Бежать в Россию от России
Манана Джабелия, этническая грузинка из Абхазии, переехала в Москву в 1994 году — ей тогда было 39 лет. Вместе с мужем, братом и тремя сыновьями она бежала от войны.
Во время войны на территории Абхазии произошли этнические чистки грузин: их убивали, пытали, женщин — насиловали. Многие грузины уходили из Абхазии на территории, подконтрольные Тбилиси: по несколько суток они шли пешком через горные перевалы, пытались забраться на вертолеты, которые иногда присылали за ними. В попытке убежать от войны люди десятками гибли от холода и недоедания.
Власти едва справлялись с потоком беженцев: всего в 1992—1993 годах около 200 тысяч этнических грузин покинули Абхазию и переселились на подконтрольную Грузии территорию. Город Зугдиди, расположенный на границе с Абхазией, в то время оказался переполнен беженцами. К концу 1993 года в городе и окрестностях скопилось около 100 тысяч переселенцев из Абхазии — и это при том, что в 1989 году в Зугдиди всего жило 50 тысяч человек. Жили беженцы у знакомых и родственников, селились в зданиях детских садов. Гостиницы и санатории в крупных городах Грузии — Тбилиси и Кутаиси — были забиты беженцами под завязку.
Вооруженный конфликт между Грузией и Абхазией — ее автономной республикой — начался в августе 1992 года. Абхазия хотела независимости, Грузия пыталась сохранить ее в своем составе. Официально Россия сохраняла по отношению к этому конфликту нейтралитет: осуждала военные преступления обеих сторон конфликта, присылала гуманитарную помощь, помогала вывозить беженцев. Тем не менее, как говорится в докладе Human Rights Watch, российские части, которые находились в зоне конфликта, неформально поддерживали абхазские формирования: например, бомбили грузинские позиции (официальная позиция России заключалась в том, что ее войска лишь охраняли сами себя, отвечая огнем на удары грузинского оружия). Грузия обвиняла Россию в том, что она якобы снабжала абхазские войска вооружением — в частности, танками (Россия отвергала эти обвинения); в свою очередь, Абхазия тоже обвиняла Москву в передаче грузинским войскам бронетехники.
Но не все, кто покинул Абхазию во время войны, остались на грузинской территории. Некоторые бежали в Россию.
По данным грузинского консульства в Москве, из 250 тысяч грузин, покинувших Абхазию в 1992—1993 годах, около 50 тысяч человек осели в России. В то время — спустя всего два года после распада СССР — Россия не воспринималась как иностранное государство, писали правозащитники организации Комитет «Гражданское содействие»: «Многие беженцы сначала выезжали в Тбилиси, но потом, не получив существенной помощи или не сумев найти себе пристанища и средств к существованию, часто направлялись в Россию, чаще всего в Москву, которую по-прежнему рассматривали как свою столицу, политический и экономический центр, где принимаются решения и где легче выжить».
Семья Мананы Джабелия освоилась в Москве. Сама Манана торговала на рынке фруктами и овощами. Ее сын Нико учился в московском вузе на юриста. Муж Мананы — Шахи Кварацхелия, этнический абхаз — говорил, что считает себя москвичом.
В Москве семья Мананы Джабелия прожила 13 лет. У Мананы был грузинский паспорт, но в России она жила на законных основаниях: регулярно продлевала визу. 4 октября 2006 года случилось непредвиденное: Манану задержали милиционеры. Грузинского паспорта с собой у нее не было — накануне она отдала его в консульство на обмен.
Хотя у Мананы была выданная грузинским консульством справка, что она — вынужденный переселенец, милиционеры все равно отвезли ее в участок и оставили там на ночь.
А на следующий день суд постановил депортировать ее из страны. Заседание длилось десять минут. В решении говорилось, якобы Манана Джабелия призналась, что приехала в Россию всего два года назад нелегально и хочет вернуться в Грузию. Ее сын утверждал, что ни в чем подобном мать не признавалась.
Преследование по национальности
Осенью 2006 года — как раз в те дни, когда Манану Джабелия задержали — в России началась неофициальная «антигрузинская кампания». Этнических грузин — в том числе беженцев из Абхазии — по всей стране массово задерживали, держали в тюрьмах и высылали из страны, даже если у них были законные основания находиться в России.
