«Я попала в детскую проституцию. Это была грязная темная квартира с заколоченными окнами и сейфовой дверью. Там были и другие дети младше меня. Одной девочке было всего 8 лет! Приходило всякое зверье, трахало нас и расползалось. Кто-то из этих мразей даже плакал перед, после или во время секса. Потом приходили следующие. А потом еще… Кормили нас почему-то только порошковым омлетом из коробки, его разводили водой и жарили. Я до сих пор помню его мерзкий вкус».
Таким текстом сопровождается картина «Дядя Валя» художницы Маруси Морковкиной. На ней мужчина в бюстгальтере сидит на стуле, а у его ног — привязанный к батарее ребенок в костюме зайчика. Это одна из шестнадцати работ, которые год выставлялись в борделях Москвы, Челябинска, Магнитогорска, Иркутска, Ростова-на-Дону и других городах России.
Серия картин автобиографична — в 16 лет мать художницы продала ее в сексуальное рабство. За железной дверью обыкновенной квартиры детей ежедневно насиловали и жестоко избивали — спустя несколько месяцев Морковкиной чудом удалось оттуда сбежать. Но уже во взрослом возрасте она пришла в секс-работу самостоятельно: думала, что ни на что больше не годится — она называет это самостигмой. Окончательно выбраться из секс-индустрии Морковкиной удалось 18 лет назад. С тех пор она жила в монастырях, работала в ресторанном бизнесе, а в последние годы стала художницей — искусство помогло ей перестать винить себя за прошлое.
Годовое турне работ Морковкиной по борделям закончилось выставкой в московском арт-пространстве 17 декабря — в день защиты секс-работников. Финисаж только начался, но повесить верхнюю одежду уже некуда, все сваливают куртки горой на стульях. В первой комнате у лестницы фуршет: на столе стоит вино, сок и колбаса. Здесь же, прямо над столом, висит первая работа — «Стакан воды». С нее Маруся Морковкина начинает свою историю: «Моя мама родила меня не бесплатно. Дремучая селянка вцепилась в мажора на 20 лет старше ее и в первый же день знакомства забеременела мною. Мне повезло, на аборт девицу не отправили, женились. Но мое существование с самого рождения было бартером на харчи в эпоху тотального дефицита», — говорится на экспликации.
Остальные картины «Бордельной выставки» развешены в самом большом помещении пространства. Аудитория «шлюх-арта» — так художница называет свое творчество — крайне разношерстная: мужчина в строгом пальто, юноша в бомбере с закрученными усами, парень «с района» в спортивках и тюбетейке, девушка с пирсингом и розовыми волосами, студенты творческих вузов в мерче модных галерей, женщины в приталенных платьях. Большинство посетителей сильно моложе художницы, позже она сама обратит на это внимание: «Я могла бы вас всех тут родить».
Картины висят в хронологическом порядке, каждая описывает период жизни художницы, начиная с раннего детства. Дальше идут работы о времени, которое Морковкина провела в секс-рабстве. На одной из них изображена голова девочки, из которой вытекает радуга: «Не помню, сколько человек прошло тогда через меня. В рабстве теряешься во времени и пространстве. Иногда я не выдерживала, у меня начинались истерики, тогда меня били и кололи галоперидолом, так же поступали и с остальными детьми, когда у них сдавали нервы. Мы боялись плакать. Даже друг с другом почти не разговаривали. Нас постоянно сковывал страх», — вспоминает художница в описании к картине «Адуга».
Здесь же картины о побеге из рабства, работе в секс-индустрии уже во взрослом возрасте, когда девушка «самостоятельно вышла на панель и была уверена, что большего теперь не достойна». В экспликации к картине «Эйсоптрофобия» Морковкина описывает, что чувствовала тогда: «Помимо давления самой стигмы, пришла и ее более свирепая сестра — самостигма. Я больше не могла смотреть в зеркало без отвращения. Не было даже мысли обратиться за помощью, ведь я больше не достойна ее! Теперь я шлюха, я мразь, я больше не человек, я упала, я грязная!»
