система
По информации Комитета «Гражданское содействие» (ГС), помимо граждан Украины и Центральной Азии убежище в России часто запрашивают граждане Афганистана (их больше всего), Сирии и стран Африки.
«Где война, где полыхает, оттуда и приходят беженцы, — говорит консультантка «ГС» Анна (имя изменено). — У нас появляются беженцы из Бангладеша, как только у них в стране происходят предвыборные события, потому что партия, которая сейчас у власти, начинает сильно давить на конкурентов, и эта ситуация создает политических беженцев. Было много беженцев из Судана, Йемена, Демократической Республики Конго и Ирака».
По словам Анны, беженцы из этих стран выбирают Россию, потому что думают, что это «почти Европа, только визу здесь получить проще». А некоторые надеялись через Россию получить убежище в другой стране, то есть стать переселенцем. Человек должен был сперва подать на беженство в России, пройти все бюрократические круги, получить отказ, а затем доказать управлению Верховного комиссара ООН по делам беженцев, что он действительно нуждается в международной защите и не может вернуться назад. В этом случае его могли отправить в более безопасную страну. «Это были единичные случаи, но хоть какой-то шанс уехать, если тебе везде отказали, а тебе реально опасно возвращаться, — говорит Анна. — Но, к сожалению, потом это прекратилось, потому что Россия не захотела, чтобы ее использовали как плацдарм для перемещения».
Приезжие из африканских и других стран разочаровываются в институте беженства. У них возникают проблемы на всех этапах: из-за языкового барьера они не могут объясниться в государственных учреждениях, не понимают, как получить временную регистрацию, без которой нельзя податься на убежище, как оформить документы. Они думают, что раз смогли спастись и бежать от войны, то в России им будут охотно помогать, а приехав не понимают, почему помощь вообще невозможно получить. Разумеется, они сталкиваются и с бытовым расизмом, но есть и те, кому везет, и они встречают людей, которые помогают им, а не дискриминируют.
По наблюдениям Анны, последние волны беженцев уже не надеются ни на получение убежища, ни на переселение в третью страну. Но некоторые думают, что могут бежать на Запад через Беларусь и пытаются нелегально пересечь границу. Такие попытки заканчивались даже смертью: если дело происходило зимой, а южные просители не были готовы к российской минусовой температуре. Некоторые решаются на эмиграцию в Беларусь, потому что отчаиваются ждать беженства в России.
В 2014 году бывший гвардеец из республики Того Бозобэйиду Батома бежал в Москву. На родине он отказался выполнить приказ об убийстве оппозиционного лидера, из-за чего его заключили в тюрьму и пытали. Пять лет в России он пытался получить статус беженца и перебивался случайными заработками и, по воспоминаниям консультантки «Гражданского содействия», он «потихонечку сходил с ума, решил, что его предали и забыли». Он уехал в Беларусь и просил убежище там. Однако через несколько месяцев ему отказали и этапировали обратно в Россию, поместили в ЦВСИГ, а оттуда депортировали на родину, где ему грозила смертная казнь.
В октябре 2023 года стало известно, что Россия депортировала в Туркменистан религиозного деятеля Аширбая Бекиева, которого за инакомыслие преследовали местные власти. Сперва Россия вынесла постановление об экстрадиции, позже его отменили, но после того, как у Бакиева истек паспорт, его депортировали.
Не менее брошенными себя чувствуют и «беженцы на месте» — это люди, которые изначально приехали в Россию не за статусом, а по каким-то другим причинам, например, по учебе. Но из-за начавшихся конфликтов в родной стране были вынуждены остаться в России и просить убежища. С этой необходимостью столкнулись многие граждане Афганистана после прихода Талибана власти летом 2021 года.
«Черте» удалось на условиях анонимности поговорить с 30-летним гражданином Афганистана, который приехал на учебу в Россию всего лишь за несколько месяцев до переворота. Он рассказал, что работал в одном из государственных ведомств, которое оплатило его учебу в Москве и платило ему стипендию, благодаря которой он поддерживал семью, в том числе жену и маленьких детей. Но после того, как Талибан пришел к власти, он остался без стипендии и контракта на учебу. Благодаря Комитету «Гражданское содействие» ему удалось получить временное убежище, но вернуться в Афганистан он не может. Он до сих пор общается с бывшими коллегами: они рассказывают, что скрываются от талибов и живут в страхе. В России он чувствует себя более безопасно. Но продолжить учебу и устроится на работу не может: перебивается случайными заработками на стройке, работает официантом и уборщиком.
Закончить учебу и получить диплом российского вуза — его мечта. Кроме того, за время жизни в Москве он успел проникнуться любовью к россиянам, поэтому не хочет уезжать. «Когда они [россияне] узнают о моих бедах, они всегда стараются помочь или хотя бы морально поддержать», — сказал он «Черте». Своих родителей, жену и детей он не видел уже три года.
Анна считает, что сложившаяся в России система не потворствует авторитарным государствам, которые хотят получить своих политических беженцев, но и не помогает обративишмся к ней. По сути она просто беспощадна в своем равнодушии: «В случае с беженцем из Того: кто-то хотел помочь этому авторитарному режиму? Да нет, никто не хотел, плевать на Того. Плевать на всех. Я думаю, что здесь дело в безразличии и установках, чтобы никого не пропускать [в страну]».
Куда хуже?
