— Расскажи, что с тобой произошло?
— Три месяца назад я выпала из окна седьмого этажа и выжила. Когда пришла в себя, мне сказали, что у меня переломаны ноги, повреждения везде. Два месяца реабилитации, потихоньку начала выздоравливать. Но внезапно месяц назад я поехала в очередной раз в больницу, и мне сказали, что «мы не можем сохранить ногу, ее надо ампутировать. Она больше не пригодна».
— Ты помнишь, как вообще это все случилось? Почему ты упала?
— На седьмой этаж меня привел день рождения подруги — это была классическая вечеринка с алкоголем, танцами и шуточками. Я довольно много выпила и не помню, как это произошло. Первое воспоминание — в больнице, когда с меня сняли кислородную маску и сообщили, что случилось. Полицейские, которые ко мне приходили, рассказали, что я упала на козырек банка и что мои звуки услышал сосед. Сперва он подумал, что кто-то дышит и кричит в его шкафу, а потом увидел меня и вызвал скорую, они вытащили меня через его квартиру. Мой самый большой стыд перед ним — я нанесла ему психологический урон. Хочу извиниться перед ним. Он спас мне жизнь. Летом я надеюсь прийти к нему на протезе и зайти в квартиру с другой стороны.
— Спрошу прямо — это была случайность?
— Сейчас впервые скажу публично — скорее всего, это была попытка суицида. Я хотела это скрыть, промолчать, но мне кажется важным об этом говорить, быть открытой, помогать детям и подросткам, чтобы родители поняли, насколько хрупкая структура подростка.
Думаю, к падению меня привел мой крайне негативный подростковый возраст. Чего там только не было… Секс, насилие, криминал, дворы 90-х, избиения, куча буллинга в школе. Мама, которой невозможно рассказать про свои переживалки. И я все это в себе хранила, терпела, терпела. Я сама по себе суперпозитивный, добрый, оптимистичный человек, люблю всех людей, кошечек и собачек, но есть вторая часть, которая сформировалась в подростковом возрасте.
Тень, которая не хочет жить, которая боится. У меня был десятилетний брак, тоже достаточно абьюзивный. Плюс сын с расстройством аутистического спектра, где нужно сохранять спокойствие, включать ум. Куча работы. Нужно обеспечивать частную школу, нужно снимать квартиру в нормальном районе рядом с нормальной школой, и все это превратилось в прыжок в никуда. Но с другой стороны, если возвращаться к ночи падения, я могла просто перепутать дверь с окном. Я не помню этот момент. Может, я потянулась за птичкой.
— Это первая попытка в жизни или в подростковом возрасте тоже случались?
— Я тогда была очень хорошей, милой девочкой, но у мамы была склонность впадать в агрессивное состояние и ****** меня. Бить всем, что подвернется под руку. С одной стороны, мама — достаточно либеральная, прикольная, она подружка, с другой — абъюзивная, даже садистическая. Несколько раз доходило до травм, я лежала на полу в крови. Меня выгоняли голой на лестничную клетку… Я начала прогуливать школу с 13 лет, начались депрессии: покупала кучу сладкого, ложилась с чипсами, смотрела MTV. Сама обучала себя разным навыкам — шить, рисовать. Потом прогулы раскрывались, и меня опять избивали.
В какой-то момент я нашла себе, как мне казалось, настоящих друзей, компанию скинхедов, других у нас просто не было. Они стали приходить ко мне домой каждый день, ели, пили, мусорили, а я убиралась до прихода мамы. Пыталась раздваиваться: для мамы — быть хорошей девочкой, для друзей — быть классной. В 14 лет я рассталась с этой компанией, там была девочка, которая постоянно меня избивала, а я не могла дать сдачи. Тогда у меня были первые попытки покончить с собой. Потом как-то все замялось, но кажется, тогда сформировалась вторая темная личность, та самая тень, которая всю жизнь со мной.
