— Почему ты решила писать петицию? И писала ли ты до этого?
— Ко мне и раньше обращались девочки, когда их не пускали куда-то в хиджабе. Такие истории были в Тюмени, писали из Астраханского медицинского университета — там тоже не разрешали. Каждый раз, когда публиковалась такая история, находился адвокат, все ситуации разрешались или нет по отдельности, но на глобальном уровне никто не запрещает такую дискриминацию. Не было такого, чтобы выходило должностное лицо и говорило: «Девочек обижать нельзя. Недопустимо вот так отчислять, исключать, не допускать до занятий девочек в хиджабе».
Из Новочеркасского медколледжа мне написала одна из отчисленных девочек, и я вдруг поняла, что пора начать всерьез это обсуждать.
Я вижу посты в разных соцстеях — там столько людей вопит о дискриминации, ущемлении прав мусульман. А знаешь, сколько подписей собрала петиция за четыре дня? Меньше 1500. И от наших духовных лидеров тоже не было никакой реакции.
— Какие меры ты предлагаешь?
— Восстановить девочек на учебу. Именно поэтому петиция адресована министру науки, министру просвещения и президенту РФ. Во-первых, это оскорбляет чувства верующих. Во-вторых, это дискриминация и ограничение в правах. Есть статья в Конституции, которая дает гражданам право поступать в соответствии со своей религией, а в уставах учебных заведений появляются пункты, которые ей противоречат. Мне кажется, что здесь нужен не новый закон, а публичное заявление, что дискриминация недопустима. И нужен прецедент, чтобы люди, по чьему распоряжению или попустительству такое произошло, понесли наказание. Ведь какие последствия будут у такого отчисления?
Хиджаб — священная обязанность мусульманки. Иногда девочек так одевают с раннего детства, иногда лет в 14-15, а то и позже, но вообще считается правильным «покрываться» с появлением первых месячных, когда девочка уже считается девушкой. Мы сейчас не станем обсуждать, откуда это все пошло, насколько это правильно или неправильно. Просто есть такое положение в религии и оно является законом для огромного числа верующих.
— Давай рассмотрим ситуацию с абстрактной школьницей из религиозной семьи. Там ведь не только с хиджабом проблемы, но и вообще с учебой.
— Да, мы по дагестанским историям видим, что многим девочкам не дают и среднюю школу закончить, забирают в 11-13 лет. Чаще всего после седьмого класса. В том числе, потому что в государственных школах практикуется совместное обучение. Опять же, я сейчас не про правомерность с точки зрения религии и закона, а о том, как в жизни. Многие родители, в особенности отцы, ищут повод забрать девочку из школы, потому что думают: как это она постоянно рядом с мальчиками, мало ли, что натворит, мало ли с кем свяжется. Забирают даже если она отличница, если очень хочет учиться. А тут еще отдельные чиновники дают таким родителям прекрасный повод, и родители сразу: «Нельзя в хиджабе? Ну, тогда все! Значит ты вообще не будешь ходить в школу».
У большинства таких родителей нет возможности оплачивать частную мусульманскую школу, перевести на домашнее обучение или оплачивать репетиторов. В лучшем случае девочка останется без образования, в худшем лет в 14 еще и замуж отдадут, тогда она лишится возможности состояться. И тем же работникам сферы просвещения, получается, плевать, что девочку лишили базового права на образование, зато у них в классе никого в платочках.
— Но есть же и другие родители?
— Есть, конечно! Они готовы бороться за право своих дочерей на учебу. В суды подают, в гороно (местные управления и отделы образования — прим. «Черты»), в профильные организации, но часто это вообще не работает. Как со школой на Ямале — был адвокат, были разговоры с какими-то чиновниками, но так все и зависло, в школу девочку не пустили.
— Есть такая точка зрения, мол, девочки хиджаб надели по принуждению, а мы их сейчас быстренько освободим, потому что мы — за права женщин. При этом только среди моих близких знакомых немало женщин, которые не только покрылись по собственному желанию, а воевали за это право. У тебя ведь тоже была такая история.
— Да, я покрылась в 2011 году, ношу хиджаб уже лет 11.
— Тебя никто не принуждал?
— Со мной, наоборот, воевали, чтоб я его сняла. Тогда в Дагестане считалось, что если ты носишь хиджаб, значит тебя обязательно завербовали, ты обязательно уйдешь «в лес», к боевикам, выйдешь 45 раз замуж и потом подорвешься где-нибудь. Понятно, что мои родители и вообще все были категорически против. Я к тому времени уже училась в правовой академии, но мой бывший классный руководитель звонил моей маме и спрашивал: «Зачем? Откуда это все пошло?». Участковый приходил домой. Очень тяжело было. Причем, все это не в Сургуте или Вологде, а в Дагестане.