Эта кампания разразилась после того, как власти Грузии поймали на своей территории пятерых российских разведчиков и предъявили четырем из них обвинения в шпионаже. Владимир Путин, который к тому моменту уже шесть лет был президентом, обвинил власти Грузии в «терроризме» и «захвате заложников» — и пообещал ответить на эту «провокацию».
Уже спустя два дня после заявления Путина замглавы российской Федеральной миграционной службы объявил, что ведомство собирается ужесточить надзор за грузинами в России, и пригрозил депортировать тех, кто работает нелегально. Он признал, что эта мера — политическая: ответ на действия Грузии. Российские власти стали публично демонизировать грузин: утверждали, что каждый сотый из граждан Грузии, живущих в России, — преступник; что грузинская диаспора монополизировала рынки и вытесняет оттуда «коренных жителей».
Под эгидой борьбы с нелегальной миграцией и уклонением от уплаты налогов милиция начала облавы на заведения, принадлежащие грузинам: рестораны, автосервисы, казино, магазины. Многие из них закрыли за нарушения, а некоторые закрылись сами: например, владелец одного из грузинских ресторанов в Москве заявил, что прекращает работать, потому что не хочет, чтобы посреди застолья к нему ворвались люди в масках и положили гостей лицом в пол. С проверкой пришли даже в издательство, которое печатало книги Бориса Акунина — этнического грузина, чье настоящее имя — Григорий Чхартишвили. Писатель тогда назвал эту кампанию «фашистской истерикой»: «В России стало опасным быть представителем “черной” нации».
Гонения коснулись и детей. Московская милиция разослала в школы письма: попросила предоставить списки детей с грузинскими фамилиями. От директоров школ требовали рассказать, случается ли, что грузинские дети не слушаются учителей, ссорятся с другими детьми и совершают «антиобщественные действия». А в Калуге, например, проводить беседы с грузинскими детьми в школы приходили сотрудники ФСБ.
Облавы устраивали не только на рынках и в ресторанах. 7 октября 2006 года столичная милиция устроила облаву возле храма Георгия Победоносца в Грузинах — это главный духовный центр грузинской диаспоры в Москве. У всех, кто пришел на богослужение, силовики переписывали данные, а двух певчих церковного хора — граждан Грузии — задержали. В тот же день милиционеры устроили дежурство и у здания грузинского консульства в Москве: они проверяли документы у всех, кто пытался туда войти, и задержали четырех человек.
Все эти события осени 2006 года стали кульминацией конфликта, который назревал между Россией и Грузией на протяжении нескольких лет. Этот конфликт был связан с политикой, которую пришедший к власти Владимир Путин проводил в отношении непризнанной Абхазии.
В 2002 году Россия начала в упрощенном порядке выдавать жителям Абхазии паспорта, затем российское гражданство, а с ним — российские пенсии и другие социальные льготы. Также право на российское «покровительство» получило почти все взрослое население непризнанной республики. Тогдашний президент Грузии Эдуард Шеварднадзе назвал это «скрытой аннексией».
Отношения двух стран стали ухудшаться еще больше после «революции роз» в Тбилиси — первой успешной цветной революции на постсоветском пространстве — в результате которой к власти в Грузии пришел Михаил Саакашвили. Он провозгласил курс на восстановление целостности Грузии и в 2004 году ввел войска в Южную Осетию — еще одну, наряду с Абхазией, конфликтную территорию. Как и в Абхазии, в Южной Осетии в то время в роли миротворцев находились российские военные, но новые власти Грузии заявили, что «считаться» с ними больше не будут.
Кульминацией этого конфликта стала война между Россией и Грузией в 2008 году. Но еще за два года до начала войны у этого конфликта уже были жертвы: грузины-беженцы, которые жили в России — такие, как Манана Джабелия, которую задержали и постановили депортировать осенью 2006 года.
«Мы всегда считали Россию своей родиной»
Дожидаться депортации 51-летнюю Джабелия отправили в спецприемник для иностранцев — по сути, это обычное СИЗО. Там ее продержали два месяца, отпустить женщину под домашний арест суд не соглашался. Несколько дней Манана держала голодовку. Ей часто становилось плохо — настолько, что сотрудники спецприемника были вынуждены вызывать «скорую».