— Расскажи про реабилитацию и ногу. Ты не ожидала, что ее лишишься?
— Да, это был шок. Мы собрали достаточно много денег, чтобы поехать в одну из лучших больниц. Консультировались и у других врачей, в том числе в Израиле, и все сказали: «Да, лучше ампутировать». Я могла бы ее сохранить, но она бы уже никогда не стала опорной, приходилось бы ее волочить и лечить, лечить… И я приняла решение — ладно, ампутируйте.
— Помнишь чувства, когда тебе впервые сказали про ампутацию?
— Злость. Я сразу обиделась на всех врачей и на близких, у меня до этого даже мысли не было про ампутацию. Была уверена, что меня просто соберут. Плюс у меня сломан копчик, думала, что с ним будет больше проблем. Невозможность подготовиться к этой мысли вызвала злость, обиду. Но через день наступила фаза принятия. Торга вообще не было.
Думаю, что моя склонность доверять людям и верить в хорошее помогла быстро понять, что это будет лучшее решение. И кажется, что к этому очень хорошо меня подготовили медиа — в последнее время много писали, снимали людей в протезах, это очень терапевтично. Та же история [Маргариты] Грачевой.
— Она недавно записывала видео, как впервые за долгое время чистит картошку с протезом.
— Ее история очень сильно помогла мне — я поняла, что я такая же жизнелюбивая, как она, и согласилась на операцию. Один день я просто рыдала, мне было больно, попросила психолога. Это было классно, потому что ко мне никого не пускали, а это был живой человек. Это был тяжелый день, я выпила снотворное. На следующий день проснулась и подумала: ну, ладно… пусть будет так. Друзья и знакомые прислали кучу цветов. Я оказалась на такой сильной волне и подушке любящих людей, что это не давало возможности особо убиваться и расстраиваться. Может, у меня еще не наступила эта фаза. Пока все слишком классно. При этом, на удивление, я стала себя действительно гораздо лучше чувствовать, чем раньше. Даже ощущаю себя привлекательнее и сексуальнее.
— С чем это связано?
— Наверное, с тем, что я всем продемонстрировала вторую часть себя, скрывать было нечего, и меня все приняли. Все мои друзья, все, кого я люблю, родные, мама потрясающе просто себя повела. Да, я говорила, что она меня била, но она еще и очень хороший человек. Она повзрослела и изменилась.
Близкие не задали ни одного некорректного вопроса, всем было важно, чтобы я выжила, меня никто не бросил, не оставил, собрали денег. Меня до сих пор это совершенно окрыляет и заставляет плакать от счастья, от любви.
— У тебя были проблемы в больнице?
— Да, там большая стигматизация людей, у которых суицид, депрессия, все вместе. На следующий день, как я пришла в себя, ко мне пришел психиатр, спросил: «Это было суицидальное намерение?» Я ответила, что не знаю, может быть. В историю болезни сразу записали: попытка суицида. Все, больше никто ничего у меня ни разу не спрашивал.
Меня в больнице с хорошей травматологией держали 22 дня в реанимации, и это абсолютный трэш и кошмар. Лежала я там только потому, что какой-то замглавврача считал, что людей после попытки суицида нельзя перекладывать в палату. А значит, кучу дней лежишь в месте, где перед тобой постоянно кто-то умирает.
— Прямо в твоей палате?
— Да, там лежат все вместе: мужчины, женщины. Никогда не выключается свет, нельзя брать телефон. Из развлечений — серое окно, серый потолок, обезболивающие и разные люди, кто с белой горячкой, кто в жесткой деменции с глюками. Постоянно кто-то умирает, кого-то спасают. Тебя будят в пять часов утра, чтобы обмыть холодной водой, перестелить постельное белье. И это все ужасно, больно, страшно, нельзя видеться ни с кем.