Сама художница тоже здесь. Она одета гораздо менее эксцентрично, чем большинство посетителей: она в темных джинсах, простой черной водолазке, с распущенными волосами и без макияжа. Морковкина выходит в центр комнаты и открывает выставку словами, как искусство помогает секс-работницам перестать винить себя: «Когда я стала показывать свои работы, мне стали приходить письма от девочек, которые писали: “А что, так можно было?”. Я говорю: “Да, это современное искусство, ты можешь не выписывать каждую кувшинку, а просто рассказывать о себе”. И когда таких писем стало много, появилась идея создать выставку slut-artВыставка прошла в мае 2023 года в московском выставочном пространстве «Это не здесь». — творчество секс-работников из разных сегментов». Интервью «Черте» Морковкина соглашается дать сразу же после приветственных слов: для разговора она переходит в комнату, из которой тянет сигаретным дымом.
В курилке уже много народу: кто-то сидит на пуфиках, кто-то стоит, прислонившись к стене со следами проигранной борьбы с плесенью. В помещении висит большой плакат, на котором изображен будда с головой Сталина. Морковкина усаживается в продавленное кресло у стола с пепельницей и пачками ничейных сигарет, но художнице нужна именно ментоловая, которую курит юноша напротив. Только начавшийся разговор про выставку ненадолго прерывается, она стреляет сигарету, закуривает.
Можете рассказать, как началась «Бордельная выставка»?
Давай сразу на «ты». Полтора года назад я приехала в Санкт-Петербург в «Серебряную Розу»Проект «Серебряная Роза» защищает права секс-работников в России. Организация предоставляет юридическую и психологическую помощь секс-работникам и проводит тестирования на ВИЧ., чтобы проводить аутрич — это когда волонтеры приезжают в бордели или на точки и проводят секс-работникам экспресс-тестирование: берут анализ на ВИЧ, сифилис и два гепатита. Между поездками по этим злачным местам мы подумали: а почему бы нам чего-нибудь не экспонировать? Бордель — классная площадка. Так родилась идея устроить «Бордельную выставку». 17 декабря 2022 года мы распечатали шесть экземпляров по 16 работ, и они гуляли по различным борделям страны — организовать это помогла «Серебряная Роза». Причем через несколько перемещений мы даже перестали отслеживать жизнь картин — задача выставки была, чтобы работы ушли в народ. Поэтому большинство экземпляров вообще потерялись. Это спер народ, это здорово! (на этом моменте Морковкина заразительно и громко смеется). Обожаю, когда народ что-то ворует у художников.
На выставке slut-art в мае мы выставляли японскую секс-куклу из гиперкожи. Это кукла была уже на пенсии, у нее разодранные коленки, сломанные пальцы, каркас торчит. Она жутко выглядела, настолько вся была истраханная. Выставка прошла, а кукла осталась — она 65 килограмм весит. Мне подарили голову от нее. Я из Питера ехала как раз, опаздывала на самолет, а у меня башка в чемодане.
В прошлом году я участвовала от России в фестивале творчества секс-работников SNAPЕжегодный фестиваль, посвященный творчеству секс-работников., он проходил в Брюсселе. Я обратила внимание, что работы европейских секс-работников пышут позитивом, радостью и счастьем. А у меня какая-то расчлененка. Естественно, секс-работникам в какой-нибудь Бельгии легче. У них это все легализовано, у них не приезжают менты, не кладут всех мордой в пол, не выписывают всем 6.11Статья 6.11 КоАП РФ за занятие проституцией. и не трахают на субботнике. Так что я объединила именно славянский код в отдельный шлюх-арт, потому что он категорически не похож на искусство других секс-работников.
Как на твое искусство реагировали секс-работницы?
Сначала была безумная радость, что происходит что-то новое и необычное. Рутина борделя нарушилась искусством. А потом через два дня девочки просили снять работы, говорили, что не могут на это смотреть, и что у клиентов пися не стоит. У людей не было настроения заниматься проституцией. Так было не везде, но частенько.
Не боишься дополнительно травмировать женщин, которые проходят через этот опыт прямо сейчас?