Когда я заходила в маршрутку, люди выходили из нее, были те, что плевались в мою сторону или в лучшем случае отходили подальше. В 2012-м было две категории хиджабов: красивый полухиджаб со всякими украшениями и черный. Если ты носишь первый, его еще суфийским называли, это ок, нет проблем. Тем более, у нас в академии ректор тоже был религиозный, из ЧиркеяСело в Дагестане, где родился и жил Саид Афанди Чиркейский, один из крупнейших лидеров суфийского направления. Для многих безусловный религиозный авторитет.. Но если у тебя черный хиджаб и еще подбородок прикрыт, все — ты ваххабистка. Так что когда я ходила в академию, подбородок не закрывала.
— Что чувствует маленькая девочка, с которой насильно снимают хиджаб?
— С меня тоже снимали. Мне кажется, здесь даже не совсем про религию, а про ужасное насилие над тобой. Это твое, и у тебя твое забирают. Ты как будто теряешь право на саму себя. Я себя чувствовала человеком, у которого нет права на самого себя, на свое тело. Мне было легче вообще не выходить из дома. Я чувствовала себя голой, униженной. Это не стыдно, это больно. Состояние безнадежности, бессилия не покидало. Я пытаюсь подбирать слова, чтоб не уходить в драму, но мне даже вспоминать тяжело. Мне кажется, что то же самое испытывают девочки, на которых хиджаб насильно надевают.
— Из одних школ и вузов девушек гонят за платок, в другие, наоборот, без платка не пускают. С чем связано это давление на женщин? Почему внутри одного государства такой разброд и шатания?
— Это выстраивание иерархической вертикали. По тому, насколько женщина покорна, мне кажется, можно давать оценку всему государству. Если ты где-нибудь там внизу и ты слушаешься, значит будут слушаться все, потому что те, кто повыше — мужчины, чиновники, родители, мужья получают свой кусок власти, пользуются ей и соглашаются с таким мироустройством. Ну и слабых ведь давить легче: женщин, детей. А кого еще? Надо же показать, что государство, мужчины, что они сильные, а женщины слабые и должны слушаться.
Я прочитала один из комментариев под петицией: «Зачем вы лезете со своим уставом в чужой монастырь?». Получается, когда мы просим дать нам возможность воспользоваться своим конституционным правом на свободу вероисповедания, это мы, мусульмане, лезем в чужой монастырь. Когда мы просим дать нам право получать образование и не выбирать между религией и образованием — опять чужой монастырь.
А когда наших кавказских ребят сотнями тысяч отправляют на войну — все ок и Россия перестает быть для нас чужим монастырем. Наших девочек лишают права на образование. Но с нас не снимают обязанности отправлять мужчин на войну. В этих же комментариях кавказцы вдруг стали молодцы, а Кадыров стал красавчик. То есть мы молодцы только когда едем на войну.
Если в России такая дискриминация мусульман, тогда за что воюют наши мужчины в чужом государстве? За что они там борются? Нам отвечают — борются с нацизмом и ксенофобией. Зачем так далеко ходить и кто будет бороться с нацизмом тут, в России?
— Ты занимаешься защитой и помощью женщинам уже пять лет. После начала войны обращений стало больше?
— Увеличилось число за счет того, что появились новые кейсы по новым направлениям. Появились женщины, которые просили помочь, когда их мужа, брата или отца не должны были призывать, но призвали. Или когда их близкий человек оказывался в плену, и власти никак не помогали в вызволении.
— Я видела у тебя на канале призыв помочь с возвращением человека который в плену. Что-то удалось сделать?
— Да, четыре или пять раз. В первой ситуации двое ребят попали в плен еще в самом начале. Они думали, что где-то на учениях, их ведь якобы туда отправляли. Там был дагестанец и второй парень, кажется, татарин. Их сняли на камеру, и Дмитрий Гордон выложил видео на своем ютуб-канале. Российские СМИ отрицали, что это наши солдаты, говорили, что это фейк. И естественно их никто из плена вызволять не собирался. И даже когда появились записи, где они рассказывали откуда они, как их зовут, все отрицали, что это наши ребята. И я выкладывала видео с ними, фото. Объявились родственники и оказалось, что троюродную сестру нашего парня я знаю. Через инстаграм история получила огромный резонанс, подключился международный Красный крест, парня обменяли и вернули домой.
Была еще одна ситуация, когда парня из Карачаево-Черкесии тоже взяли в плен и очень долго родные не могли ничего добиться. Везде звонили, им никто ничего не говорил. Его даже не признавали пленным, несмотря на видео. Ко мне за помощью обратились его сестры, я выложила историю у себя, подключился, кажется, даже Кадыров и парня вызволили, вернули домой.
Была ситуация, когда вообще парня потеряли, с ним не было никакой связи, никто не знал, где он, его не признавали ни погибшим, ни без вести пропавшим, руководство никак не отвечало, лишь пустые отговорки, ни в одном из списков его не было. Как-то удалось с помощью огласки добиться ответа и действий от руководства, парня нашли, он был ранен.
