Давай начнем с твоего тренерского пути. Как ты пришла к самообороне? Чем она отличается от других единоборств?
Я жила в Самаре и заниматься крав-мага начала там. Это было восемь лет назад. Мне написали с предложением стать инструктором, сказали, что знают о моем бэкграунде в единоборствах — с 11 лет я занималась каратэ и легкой атлетикой. Тогда я тоже не знала, что это за заклинание такое — крав-мага. Оказалось, что это израильская система рукопашного боя и самообороны. Главное ее отличие в том, что это не спорт. Это прикладная система, которая позволяет быстро, легко и интересно научиться самозащите. Все, что в спорте запрещено, — удары в горло, в пах, в глаза, использование подручных средств — здесь разрешено. Я очень хорошо запомнила свою первую тренировку, у нас даже разминка была нестандартная. После тренировки я подумала: «Ого! Ничего себе, а что, так можно было?»
Потом я прошла несколько собеседований — начиная теорией и заканчивая тем, что я показывала свою ударную технику. В Самару стали приезжать инструктора из Москвы, и, после шести-семи месяцев обучения у них, я переехала в Москву и начала преподавать.
Женская группа, которую я открывала, была первой в Москве. Тогда я набрала всего трех девушек. Я не думала, что стану тренером. Не хочу ограничивать себя этим определением, потому что ощущаю себя чем-то большим. Мое наставничество распространяется за пределы зала — любая моя ученица может мне написать, если она хочет о чем-то поговорить, потому что знает, что я всегда отвечу: помогу, поддержу, поплачу вместе с ней или порадуюсь.
Ты чувствуешь разницу между взаимодействием с первой группой и последующими?
Внутренне нет. Уверенность, конечно, появилась с опытом, но мне кажется, я всегда такая была: на интуитивном уровне знала, что надо делать, как надо делать. Единственное, что поменялось — это узнаваемость. Я много работала над тем, чтобы обо мне знали, потому что даже если ты крутая, классная, но о тебе никто не знает — у этого дела меньше отдачи. Сейчас у меня уже около ста учениц, но я помню каждую из них. Даже та моя первая группа — три девочки — к одной я на свадьбу ходила, с другой мы до сих пор дружим. Все мои подруги — это либо ученицы, либо бывшие ученицы.
Сейчас у тебя собственная студия. Расскажи, почему ты решила открыть свой филиал и в чем его отличие от других залов?
У нас есть центральный зал, Московский центр крав-мага KMG, в котором я преподавала изначально. Моя студия существует всего год. Со временем у меня стало больше учениц и больше групп, и я подумала, что мне нужен для них хороший зал. Мне хотелось сделать его максимально комфортным. Это мелочи, с одной стороны, но с другой — я смогла, например, повесить в туалете корзинку со средствами личной гигиены, положить полотенца, сделать так, чтобы здесь были чай и кофе. Я к этому очень долго шла — вся любовь, вся моя душа здесь. Для меня важно, чтобы зал был не просто местом, куда девушки пришли, позанимались и ушли. Я хочу, чтобы они чувствовали себя дома. Это некое комьюнити, где девушки могут ощутить сестринство. Мы можем здесь собираться, смотреть фильмы, можем чай попить, а можем — вино.
Это звучит мило и уютно, но свою группу ты называешь «Женская мафия». Почему так?
Это вторая сторона медали. Есть разные виды системы крав-мага: гражданская, военная — для спецподразделений — и женская. Раньше девушки занимались в общей гражданской группе. Конечно, мне всегда хотелось, чтобы девушки ходили в отдельную группу. И мне хотелось выделить свою группу как спецподразделение, чтобы девушки могли почувствовать свою эксклюзивность.
Что происходит с твоими клиентками на вводном занятии? С какими запросами они приходят и какие показывают результаты?
Чаще всего приходят с запросом «Я хочу научиться защищаться, но я боюсь бить людей». Таких 99%. Была девушка, которой, к сожалению, пришлось применить свои знания. Она оказалась в стрессовой ситуации и смогла ударить нападавшего, но я всегда говорю, что не дай бог, чтобы кому-нибудь пригодились эти знания.
На первом этапе мы объясняем девушкам, что принимаем их в семью. С каждой я обязательно провожу собеседование. Задача — познакомиться с тренером, познакомиться с обучающейся. Кто ко мне пришел на тренировку, какие цели она ставит, какие были травмы, занималась ли спортом, какая физическая подготовка. И отдельный блок вопросов о психологическом состоянии: подвергалась ли женщина насилию, были ли нападения — в целом, что побудило прийти.
Зачем проводятся собеседования? Есть вероятность, что девушек могут не принять на курс после беседы?