Однажды я открыла глаза среди ночи, а надо мной стоял мужик и говорил: «Оксана, Оксан. Где мои кроссовки?» Я просто офигела от этого мужика, его скрутили, привязали к кровати, и так целыми сутками. Его жалко, он орет, галлюцинирует, и так 22 гребаных дня. И на всех только одна санитарочка, которая должна за всеми ухаживать. У меня пролежни в разных местах, которые я до сих пор лечу. Никто там не заботится за твоей подвижностью. При этом я с большой благодарностью отношусь ко всем врачам, которые мне помогали, — но сама система просто отвратительна.
— Когда ты впервые столкнулась с хейтом?
— Пока лежала, единственная соцсеть, которая меня радовала, где не было плохих новостей, — это Тикток. У меня там сидят дети, я смотрела на них, а потом решила попробовать записать свой тикток. Первое видео я записала в день, когда мне ампутировали ногу: «Вы представляете, мне вот только ногу ампутировали, ужасные боли, а мне парацетамол поставили».
На следующий день я проснулась, а видео набрало 600 000 просмотров. И посыпалось: сразу приползли профессора, которые начали убеждать, что можно было сохранить ногу, «я-то вот со своей хожу». По поводу парацетамола разгорелись споры, анестезиолог сцепился со стоматологом. В комментариях уже свой мир, я его не трогаю. Говорю как SMM-щик: это классно, это тоже контент. Собаки лают — караван идет.
Еще один тип комментариев: «Вас совсем не жалко, нажралась и выпала из окна». Или: «У тебя же дети, как ты вообще могла пойти куда-то выпить?!» Потом писали, что наверняка я вышла под солями. Иногда лезут мужики с сексуализированными комментариями. Пишут: «А что у тебя выше культяши?»
Я начала коллекционировать эти комментарии и стала разбираться в природе хейта. Записала ролик, за что еще можно меня ненавидеть, собрала все паттерны: я либералка, феминистка, москвичка. Сейчас я даже жду, когда какое-нибудь говнецо прилетит. Это очень хорошая тренировка для чувства юмора. Нужно понимать, что в сети, особенно в Тикток, нельзя ассоциировать себя с собой. Это твой аватар, даже говорить нужно немного искаженным голосом.
— Ты зашла в новый мир людей с инвалидностью, в котором все немножко иначе. Начинаешь в нем разбираться?
— Да, ко мне через друзей сразу пришел Дима Игнатов, который делает потрясающий блог на тему инвалидности. Меня больше всего волновал вопрос: есть ли секс у инвалидов? Это тонкий момент. Но после того, как я посмотрела его выпуск на эту тему, меня сразу отпустило.
— Не бесит, что ты можешь оказаться предметом обожания фетишиста?
— Любое зацикливание, фетишизация — это все-таки ближе к болезненному состоянию. А болезненное состояние я привыкла жалеть. Человеку нужно идти и прорабатывать это с психологом, меня это не касается. Главное не вступать с таким человеком в отношения. Я боюсь, что не смогу это вовремя распознать: встречусь с молодым человеком, у которого будет фетиш на культи, и он со мной будет только потому, что у меня нет ноги. Я хочу, чтобы меня воспринимали как нормального человека.
— А как дети восприняли твое визуальное новшество?
— Сначала они говорили: «Мама, мне страшно». Когда мне снимали швы, сын решил остаться со мной и поддерживал меня. И когда я вскрикивала, он тоже вскрикивал. Для детей я все-таки мама, у них нет ко мне никаких вопросов.
Больше всего я боялась, как это воспримет дочь. Марта у меня чувствительная девочка, она очень плакала, отпуская меня в больницу. Если бы у меня было магическое мышление, я бы подумала: «Как чувствовала».
Я подготовила их, потом приехала домой, и они с ужасным любопытством начали трогать мою ногу и спрашивать: «Мама, а когда уже будет железная?» Я им все показала, ровно через три дня Марта уже рисовала на моей ноге глазки и гладила ее. Но мы сходим на всякий случай к психологу.