Были еще ситуации, когда призывали парня с серьезным диагнозом. Он уже попал на учения, я выложила пост, и буквально в течение часа отозвались начальники, сразу сказали: «Все, мы проверим его. Вернут». И действительно вернули домой.
— Ты кого-то тегаешь под постом? Какие-то министерства, ведомства, крупные СМИ или аккаунты с большой аудиторией?
— Нет. Я просто всегда всех прошу делать репосты и это очень быстро расходится. С моей страницы посты часто попадают в крупные паблики, но сейчас все немножко сложнее. Основную мою страницу в инстаграме, где было около 300 тысяч подписчиков, удалили в апреле — на нее много писали жалоб. Вторую в октябре заблокировали. Сейчас у меня уже третий аккаунт.
— По твоим ощущениям, как много кавказских женщин пытаются не пустить родных на войну?
— Часто пытаются. Но так же часто бывает, что если из семьи уже кто-то уехал, женщины требуют, чтоб и другие ехали. Злятся, проклинают, пишут: «Вы трусы!». Как правило, это те, у кого в Украине кто-то уже погиб. Они очень яростно проходятся по мужчинам, которые не хотят ехать.
— А общее женское отношение к войне оно какое?
— Это очень удивительно. На мой взгляд, когда все начиналось, 99% были против происходящего и говорили: «Это зло. Это плохо. Мы не хотим». А сейчас многие вполне поддерживают. Поддерживают чаще всего те, у кого либо уже уехали родные, либо некому ехать. Тяжело, наверное, признать собственное бессилие и тяжело сказать: «Я против, но ничего не могу сделать». Гораздо легче поддержать. Психика как-то защищает и убеждает, что все будет хорошо, мы боремся за правое дело.
— А тебе не кажется, что в этом рвении, с которым кавказцы вдруг засобирались воевать, есть момент самоубийственного реванша, что ли: «Вот вы нас презирали, гнобили, не пускали, не сдавали квартиры, говорили про нас „чурки“, а мы вот вам сейчас покажем, какие мы молодцы, а вы слабаки. Наконец-то, есть возможность делать то, что мы умеем лучше всего — подыхать и убивать»
— Мне кажется, немного людей так глубоко смотрят. Думаю, для многих война — это романтика, имам Шамиль, головы рубить, понимаешь? Это так по-книжному, героически и романтично.
— Но где имам Шамиль, воевавший за независимость Дагестана и Чечни против России, и где нападение в составе той же России на чужую страну?
— Очень просто: или мы, или нас.
— Сейчас много пишут о неизбежном всплеске домашнего насилия после того, как мужчины вернутся с войны. У тебя есть какая-то статистика?
— Мне пока никто не писал, что муж или брат вернулся с войны и стало хуже. Но они же только вернулись, еще не полностью отошли, не успели осмелеть. Волна накроет позже, через год, через два.
Пока больше других обращений, мне пишут — помоги найти человека. А я понимаю, что это ничего не даст, прошел уже почти год, как пропал человек, и ни в каких списках его нет. Таких обращений очень много и про плен тоже. Вчера я репостила видео женщины, у которой погиб сын, и его тело не могут вытащить. Говорят, что они под обстрелом.
— Получается, что женщины забыли о своих проблемах?
— Потому что сейчас, как им кажется, появились гораздо более серьезные вещи, чем их жизни, чем их комфорт. Гораздо страшнее, что мужа заберут на войну и он погибнет, чем то, что муж тебя может избить до смерти. Оказалось, что многие женщины готовы и в тюрьму сесть, и вообще на все что угодно, чтобы самого бедового брата или мужа спасти. Вот те же антивоенные митинги в Дагестане, в Чечне, смотри, как смело шли женщины, причем против государства, которое может все, что угодно сделать.
— И это те же женщины, которые обращались за помощью, когда их давила семья, когда им зубы выбивали, ребра ломали, когда им говорили — вернись к мужу и там умри. Они не могли пойти против семьи, а сейчас идут против государства. Почему так?
— Потому что для них это возможность показать, что ты что-то значишь, что твое слово что-то значит. Это возможность показать себя. Тебя ведь много лет никто не слышал. И не было у тебя возможности, а здесь ты молодец, герой. Я знаю женщину, которая ходила на эти митинги, понимая, что ее могут посадить и даже на большой срок, но ее брат попадал под мобилизацию, и она пошла. А он не просто избивал ее половину жизни, он плотно в свое время сидел на наркотиках и все вынес из дома. Столько страданий им принес. Она еще всегда говорила: «Лучше бы он умер, чем вот так жить». И когда это случилось, она все равно пошла на митинг. Писала мне: «Я знаю, что могут в тюрьму посадить. Срок могут дать». Но пошла. А по-другому они просто не умеют.