Родственники Мананы и правозащитники в это время пытались обжаловать решение суда. И сумели это сделать: Мосгорсуд признал решение о ее депортации незаконным и не нашел ни одного основания для того, чтобы выслать Джабелию из России.
Из суда Манана Джабелия вышла счастливая. Позвонила сыну, сказала, что прекрасно себя чувствует. Ей пришлось вернуться в спецприемник — ждать, пока решение суда вступит в силу.
Вечером она вместе с сокамерницами — такими же грузинками, которые ждали депортации — выпила в честь победы чая со сладостями. Пела, танцевала, обещала носить им передачи.
На следующее утро ее соседка по камере Этери проснулась от того, что Манана Джабелия звала ее, стоя у своей кровати. Этери подошла к ней — и Манана упала к ней на руки. Она умерла.
Как определили медики, смерть Мананы Джабелия наступила из-за ишемической болезни сердца. Ее тело в декабре 2006 года доставили в Грузию специальным рейсом, организованным правительством Грузии. Родственники Мананы говорили, что врач, проводивший вскрытие, сказал им: держать женщину с таким больным сердцем в спецприемнике — преступление.
После гибели Мананы ее родственники приняли решение уехать из России. Грузинского гражданства у них не было; муж Мананы, этнический абхаз, не знал грузинского алфавита; жить в Тбилиси им было негде — но тем не менее они решили, что в России у них «нет будущего».
«Мы всегда считали Россию своей родиной. Что мне делать здесь? — говорил в первые дни после переезда в Тбилиси журналистам Deutsche Welle муж Мананы Шахи Кварацхелия. — Да, по рождению я грузин, но неужели поэтому я должен жить здесь? Здесь я стал нищим. Там осталась моя работа, мой дом. Там я заботился об образовании моих детей. Дома, в России, мы жили как люди. Как мы будем жить здесь, не знаю. Я молюсь здесь, на краю могилы моей жены, молюсь и прошу президента России Путина, измените свою политику, именно она виновата в смерти моей любимой жены».
Штурм общежития
С самого утра 24 июня 2008 года здания общежития на севере Москвы окружили люди — по выражению корреспондента «Новой газеты», там собрались «мрачные бугаи в штатском». Входную дверь в общежитие они забаррикадировали металлической палкой, чтобы не пускать журналистов и правозащитников, съехавшихся к зданию. Пока снаружи собиралась толпа, внутри общежития люди в штатском вламывались в комнаты и выкидывали оттуда жильцов, среди которых были беженцы из Абхазии. Людей, которых выселяли из комнат, в том числе детей, люди в штатском избивали; одна из женщин в знак протеста прямо посреди коридора облила себя керосином и подняла вверх руку с зажигалкой.
Этим погромом закончилось противостояние, которое тянулось на протяжении двух лет. Общежитие, которое когда-то принадлежало швейной фабрике «Смена», в начале 1990-х стало пристанищем беженцев — из Абхазии, Армении, Азербайджана. Но в 2004 году это здание передали в ведение Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН), чтобы там могли жить силовики из других регионов. По документам дом проходил как не обремененный жильцами. С тех пор сотрудники ФСИН пытались выселить оттуда беженцев и «лимитчиков», работников швейной фабрики, приехавших из других регионов — и летом 2008 года, как писали журналисты, силовики «въехали в мирное общежитие как в бунтующую зону».
54-летняя Ламара Гегечкория — абхазская беженка, которая жила в этом общежитии больше десяти лет — пережила штурм с годовалым внуком на руках. Она вспоминает, что смотрела из окна комнаты соседки, тоже беженки из Абхазии, как люди, окружившие здание, распыляют удушливый газ. «Я с окна выглянула — ребенка держу одной рукой. Взяла с окна цветочный горшок. Сказала соседке: не обижайся, хороший цветок. И спустила его сверху», — вспоминает она.
Этническая мегрелка — это один из народов, которые живут на территории Грузии — Ламара Гегечкория родилась и выросла в абхазском городе Очамчира. В 1993 году, во время войны в Абхазии, она вместе с мужем и детьми бежала в грузинский город Зугдиди, который располагается недалеко от Очамчиры — пристанище большинства абхазских беженцев.