Я хочу это сделать. Потому что секс-работник выплевывает свою боль на холст, вырыгивает все, что ее гнобило. И когда девочки понимают, что могут так же [заниматься искусством], их самостигма сокращается: «Теперь я художник, могу хуй не сосать». Потому что в этой работе остаются как раз из-за самостигмы: «Я дрянь, я говно, я конченая, куда мне к честным людям». В мире за чертой этого коммьюнити ей нужно постоянно врать. А когда ты художник, то можешь спокойно социализироваться.
То есть твоя задача в том, чтобы…
(Морковкина обращается в парню с сигаретами) А дай, пожалуйста, мне еще одну такую вкусненькую яблочную, обещаю больше не тревожить. Спасибо, солнышко. Какой вопрос?
Ты хочешь вдохновить секс-работниц? Показать, что можно относиться к себе по-другому?
У меня задача делать то, от чего меня штырит. Появились последователи — офигенно. Появились новые выставки с этой тематикой — еще круче. Захотела в борделях выставляться — вот и выставляюсь. Все происходит само собой, рождается в каком-то своем компоте. Шлюх-арт — это чистый панк, психодел: русские проститутки идут в современное искусство. Это чистый андеграунд!
А как на твое творчество реагируют люди «извне»?
Моя задача — познакомить общество с секс-работниками не с точки зрения мифологии, как ее придумали в кинематографе и литературе, а показать, что это обычные люди. У меня на выставках постоянно происходит такая фигня: секс-работники, извини, уже натрахались, им не нужно привлекать к себе сексуальное внимание, они приходят максимально скромно, в какой-нибудь серой кофте, в кроссовках, с дулькой на голове, ненакрашенные. При этом мои друзья художницы или критики почему-то думают, что у нас тут дресс-код «шлюх-арт», и приходят в весьма эксцентричном виде.
Когда я рисую или собираю какие-то проекты я вообще мало думаю о зрителях. Но на выставках мне приятно видеть, что людей зацепило. Негативное отношение бывает даже интереснее, чем просто: «Маруся молодец». Недавно студенты питерской академии художеств поссорились в общаге, потому что одни сказали, что мои работы — это искусство, а другие — что полная хуйня. Мне так приятно стало, когда мне об этом рассказали.
Почему ты используешь именно термин «секс-работа»? Не точнее ли слово «проституированные женщины», которое предлагают использовать некоторые активистки?
Секс-работа — потому что это слово пока еще не стигматизированно до такой степени, как слово «проститутка», которое использовали бабушки у подъезда, говоря о любой неприятной им женщине. Некоторые девочки вообще хотят, чтобы их называли феечками, но это уже сюрреализм.
К Морковкиной подходит девушка с двумя альбомными листами с распечатанным текстом. — Экспликации?! Неужели!, — радуется художница. — Я одну тут повешу, другую там, — говорит девушка с листками и удаляется. Интервью продолжается, теперь все курильщики сидят кругом вокруг художницы и слушают ее ответы, как будто она рассказывают сказки у костра.
Слово «секс-работа» предполагает представление, что это свободный выбор женщины, и его нельзя ограничивать. Но ведь ты не выбирала этот путь?
Не нужно нагонять драматизм и грести всех под одну гребенку. В секс-работе есть женщины, которые находятся там по своей воле, которые кайфуют от этого. Их немного, но они есть. Есть те, кто остается не по своему желанию, а потому, что уже не могут выпутаться, уже влипли. Кто-то вообще в рабстве находится, а есть эскортницы — у них как правило все вообще весело. Поэтому на моей выставке slut-art были секс-работники из разных сегментов, чтобы была понятна проблематика каждого из них. Например, там у меня висела работа Госпожи, у которой час стоит сорок тысяч. У нее веселые картинки, на которых она трахает супергероев. А есть художница Электричкина, вот там — треш, угар, содомия. Там люди жестко живут.
Можешь описать, как чаще всего попадают в секс-работу?
В основном люди туда попадают по финансовому вопросу, берут ипотеку или кредит, и думают, что скоро выйдут. Но сначала это быстрые деньги, а потом — привет, самостигма.