Положение беженцев и мигратнов оставляло желать лучшего и до 2022 года. Но после начала войны в Украине появились новые проблемы. Самая главная из них — это вербовка на войну. Уже получившим российское гражданство приезжим из Центральной Азии угрожали его отобрать, если они не пойдут на фронт. А мигрантам без гражданства, наоборот, обещали выдать его в обмен на службу. В сентябре 2022 года Госдума приняла закон, согласно которому иностранные граждане могут получить гражданство России, если заключат контракт о прохождении военной службы на три года.
Вдобавок к этому граждан центральноазиатских республик привлекает и зарплата контрактника: минимальная выплата составляет 210 тысяч рублей. Уже известно, что на стороне России воюют граждане Таджикистана, Кыргызстана и Казахстана. Известно и о случае, когда гражданина Таджикистана вместо депортации отправили из ЦВСИГ в воинскую часть, чтобы затем переправить на фронт.
Если гражданин одной страны воюет по контракту в зарубежных войнах, то это считается наемничеством. В Таджикистане и Узбекистане это запрещено по закону. И почти сразу после начала войны государственные органы Узбекистана опубликовали предупреждение о том, что наемничество — уголовное преступление.
При этом, по словам президента Ассоциации «Права человека в Центральной Азии» Надежды Атаевой, среди граждан Узбекистана, в том числе диссидентов, есть те, кто абсолютно искренне поддерживают Владимира Путина.
«Даже среди правозащитного сообщества очень много людей, которые поддерживают политику Путина. Они до сих пор считают, что Россия борется в одиночку c НАТО и так далее. Эти люди слушают Соловьева, они поддаются пропаганде. У людей есть потребность получать информацию, а наиболее доступные ресурсы подконтрольны узбекской власти, и в них — пророссийская информация», — объясняет Атаева.
По ее наблюдениям, политические режимы Центральной Азии и их официальные СМИ уже долгое время находятся «под властью Кремля», поэтому российская пропаганда оказывается эффективной и в республиках. Так, 35-летний узбек Озод, недавно получивший российское гражданство, сказал журналистам издания Cabar, что готов пойти на фронт, потому что это его долг. «Любой адекватный человек должен понимать, что если мы не будем воевать, будет угроза со стороны нам», — так он аргументировал свое решение. А в январе 2023 года глава Следственного комитета Александр Бастрыкин назвал участие в войне конституционной обязанностью иностранцев, получивших российские паспорта.
Эксперт Антидискриминационного Центра «Мемориал» Стефания Кулаева считает, что мигрантов активно загоняют на войну, в том числе и потому, что, в отличие от большинства россиян, у них нет родственников в России, которые могли бы открыто добиваться их возвращения с фронта.
«Это незащищенная группа, не поддерживаемая другими слоями населения. У них, как правило, в России нет семьи. А выступления жен в белых платках никому [из властей] не нужны. Как и всеобщее страдание и недовольство этими потерями. А этих [мигрантов] вроде и не жалко — их жены и матери далеко. Поэтому власти решили, что мигрантами можно попытаться легко заткнуть эту ужасную щель, хотя это совершенно неподходящие для фронта люди».
По наблюдениям Кулаевой, нападки на выходцев из Центральной Азии, в особенности Таджикистана, усилились весной 2023 года после рейдов силовиков против мигрантов, при этом вдруг граждане во многих регионах России начали записывать местным властям видео, утверждая, что приезжие ведут себя неподобающим образом, а в общественных дискуссиях опять то и дело поднимается вопрос о введении виз для выходцев из Центральной Азии.
Ухудшилось и положение ЛГБТ-мигрантов после принятия репрессивных законов. По словам Атаевой, трансгендерные беженцы сейчас находятся в западне. Из-за закона о запрете трансгендерного перехода, принятого в июле 2023 года, приезжие больше не могут поменять паспорт и получить необходимые медицинские препараты, домой вернуться им теперь невозможно, а страх проверки документов стал еще сильнее. Марко рассказал «Черте», что в России осталась его трансгендерная подруга, которая теперь почти не выходит из дома, потому что боится наткнуться на полицейских.
Директор проектов Московского комьюнити-центра для ЛГБТ+ инициатив Ольга Баранова рассказала «Черте», что в центр иногда обращаются квир-мигранты. Они сталкиваются с двойной стигмой. После войны чувство притеснения только усилилось, а количество нападений, о которых рассказывают обратившиеся в центр, выросло.
«Этим людям очень тяжело выживать вообще в России, где могут избить на улице просто потому, что у тебя не такая внешность. И этот уровень ксенофобии, уровень агрессии в обществе растет из-за войны и, соответственно, выливается на наиболее уязвимую социальную группу, — говорит Ольга. — Визуально по ним [ЛГБТ-мигрантам] не видно, что они другой ориентации, если они не ведут себя стереотипно. Поэтому неправильно говорить, что человека избили, потому что он гей — нет, в первую очередь они [нападавшие] увидели, что он выглядит по-другому. Но если выяснится, что пострадавший еще и гей, то тогда вообще капец».
На вопрос о том, как ухудшилась жизнь беженцев после начала войны, консультантка «Гражданского содействия» Анна кратко отвечает: «Честно говоря, я не знаю, куда еще хуже».
Изображения для статьи предоставили: АДЦ «Мемориал» и Комитет «Гражданское содействие».
Материал подготовлен в рамках проекта ЦЗПЧ Мемориал «30 лет до». Точки зрения редакции и ЦЗПЧ Мемориал могут не совпадать