Какое-то время семья Ламары пыталась жить в Грузии, но связь с Россией была сильнее: там Ламара в юности училась в институте, там жили ее родственники. Да и возможностей в Москве было больше, чем в постсоветском Тбилиси: «В Москве когда было плохо? — говорит Ламара. — Всегда было хорошо. Вся страна работала на Москву всю жизнь».
Поехать в Москву Ламара Гегечкори решила несмотря на то, что всегда была уверена: на стороне Абхазии во время войны выступали российские войска. «Начальники — сегодня есть, завтра их не будет, а люди-то людьми остаются. Кремль все решает, но не люди», — вспоминает она свое решение.
Приехав в российскую столицу, Ламара Гегечкори поселилась в том самом общежитии — к тому моменту там уже жила ее сестра. Тогда, в начале 1990-х, московские предприятия по просьбе городского правительства выделили комнаты в своих общежитиях жертвам военных конфликтов.
Работать Ламара устроилась на Петровско-Разумовский рынок: «Что сама готовила, то и продавала. Наши женщины [беженки] почти все стали кухарками. А в ресторан устроиться было нельзя: нужна была прописка».
Российское гражданство Ламара получить не пыталась: как и многие беженцы, она надеялась вернуться на родину, в Абхазию, и не хотела, как говорит сама, «бежать за двумя зайцами». В начале 1990-х беженцы въезжали в Россию свободно: между странами СНГ действовал безвизовый режим, а у жителей Грузии были те же, что и у россиян, советские паспорта. Их правовой статус ничем не отличался от статуса трудовых мигрантов из бывших советских республик.
В 1993 году в России появился закон «О беженцах», который позволил жертвам войн обращаться за получением официального статуса, но воспользовались этим правом крайне немногие, говорится в докладе Комитета «Гражданское содействие»: во-первых, получить этот статус было крайне сложно, а во-вторых, он ничего не давал, кроме легального положения, которое у выходцев из Абхазии было и так.
С годами ситуация становилась хуже: советские паспорта вывели из употребления, так что беженцам приходилось либо менять их на грузинские, либо все-таки заниматься получением гражданства России. А в 2002 году в России приняли закон «О правовом положении иностранных граждан». Он сделал большинство абхазских беженцев людьми вне закона: в нем вообще ничего не говорилось о правовом статусе иностранных граждан или людей без гражданства, которые жили на территории России к тому моменту. И легализоваться им становилось все сложнее — особенно с началом «антигрузинской кампании», когда люди с паспортами Грузии стали восприниматься как граждане государства-врага.
В 2001 году на швейной фабрике, которой принадлежало общежитие, поменялось руководство, и семью Ламары Гегечкори из обычной комнаты переселили в 12-метровое помещение без окон, которое раньше использовали как гладильную комнату. В гладильной они жили вчетвером: Ламара, ее муж, их сын и его жена. В апреле 2007 года родился внук Саба. Из роддома его привезли в ту же комнату без окон.
Первые рейды с попыткой выселить жильцов из общежития произошли как раз осенью 2006 года, на фоне антигрузинской кампании. В то время российские власти запретили грузинам работать на рынках — и Ламаре Гегечкори на время милицейских проверок приходилось прятаться в туалете. Она не уезжала до последнего. Уехала только в августе 2008 года — когда началась война России с Грузией.
В Грузии, вспоминает Ламара Гегечкори, у ее семьи не было почти ничего — только участок земли в деревне, где жили родители ее мужа. Там они поставили деревянный домик и прожили в нем первые годы. Ее сын, говорит Ламара, сказал ей тогда, что в Россию больше никогда не поедет. Свое детство он провел в Абхазии в страхе бомбежек и не хотел, чтобы детство его сына прошло в России в страхе репрессий.