Нет. Мы просто выясняем, какие у девушек есть триггеры, какие травмы могут открыться, как они могут проявиться и повлиять на тренировки, как их проработать. Я обязательно уточняю, работают ли они с психотерапевтами — многие приходят, чтобы проработать физическую часть своих проблем. Дальше я рассказываю им, что мы здесь делаем, как проходит тренировка, какая программа, что в эту программу включено, что вообще такое крав-мага.
Потом провожу инструктаж по технике физической и психологической безопасности — часто на тренировках и семинарах у девушек, как говорят психологи, открываются раны. То есть, если они были подвержены нападению, на тренировках им может стать плохо или страшно. Я им сразу говорю, что можно выйти, попить воды, отдышаться, поплакать, если надо. Я предупреждаю, что такое может произойти, чтобы они не боялись и не стеснялись. Если остаются вопросы — отвечаю на них. После этого мы приступаем к тренировке.
Ты проводишь тематические семинары по самообороне. Расскажи, что они собой представляют, как часто проходят?
Семинары проходят не чаще раза в год. По сути, это та же тренировка, просто она идет не один час, а три-четыре. Их мы делаем под определенные проблемы: выбираем тему, которая прорабатывается от самого легкого контакта до самой плохой ситуации, самой патовой. Мы стараемся сделать тренировку максимально приближенной к реальности — у меня даже есть обученная команда маньяков, которые нападают на девушек. Недавно у нас был семинар на тему самозащиты в замкнутом пространстве. Я снимала для него зал для игры в лазертаг из-за имитации в пространстве закоулков и подъездов. На нем были психологи из центра «Сестры» — они помогали в кризисных ситуациях: прорабатывали с девушками триггеры. Девушки возвращались — посидели, подышали, поговорили с психологами — и снова в бой.
В следующем году планирую сделать семинар на тему автобезопасности: часто девушки говорят, что их преследуют на машинах, свистят вслед. Им страшно. Хочу проработать с ними и такие ситуации.
Как происходит коммуникация с психологами? Они есть на всех семинарах, или вы подгадываете, на каких они понадобятся?
Только на психологически сложных. Для работы с пострадавшими на обычных тренировках психологи из центра «Сестры» проводили тренинг, как вести себя с клиентками, у которых «открылись раны». Я пользуюсь этой информацией, если что-то происходит. Это бывает, но редко, и в таких случаях я знаю, что делать: как говорить, как поддержать, как привести в чувства. Отдельно занятий с психологами у нас нет. Вся психологическая работа проводится скорее через тренировки.
Как ты начала сотрудничество с некоммерческими организациями?
Все благодаря мастер-классу в центре «Сестры». Они пригласили меня провести урок самообороны на забеге #DressDoesntSayYes в Сокольниках, где сотни людей — и мужчины, и женщины — бежали марафон в юбках. На мастер-класс пришло больше 60-ти человек. Когда я увидела, что они делают, я поняла, что это вот те девушки, которым нужны мои курсы, потому что я никогда не видела более осознанной публики: эти девушки понимали, зачем они пришли, что им надо делать.
После забега стали приходить девушки, пережившие насилие, — и с паническими атаками, и в депрессии. Когда они рассказывали, что за время тренировок у них не было ни одной панической атаки, я понимала, что это круто, это работает. Человеческий фактор тоже играет роль: да, это моя работа, но и мое любимое дело, которым я горю, и ничего другого у меня нет. Когда я вижу, что девушки даже просто поднимают с пола глаза, расправляют плечи, приходят и говорят: «Я тут начальнику такое сказала!» У них меняется манера речи — у нас есть раздел работы не только с телом, но и с голосом — просто начинают громче разговаривать, меняются, и это видно и мне, и окружающим. Меня эти результаты наполняют энергией: мне хочется больше делать, развиваться, делать курсы и программы, чтобы помогать пострадавшим. Ради этого, мне кажется, я готова на многое.
Ты упомянула работу с голосом. Как это происходит?
Важный раздел самообороны — это работа с уверенностью. Голос — это важный элемент в самозащите. Есть несколько приемов: мы учим привлекать внимание окружающих, говорить с нападающим, избегать конфликтов — это все надо прорабатывать. Это важно, потому что в стрессовых ситуациях развивается тоннельное зрение, ноги становятся ватными, ухудшается слух. Чаще всего девушки даже закричать не могут, потому что пережимаются голосовые связки. Но, как показывает практика, крик чаще всего отпугивает нападающих, потому что они боятся быть замеченными.
Что для тебя главное в этой работе?
Для меня важен в первую очередь результат. Я хочу, чтобы девушки на моих занятиях добились состояния хищниц. Когда они только приходят в зал, работа с ними идет лояльнее — мы прощаем им погрешности и неуверенное поведение. Но тренировки становятся жестче: они начинают быстрее реагировать на команды и принимать решения. Я не строю для них розовых замков, не говорю, что после тренировок они смогут уложить мужика одним пальцем. Я хочу, чтобы из потерянных девочек мои ученицы стали уверенными воительницами.