Рассылка Черты
«Черта» — медиа про насилие и неравенство в России. Рассказываем интересные, важные, глубокие, драматичные и вдохновляющие истории. Изучаем важные проблемы, которые могут коснуться каждого.

Нет иноагентов, есть журналисты

Данное сообщение (материал) создано и (или) распространено
средством массовой информации, выполняющим свои функции

«О домашнем насилии нужно говорить». Интервью с новым амбассадором «Насилию.нет» Ириной Шихман

Читайте нас в Телеграме
ПО МНЕНИЮ РОСКОМНАДЗОРА, «УТОПИЯ» ЯВЛЯЕТСЯ ПРОЕКТОМ ЦЕНТРА «НАСИЛИЮ.НЕТ», КОТОРЫЙ, ПО МНЕНИЮ МИНЮСТА, ВЫПОЛНЯЕТ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА
Почему это не так?

Кратко

Новым амбассадором «Насилию.нет» стала Ирина Шихман — журналистка, ведущая YouTube-шоу «А поговорить?». Недавно вышел ее фильм из двух частей (1, 2) «Бьет значит бьет» о домашнем насилии в России, который собрал больше полутора миллиона просмотров и стал одним из самых ярких высказываний на эту тему. Мы поговорили с Ириной Шихман о съемках, реакции на фильм, о том, как он изменил жизнь зрителей, подруг и ее самой и почему она решила помогать пострадавшим.

— Как и кому пришла в голову идея снимать этот фильм?

— Как ни странно, она пришла в голову мужчине — нашему режиссеру Никите Лойку. Это было связано с новостной повесткой: тогда то ли только задержали сестер Хачатурян, то ли стало известно о Маргарите Грачевой.

До этого Никита снимал подобное для телеканала «Домашний». Наташа Тунникова была одной из его героинь. Для «Бьет значит бьет» мы сняли ее одной из первых.

— Вы лично с проблемой домашнего насилия не сталкивались?

— Да. Мне повезло, что ни один мой молодой человек на меня руки не поднял, и все мои отношение были более-менее партнерскими.

Был случай с моим теперь уже бывшим отчимом. Мы с ним периодически конфликтовали на словах. Когда мне было 16, я ему впервые ответила с матом, и он дал мне оплеуху. Я улетела, ударилась об батарею, а потом долго останавливала кровь из носа. После этого я сразу собрала манатки и ушла жить в папину квартиру.

Но это был единственный раз в моей жизни. В моей семье, если женщина сталкивалась с подобным, она сразу уходила, даже если у нее был маленький ребенок на руках. У нас никто не терпит. Надеюсь, что у меня это в крови.

— Отсутствие подобного опыта не мешало понимать героинь?

— Помогли человеческое сострадание и журналистское любопытство.

Мне было не по себе в Дагестане, потому что мы с женщинами оттуда очень разные. Это совсем другой мир, хоть и та же страна. Это видно в фильме, когда я говорю: «Мадин, я не понимаю. Если со мной такое случится, я встану и уйду. Я не буду терпеть и жить с человеком, которого видела раз в жизни». Но они женятся, не сходив ни на одно свидание, а потом всю жизнь мучаются. Для меня это странно, но это другая культура. Я пытаюсь это понять, но пока не могу.

Честно говоря, на съемку в мечеть я шла за спасением. Надеялась, что мулла скажет, что в исламе все не так, и ничего такого в Коране нет. Когда он сказал, что Коран позволяет бить женщин, у меня просто кончились аргументы. Мне нечего было сказать, потому что ругаться на религию — это странно. Но надо отдать ему должное за то, что он вытерпел мои «неприличные» вопросы в стенах мечети.

— Тяжело было слушать истории о насилии?

— Конечно. Я удивлялась, спрашивала у героинь: «Почему ты терпишь?». Но легко говорить, не понимая, как работает психологическая зависимость.

Особенно тяжело было, когда после выхода фильма истории стали рассказывать мои подруги. Одна поняла, что долгие годы находится в экономическом и психологическом насилии. Другая рассказала, что избивали ее маму. Я даже разревелась.

Вместе с выходом фильма мы пытались запустить флешмоб «Бьет значит бьет». Мы призвали женщин рассказывать свои истории. Хотелось сделать эту проблему видимой, сделать такой, чтобы ее можно было обсуждать, как говорит Аня Ривина.