«Беженец — до смерти будет беженцем»
Многим абхазским беженцам, выдворенным или вынужденным уехать из России в середине 2000-х, пришлось еще тяжелее. Вернуться в Абхазию они не могли, а в Грузии у них не было никакого жилья. Правозащитники из организации Human Rights Watch рассказывали о 20-летнем студенте Дато, семья которого во время войны в Абхазии переехала в Грузию, а в конце 1990-х — в Россию. Незадолго до начала депортации грузин пограничники отказались впускать его в Россию, куда он возвращался из поездки. Он оказался разлучен со своей семьей и был вынужден остаться в Зугдиди: «Денег нету, ни жилья, ни учебы. Везде здесь я чужой».
В такой же ситуации оказалась студентка Хатуне Дзадзамия, которая переехала с семьей в Москву из Абхазии в 1993 году и которую суд выслал в Россию во время антигрузинской кампании. В Тбилиси после выдворения ей приходилось жить то у одного, то у другого родственника.
В Тбилиси переехали и родные Мананы Джабелия, погибшей в спецприемнике. Грузия выделила им жилье для беженцев — двадцатиметровую комнату, рассчитанную на семерых.
Сразу же после переезда сын Мананы Нико Джабелия заявил, что будет судиться с Россией в ЕСПЧ. И он, и другие депортированные грузины — в частности, беженка из Абхазии, студентка Хатуна Дзадзамия — действительно подали жалобы в Страсбургский суд. Семье погибшей Мананы ЕСПЧ присудил 70 тысяч евро компенсации, признав, что Россия нарушила право на жизнь, свободу и запрещение пыток. Хатуна Дзадзамия наряду с другими гражданами Грузии, депортированными в 2006 году, тоже выиграла дело в ЕСПЧ.
Жалобу против России в Страсбургский суд подала и сама Грузия. Одна из свидетельниц, чьи показания слушали, рассматривая эту жалобу, судьи Страсбургского суда, была как раз беженкой из Абхазии, которая жила в Москве с грузинским паспортом и визой. Она рассказала, что когда российский суд выносил решение о ее депортации, спросила судью, за что ее высылают — и судья ответил: «Потому что вашим президентом является Саакашвили, вам следует поговорить с ним».
Рассмотрев в 2014 году жалобу Грузии, ЕСПЧ признал, что Россия нарушила несколько статей Конвенции по защите прав человека. Депортация грузин, решил суд, была нарушением запрета на массовую высылку иностранцев: решений о выдворении российские суды во время «антигрузинской кампании» вынесли так много и в такой краткий срок, что эти дела просто не могли быть рассмотрены объективно и разумно. То, как грузин задерживали, держали под арестом в изоляторах и судили, ЕСПЧ признал нарушением запрета на произвольное лишение свободы и права на правовую защиту. А условия содержания в изоляторах — переполненные камеры, антисанитария, отсутствие кроватей и матрасов, из-за чего людям приходилось спать по очереди — нарушали запрет на бесчеловечное, унижающее достоинство обращение. По этой жалобе ЕСПЧ обязал Россию выплатить Грузии 10 миллионов евро компенсации.
За время антигрузинской кампании число абхазских беженцев в России сильно сократилось. Но есть и те, кто остался. В общежитии на Ясном проезде, право жить в котором отстаивала и откуда все-таки уехала Ламара Гегечкори, осталась жить семья Виолетты Микия. Ее мать Лейла Илларионовна Шанубия была одной из тех, кто во время войны уходил из Абхазии пешком через горы — воссоединилась семья в Москве, поселившись в общежитии фабрики «Смена». Пережив штурм сотрудников ФСИН в 2004 году, семья вырастила здесь несколько поколений: в соседних комнатах живут сын Виолетты Микия с женой и двумя детьми, напротив — ее дочка с мужем. Больше десяти лет они судились — и хотя Мосгорсуд в 2015 году признал решение об их выселении незаконным, но все-таки не закрепил за ними право жить в этом общежитии.
Их бывшая соседка Ламара Гегечкори уже больше пятнадцати лет живет в Тбилиси. «Не думайте, что я живу на родине, — говорит она. — Моя родина там, где я родилась и выросла — в Абхазии. Тут мы тоже беженцы. Беженец — до смерти будет беженцем».
Фото предоставлены: Комитетом «Гражданское содействие», автор фотографий Александр Федоров
Материал подготовлен в рамках проекта ЦЗПЧ Мемориал «30 лет до». Точки зрения редакции и ЦЗПЧ Мемориал могут не совпадать