Во время фотосессии для меня был самый крутой момент, когда ты потрогала мою ногу. И это настолько меня нормализовало, что нет какой-то брезгливости, страха, осуждения.
— Тяжело учиться передвигаться на коляске?
— Я недавно упала на эту ногу. Закричала, прибежали дети, мама. Все меня подняли. Я испугалась. А за 15 минут до этого моя прекрасная Марта зафигачила мне по культяшечке. Бывают такие дни. Но вообще я стала бережней к себе относиться. Слава богу, в реабилитационном центре меня научили вставать, если упал с коляски. Есть определенный алгоритм: нужно переместиться на колено, найти опору, подтянуться.
— Сильно не хватает улицы?
— Очень. Я сегодня вдохнула воздуха. Видела грязный снег, стройку, дворников… Так не хватает этой простоты. Хочется на Покровку съездить, проехаться по улицам. Сейчас это очень тяжело: даже когда тебя везут, все равно очень боишься навернуться. Потому что у нас барьерная среда, в некоторых местах просто сверхбарьерная. Например, я не могу на коляске заехать в лифт в своем доме. В магазине приходится конкурировать с тележками. Все должны тебя обходить. Есть места, где ты не проходишь на коляске. А скользкие пандусы – ухууу! Мы с мамой чуть не упали.
— А когда у тебя будет протез, сможешь на нем нормально перемещаться?
— Смогу делать все, что захочу, даже бегать. Я подписана на чувака, который через скакалку прыгает. Не особо угораю по спорту, зато мне теперь очень близок слоган паралимпиады “Одной ногой в Токио”. К сожалению, я все еще чувствую ногу, которой у меня нет. Фантомные боли – это реальность.
— Как это ощущается?
— Как будто тебя пытают в тюрьме током. Четкая ассоциация, что к ноге, которой у тебя нет, постоянно идут разряды тока: то слабее, то сильнее. Сейчас я чувствую гудение в ноге. Я чувствую пятку, большой палец. Нервная система не рассчитана на то, что у тебя ноги отваливаются. Есть терапия зеркалом: нужно поставить зеркало рядом со здоровой ногой, как будто у тебя две ноги и так обмануть мозг. Это самый действенный способ, чтобы избавиться от фантомных болей. Медицина еще не знает природу фантомных болей досконально. Мне друзья предложили супер-пупер операцию по внедрению каких-то датчиков, чтобы не чувствовать боль. Пока не могу решиться на еще одну операцию. Сил нет
— Ты хотела бы делать что-то для улучшения городской среды? Или, может быть, для снятия стигмы?
— Да, я определенно снимаю стигму. У нас не любят видеть инвалидов. Рейтинги падают сразу. Мне бы со своей жизнью что-то сделать сначала. Когда вливаешься в киберсообщество, – все равно что-то начинаешь делать. К тебе уже будут обращаться за советом, рекомендациями.
Я сторонник малых дел: не представляю себя в службе урбанистов. Я скорее напишу в магазин, в который я хожу, что у них невозможно проехать на коляске.
— Какой ты видишь свою жизнь через полгода?
— Более спокойной, наверное, размеренной. Протезированной. Это будет уже осень, дети опять в школу пойдут. Я хочу обычного быта, хочу забираться в ванну без чужой помощи, хочу в любой момент иметь возможность выйти в магазин.
— Сейчас справляешься?
— Спецоперация (Роскомнадзор обязывает нас называть происходящее на территории Украины «специальной военной операцией») повлияла гораздо сильнее, чем все произошедшее. В разы. Плюс я болела ковидом, и меня кинул на деньги родной отец. При этом сейчас я стабильна, продуктивна и у меня хорошее настроение. Регулярно занимаюсь с психотерапевтом, вокруг очень много поддержки. Мой тип психики гипертимный, я быстро отхожу от всего. Моя задача — прожить свою жизнь кайфово, рассказывать внукам веселые истории. Ну и чтобы дети выросли психически стабильными.