Я не работаю в секс-индустрии уже 18 лет — я единственная секс-работница в этой стране, которая получает пенсию. Мне девчонки скидываются понемногу, считай, профсоюз. Я мыслила как художник, было интересно сделать социальный арт-проект: «А пускай я буду первой шлюхой в истории государства российского, которая будет получать пенсию». И получаю от девочек каждый месяц 15 тысяч рублей, на шампанское хватает.
Но вообще у нас обычно два пути на пенсию. Либо бьюти-индустрия: если девочка более успешная, она открывает салон, если менее успешная — делает ноготочки, реснички, работают в парикмахерской. Очень много наших идут в ясновидящие. Я сходу могу назвать троих подруг, у которых на пенсии открылся третий глаз. Это понятно — когда заходишь в номер к мужчине, у тебя есть 15 секунд, чтобы его определить и прочитать: одному нужна «школьница», другому шлюха, третьему нужно в жилетку поплакать, а четвертому — чтоб его поунижали. И естественно у тебя прокачивается навык считывать людей, развивается гиперэмпатия. Я сама будущее предсказываю. Хочешь, погадаю? (смеется)
Секс-работа должна быть легализована? Как считаешь, стоит ли наказывать клиентов за покупку секс-услуг?
Секс-работа должна быть декриминализована, если мы говорим о людях старше 18 лет, которые к тому же платят колоссальные налоги в карманы высокопоставленным ментам. Шведская модель, когда наказывают клиента — не самая лучшая практика, потому что все равно секс-работа уходит в теневой сегмент, где еще больше лютует криминал и попираются права человека, давай назовем это мягко. В модели, которая уводит клиентов в теневой сегмент, невозможно создать экологичные условия для профилактики тех же самых ЗППП, волонтеры не могут прийти и протестировать на ВИЧ, сифилис и гепатиты. А люди как работали, так и будут работать, только мы их уже не достанем.
Ты веришь, что мы застанем время, когда в России секс-работа будет декриминализована?
Конечно верю, так и напиши. (Морковкина снова громко и заливисто смеется) Ребята, а кто мне винца нальет?
Молодой человек рядом с художницей тут же берет ее пластиковый стаканчик и идет выполнять поручение.
Есть ли, на твой взгляд, какие-то заметные проекты о секс-работе в искусстве или медиа? Можешь что-то выделить?
Другие деятели культуры могут писать и рассказывать все, что угодно, но в шлюх-арте жесткое правило: километр не насосала — до свидания. Вот как есть гей-радар, даже если мужчина одет в обычные шмотки и молчит, другой гей его все равно видит. А у нас есть шлюхрадар. Поэтому когда к нам подкатывают какие-то художницы, я им говорю: «Километр насоси, а потом приходи». Это не так много: член 15 сантиметров, амплитуда 15 сантиметров туда, 15 обратно — уже 30 сантиметров. Вот тогда ты появишься на шлюхрадаре и уже сможешь что-нибудь рассказать о секс-индустрии.
А как твой радар работает?
Я не могу это осознать, это интуиция.
Как изменились условия в секс-работе?
В последние 20 лет у нас были относительно жирные годы, девочек даже не бьют битами. Все было тихо-спокойно до недавних пор, когда давление на секс-работников сильно увеличилось. «Что-то случилось» пару лет назад: клиентов меньше, денег меньше, а девочек больше.
С ноября прошлого года начались колоссальные рейды по всей стране, чесали все бордели, пытались полностью уничтожить, а потом все успокоилось. Мы сразу поняли, что это нихера не «скрепы» — обычный передел рынка.
В одном из интервью ты говорила, что не ходишь к психологу, потому что боишься, что не сможешь создавать произведения, которые тебе нравятся. Это так?
Я уже год на психотерапии. Художник ничего никому не должен, тем более — страдать.
«Прошло очень много лет, прежде чем я поняла, что мне не за что ненавидеть себя. Да, я зарабатывала деньги своим телом. Но я не делала никому ничего плохого», — говорится в подписи к картине «Кормилица». Это одна из заключительных картин выставки. «Теперь моя задача, уже как художника, снижать стигму, снижать ее до нуля. Ведь если бы я тогда не была в ее власти, то сколько бы всего мне удалось избежать! Ничего не бойтесь, поддерживайте друг друга, и мир начнет меняться к лучшему».