Мы получили пять публичных историй, а все остальные писали мне в личку. Они говорили: «нет, я не смогу», «мне до сих пор тяжело», «я никогда об этом не расскажу», «мне стыдно». Было обидно это слышать. Я-то хотела обратную реакцию.

Были две истории, которые повергли меня в шок. Одна девушка смотрела фильм с мамой, и та ей вдруг призналась, что убила отца. Девушка думала, что ее папа погиб в пьяной драке, а выяснилось, что мать годами терпела побои и однажды не выдержала.

Другая девушка написала, что ее подругу долгие годы избивал муж, и она ничего не могла поделать. Говорила подруге: «уходи, уходи». Она не уходила. И эта девушка насильно усадила подругу смотреть фильм. Та очнулась и подала на развод. Мне написали, что я спасла три жизни — этой девушки и двух ее детей.

После этого я еще раз убедилась, что о домашнем насилии нужно говорить. Поняла, что мы не просто покричали в пустоту, а действительно кому-то помогли. Это здорово.

— Женщины, которые рассказали свои истории для фильма, понимали, что нужно делать, когда они столкнулись с насилием?

— Когда ты с чем-то не сталкиваешься лично, ты об этом знаешь мало. Вряд ли кто-то до последнего времени стал бы ни с того ни с сего искать информацию о домашнем насилии. Но даже те, кто пострадал от этого, не знают, куда можно обратиться.

Те женщины были очень растеряны после того, как их избивали мужья. Во-первых, в этом зачастую стыдно признаться даже близким людям. Во-вторых, многие думают, что они одни такие, и с другими этого не происходит. В-третьих, пострадавшим кажется, что они во всем виноваты и не заслуживают помощи. Поэтому тем женщинам даже не приходило в голову, что им может помочь какой-то центр или психолог.

— Вы хорошо разбирались в теме домашнего насилия до этого?

— Вообще нет. Мне в этом плане сильно помогла Аня Ривина, когда мы ее снимали. Она все разложила по полочкам. А дальше мы уже поняли, куда двигаться.

Сначала мы не планировали двух серий, но в процессе поняли, что нужно снимать про Кавказ. Мне хотелось осветить тему женского обрезания, но, к сожалению, невозможно найти героиню, которая решилась бы на съемки. Мы предлагали не снимать их лица, но женщины все равно боялись. Никакие деньги и уговоры не помогли.

— Чего конкретно они боятся?

— Я думаю, мести. Женщине-мусульманке ведь нужно на все спрашивать разрешения — у папы, брата, мужа. Сотрудницы «Теплого дома на горе» рассказывали о женщине, которая не может даже получить благотворительную помощь, потому что ее муж избивает каждый раз, когда она приближается к этому центру.

— Расскажите о сотрудницах центра.

— Они сподвижницы. Эти девушки про себя говорят: «Мы здесь опасные женщины». Они делают то, что другим нельзя и не положено, хотя им сложно.

Там большая проблема в том, что пострадавшие все время возвращаются к своим мужьям. Еще одна большая проблема — это селективные аборты. Мужчины настаивают на абортах, потому что хотят мальчиков, а получаются девочки. И еще там абсолютная сексуальная безграмотность. О чем говорить, если девушке нельзя объяснить, что такое презерватив?

— Почему женщины возвращаются?

— Возможно, жить негде. Хотя те девушки, которых мы снимали, работали. Мадину всю жизнь избивали — бабушка, первый муж, но при этом она всегда работала. Более того, был период, когда она сама содержала супруга.

Я думаю, главная проблема в Дагестане —- не экономическая. Их больше волнует, что скажут соседи и родственники. Уйти от мужа — это позор. Мадину украл человек, с которым у нее ничего не было, но она от него не ушла, потому что это позор.

— А «Теплый дом на горе» — единственный в своем роде там?

— Мадина говорила: «Здесь много таких, но никто не сделал того, что мы». Девчонки сделали действительно хорошее убежище, развернули благотворительную деятельность, организовали гуманитарную помощь, стали сотрудничать с детскими магазинами. В общем, они самые активные.

— Как на вас реагировали в Дагестане? Вам пытались помешать?

— Нет. Там прекрасные люди живут. Меня второй раз встречают там на ура. Мы спокойно снимали, никто на нас не нападал.

Был эпизод, когда ребята собирали технику, и к ним пристали соседи, которые пишут заявления на «Дом на горе». Они начали жаловаться на приют, рассказывать, что там якобы мучают стариков. Когда Никита мне об этом рассказал, я ответила: «Что ж ты меня не позвал! Я бы с ними такое интервью записала!»

— А была какая-то негативная реакция на фильм?

— Cильной не было. Естественно, в комментариях появились мужчины, которые писали «сама виновата», «женщина не до такого доведет». Но это просто «диванные» критики, которые сидят и что-то выкрикивают.

К моему удивлению, много мужчин спрашивали, почему мы не рассказали о мужчинах, страдающих от домашнего насилия. Но я делала фильм о женщинах. Темы детей мы тоже не касались, хотя их бьют родители. Об этом нужно рассказывать отдельно.

Странно, но почти не писали люди из Дагестана, хотя я ждала негативной реакции оттуда. Несколько девушек из других республик Северного Кавказа рассказали, что у них то же самое, только еще хуже. Они спросили, почему мы не приехали туда.

— Были какие-то моменты, которые не вошли в фильм?

— Мой коллега снимал для нас на петербургском митинге против домашнего насилия. Однажды мне пришло письмо от девушки, которую снимал наш корреспондент. Она рассказала, что в данный момент живет с насильником — ее отчимом. Девушка поняла, что если ее лицо появится в фильме, ей и ее матери будет грозить опасность. Поэтому девушка попросила это не публиковать. Я пообещала, что ее не выдам. Получается, что эта девушка приходит на митинг, стоит с плакатом, говорит на камеру, а потом приходит домой и снова боится. История была очень сильная, но увы.

Мы честно пытались взять интервью у Плетневой и у Мизулиной. Мне нужна была обратная точка зрения. Я хотела узнать, чем плох законопроект о профилактике домашнего насилия, против которого они выступают.

К сожалению, их помощники говорили: «перезвоните завтра», «мы потеряли ваше письмо, пришлите еще раз», «нам пока некогда», «перезвоните в понедельник». Мне кажется, дело в том, что они не готовы к открытому диалогу.

— А с кем-то еще были сложности?

— Рита Грачева согласилась на интервью, но сказала, что не будет описывать, что с ней произошло. Ее можно понять — у нее уже нет сил рассказывать это в сотый раз.

— Как этот фильм повлиял лично на вас?

— Я часто в интервью со своими гостями обсуждаю отношения. Когда один герой рассказывал про отношения в его семье, я слушала и понимала, что там есть первые признаки домашнего насилия. То есть я научилась это видеть.

Есть еще один момент. Как правило, женщины любят, когда за ними ухаживают. Когда мы чего-то хотим, например, секса, то говорим «нет, не надо, что ты, зачем», а про себя думаем «если ты мужик, то озьмешь меня силой». Аня Ривина мне хорошо объяснила, что надо перестать быть женщинами, которые: «Я не сказала „да“, милорд», «Вы не сказали „нет“». Играть в эти игры — прошлый век. Женщина вправе сказать, что хочет секса. А если она секса не хочет, то нужно сказать об этом прямо.

Я хочу сказать всем девчонкам, что, хоть и приятно, когда тебя завоевывают, но гораздо приятнее, когда ты не говоришь с человеком намеками. Нужно помнить, что вы не плохие и не хорошие — вы такие, какие есть. Надо любить себя и искать человека, с которым будет комфортно. Не нужно утешать себя фразой «плохонький да свой», терпеть и ждать, что партнер все сам поймет и изменится.

Сейчас я в абсолютно равноправных отношениях, когда ты ничего не должна, тебе ничего не должны, и вам просто классно вместе. Вы можете сразу сказать, что вам что-то не нравится, вы чего-то хотите или не хотите. Это так облегчает жизнь! Когда я получила некую научную базу, я еще раз убедилась в том, что все делаю правильно.

— Поэтому вы решили стать амбассодором «Насилию.нет»?

— Когда мне это предложила Аня Ривина, я подумала, что мне было бы это интересно, и я хочу продолжать помогать женщинам, информировать их. Мне кажется, что в России еще очень мало людей о проблеме домашнего насилия. Каждый раз, когда кто-то с этим сталкивается, они наступают на одни и те же грабли. Поэтому хочется больше внимания уделять просвещению. Об этом нужно рассказывать.